«Кинокритикой я занялся, чтобы бесплатно смотреть хорошее кино». Интервью с Антоном Долиным

Источник материала:

Антон Долин — один из главных российских кинокритиков, хотя и считает свою популярность немного абсурдной. Он пишет для «Медузы» и «Афиша Daily», ведет рубрику о кино в «Вечерним Урганте» и работает главным редактором журнала «Искусство кино». В начале марта критик в очередной раз приехал в белорусскую столицу, чтобы показать минчанам фильм Тарковского «Сорялис» на большом экране. До сеанса мы встретились с Антоном и обсудили, легко ли быть честным критиком и как хороший продюсер может вытянуть белорусское кино из болота.

«Кинокритикой я занялся, чтобы бесплатно смотреть хорошее кино»

— Антон, вы интересуетесь практически всеми существующими видами культуры: много читаете, слушаете классическую музыку, интересуетесь живописью. В какой момент решили, что будете писать именно о кино?

— Мой приход в кинокритику — довольно случайная история. В 1999 году я, будучи журналистом, одновременно подал заявки на аккредитацию на два фестиваля: «Гластонбери» (я очень любил английскую рок-поп-музыку и хорошо ее знал) и на Каннский фестиваль. Каннский ответил быстро: я договорился с редакцией, и они меня туда отправили. А от «Гластонбери» ответ пришел тогда, когда фестиваль уже закончился: ответ прислали обычной почтой, видимо, не зная, что такое «Почта России». Если бы было иначе, может быть, я бы сейчас занимался рок-журналистикой.

Тогда я понял, что для меня это очень выгодная сделка. Я получаю возможность посмотреть на живого Дэвида Линча или Джима Джармуша, увидеть фильм на мировой премьере — всего лишь за то, что на радио расскажу, как эти фильмы устроены и чем они мне нравятся. Я всегда легко трепал языком, мне ничего не стоило рассказать об этом. Со временем коллеги стали говорить, что у меня неплохо получается, стали заказывать тексты. Это было деятельностью, которую я себе придумал только для того, чтобы можно было бесплатно, легко и много смотреть хорошее кино, которое я любил. Более того, у меня есть некоторые риторические способности: я умею остальным и себе объяснить, почему это хорошо или плохо.

—  Легко ли быть честным кинокритиком в России?

— Мне кажется, сложнее всегда быть нечестным. Честным-то быть легко: пишешь или говоришь то, что думаешь. А вот когда, например, тебе надо быть честным, но вежливым (а это уже полшага к нечестности), — тогда тебе надо лавировать и искать формулировки, чтобы никого не оскорбить. Я горжусь тем, что я ни разу в своей жизни не врал, и не представляю, как это можно делать в этой профессии. В моем простеньком представлении о любой критике единственный капитал критика — это его честность.

— Я об этой вежливости и спрашивала. В белорусском контексте, например, все очень обидчивые. Авторы знают критиков, критики — авторов. После того как ты высказываешь честное мнение, режиссеры запросто могут удалить тебя из друзей в Facebook и больше не звать на пресс-показы. Вы дружите с авторами фильмов?

— Да, но в основном — скажу с грустью — только с теми, чьи фильмы мне пока что всегда нравились. Я влиятельный критик, поэтому серьезных нападок почти никогда не получаю. Но, конечно, люди очень сильно обижаются. Про меня любят говорить, какой я добрый критик, а суть-то в том, что там, где другому критику понадобится выплеснуть весь свой яд, чтобы его негативную реакцию заметили, мне достаточно добавить в статью один скептический эпитет — и он будет прочитан как оскорбление. Это большая проблема моей работы. У меня есть маленький тест: когда я пишу не слишком влюбленную рецензию о ком-то, с кем я не сильно знаком, то представляю, что этот человек сидит со мной за одним столом — и я говорю ему это в лицо. Все, что я бы побоялся сказать ему в глаза, я стараюсь не писать.

— Какая аудитория самая уязвимая? Вспомним кейс, как год назад у себя в Facebook вы раскритиковали картину «Балканский рубеж», назвав его «веским претендентом на худший отечественный фильм года». После этого на канале «Россия 24» вышел сюжет о вас, вашей работе и семье, после чего вы ушли из ВГТРК, где до этого около десяти лет были ведущим радиостанций «Маяк» и «Вести FM».

— Это элементарная и очень глупая история. И она на самом деле не имеет никакого отношения к фильму «Балканский рубеж». Я просто пришел на утренний сеанс фильма про короля Артура, и до ближайшего показа оставался еще час. За это время я пошел посмотреть часть «Балканского рубежа», который по совпадению в этом же кинотеатре показывался для прессы. Сам фильм длится больше двух, я посмотрел ровно час — и он привел меня в ужас. И я, понятия не имея, кто все эти люди, и не думая ни о какой этике и их обиде, написал все, что я думаю, в Facebook. Все — это один маленький абзац.

— Достаточно ли профессионально писать о фильме, не досмотрев его? Даже пусть в Facebook.

— Это вообще непрофессионально. Просто этот пост не имел отношения к моей профессиональной деятельности. Если мы будем последовательными, тогда нужно понять, профессионален ли я, когда я вывешиваю в Facebook фото своей собаки или своего ребенка…

— Согласна, что этот вопрос — не масштаба федеральных каналов. И конспирологические теории, что этим постом вы якобы помогали жене продвигать другой фильм в прокате, — это слишком. Но Антон Долин не перестает быть Антоном Долиным, когда пишет в соцсетях. Тем более что профиль у вас не приватный.

— Я честно скажу: то, что я посмотрел, показалось мне настолько непрофессиональным и содержательно возмутительным, что, будь я обычным зрителем, я бы точно так же сбежал с этого фильма. И был бы очень рад, если бы все люди, которые мне доверяют, не принесли денег в кассу этой картины. И я не понимаю, что в этом такого. Всего лишь то, что если бы это была рецензия в СМИ, я был бы вынужден выстроить аргументацию и был бы обязан досмотреть его до конца. А когда я пишу об этом в Facebook, где каждая деталь моей ленты указывает на то, что я веду его как частное лицо, пусть даже очень влиятельное, я имею на это право.

«Идея смотреть какое-то официозное кино, которое делается на „Беларусьфильме“, приводит меня в ужас»

— Как белорусское кино выглядит в глазах россиянина? Какой у него образ?

— Мы его просто не знаем и почти не смотрим, что очень грустно. Во всех основных СМИ, где я работаю, я пишу только о тех картинах, что создают событийную повестку. Либо они выходят в прокат, либо они участвуют в мировых, по-настоящему значимых смотрах и фестивалях. Для меня белорусское кино — это «Хрусталь».

— А кроме Даши Жук какие-нибудь режиссеры ассоциируются у вас со словосочетанием «белорусское кино»?

— Был еще один очень хороший фильм — «Завтра» Юли Шатун. Талантливая картина. Не хочется оправдываться, но у меня очень высокая плотность того, что я смотрю, и крайне редко возникает ситуация, когда я смотрю фильмы просто для того, чтобы посмотреть их. Когда у меня возникает свободное время, я предпочту провести его с друзьями или близкими, почитать, послушать музыку или, не знаю, поспать, а не смотреть кино.

Идея смотреть какое-то официозное кино, которое делается на «Беларусьфильме», заранее приводит меня в ужас. Для того чтобы до нас доходило ваше независимое кино, должны быть какие-то каналы, а я не знаю этих каналов. Наверное, для этого нужно иметь своего поставщика — человека, который будет присылать тебе линки, как какие-то тайные наркотики, со словами: «Так, Антон, у нас появилось новое имя. Офигенное белорусское кино, снятое за три копейки. Фестивали его не взяли, потому что они ничего не понимают, но ты посмотри, это гениально». Тогда есть некоторый шанс, что я буду это смотреть.

— А из белорусских критиков кого-нибудь назовете?

— Никита Лаврецкий и Аня Ефременко для «Искусства кино» немного писали, Игорь Сукманов — наш постоянный автор, очень его любим, один из наших лучших авторов.

«Скромные фильмы, в которых сквозит национальная идентичность и собственный киноязык, интереснее всего в мире»

— Вы только недавно вернулись из Берлина. Возможно, слышали, что одна из немногих стран, которая не представила на берлинском кинорынке ни павильона, ни даже стенда, — это Беларусь. Насколько важно презентовать свое кино на индустриальных площадках таких крупных международных фестивалей?

—  На самом деле я не большой специалист в кинорыночной работе. Выставлять — чтобы было? Мне не совсем понятно зачем. Но и считать деньги государства не надо. Просто должны быть фильмы, которые могут быть интересны по тем или иным причинам мировому зрителю и покупателям с мировых рынков. Но если у вас есть только еще один фильм о героической борьбе Беларуси с немецко-фашистскими захватчиками, то с высокой вероятностью он мало кого заинтересует. Даже если он хороший.

Скромные фильмы, в том числе с непрофессиональными актерами, в которых сквозит национальная идентичность и собственный киноязык, как в том же «Завтра», — это то, что интереснее всего в мире. На каждый товар есть свой покупатель. Великая и самая синефильская в мире страна — Франция — смотрит на каждый предмет как на товар. Для них румынское пятичасовое кино или тайский авангардный фильм — это тоже товар, просто продающийся меньшему количеству покупателей, чем новый фильм из вселенной Гарри Поттера. То, что кто-то индустриально производит бургеры, не значит, что надо презирать маленькую кондитерскую с трюфелями ручной работы.

Любой фильм делается двумя инстанциями: творцами, которым интересно исследовать философские проблемы, рассказать какую-то историю, и людьми, которые с момента написания сценария думают о том, кому и как они это продадут. Кино стоит денег, деньги должны возвращаться, зрители должны покупать билеты. И смотреть таким образом нужно на любой фильм, в том числе самый авангардный. Вот, допустим, когда Кристи Пую снимает фильм по Владимиру Соловьеву, он думает только о проблемах добра и зла и пришествии Антихриста, но его продюсер уже представляет, как на кинорынке будет всем рассказывать: «Новый фильм от режиссера „Смерти господина Лазареску“ — гения румынской волны!» или «Экранизация знаменитого философского текста Соловьева — впервые по-французски!». И это не превращает фильм в блокбастер, не делает его более попсовым.

Люди часто делают колоссальную работу: снимают фильм, вкладывают в него всю душу. И единственное, о чем они забывают подумать, — это то, как они доставят его зрителю, то есть тому, для кого они его делали. Скажу одну жесткую вещь: на их фильм никто никогда не пойдет, и в этом виноваты только они.

«У зрителей как будто бы до сих пор есть нерастраченный потенциал любви к Тарковскому»

— Вы приезжаете в Минск, чтобы презентовать Тарковского, уже не в первый раз. Откуда такая любовь к режиссеру?

— С одной стороны Тарковский — это некая, что ли, матрица для истории авторского кино всего бывшего СССР. Хотя назвать его советским режиссером язык не повернется, потому что у него слишком мало общего даже с самыми благородными традициями советского кино. Если использовать дурацкое слово «скрепы», которое так любит наш президент, то все эти скрепы лежат в области культуры. Скрепы русской культуры — это Пушкин и Гоголь, Достоевский и Толстой, Чайковский и Мусоргский или Эйзенштейн и Тарковский. Из всех этих скреп Тарковский — самый приближенный к нам по времени. Он ушел из жизни рано, и его фильмы — при всей их колоссальной популярности при жизни — остались не до конца оцененными. У зрителей как будто бы до сих пор есть нерастраченный потенциал любви к нему.

— Кто и когда познакомил вас с Тарковским?

— Кто-то из семьи. Впервые его фильм я посмотрел в подростковом возрасте, это был «Солярис». Я потом много раз слышал, что Тарковский — скучный режиссер, но когда я смотрел «Солярис» в детстве, мне казалось, что это страшное, грозное, эротичное, странное произведение, совершенно завораживающее и очень таинственное. Я до сих пор смотрю на него такими глазами.

Лет в 13 я посмотрел «Зеркало» на большом экране в «Пионере» — сейчас это модная московская площадка, а тогда был советский кинотеатр недалеко от школы, где по выходным показывали классику. Там же я посмотрел «Фанни и Александр» и «Зеркало», и так у меня связались Бергман и Тарковский. Они вообще очень близкие друг другу режиссеры.

— Если в свое время Тарковский, Бергман, Ван Гог, Кафка и многие другие остались недопонятыми, то сейчас на них началась самая настоящая мода. Я натурально видела, как на вечеринке в полутемноте девушка ходила с прижатой к груди книгой Кафки так, чтобы отчетливо считывалось имя автора. Откуда эта мода?

— Я когда-то на эту тему общался с Эллендеей Проффер — подругой и издательницей Иосифа Бродского. Спросил у нее, как она относится к тому, что в Петербурге продают футболки и чашки с надписью «Бродский». Она сказала, что относится очень хорошо. Лучше пусть будет такая дверь, через которую Бродский заходит в нашу жизнь, чем не будет никакой. Я с этим совершенно согласен.

Почему при жизни художник недопонят, а потом — раз! — и становится модным? Ответ очень простой: чем талантливее человек, тем в большей степени он опережает свое время. Со своим собственным временем он не совпадает, а потом наступает его эпоха.

— В 70-е люди с вечера занимали очередь, чтобы посмотреть того же Тарковского. Ради какого режиссера вы бы отстояли такую очередь?

— Я часто стою в очередях за фильмами. На каждый большой фестиваль — Канны, Венеция, Берлин — аккредитуются несколько тысяч журналистов. В основном фестивальные залы вмещают тысячу человек и меньше, то есть все поместиться не могут. Я помню, когда в Каннах показывали четвертого «Индиану Джонса», то в самом большом каннском зале «Люмьер» на 2500 человек за 45 минут до начала сеанса не осталось ни одного места. Все, кто пришел позже, уже не сели. Я в Каннах стоял в таких очередях и на Линча, и на «Однажды в… Голливуде» Тарантино, и на «Маяк» — на него я пришел за 40 минут до сеанса в восемь утра.

«Никогда выполнение заказа не бывает настолько интересным, как авторский проект»

— Что еще вы смотрели в юности кроме авторского кино? Какие-нибудь блокбастеры были?

— Первые голливудские фильмы мы начали смотреть в перестройку. В детстве я вообще был не киношный мальчик, я воспитан литературой. Кино в мою жизнь пришло в пору бесконечных пиратских видеокассет, и мы жадно и без разбору поглощали всю историю кино — это были 90-е.

— Я к чему спрашиваю. Антон Долин — критик, который известен тем, что он пишет и о массовом кино, и о фестивальных хитах. Мне всегда было интересно, как вы совмещаете любовь к, условно говоря, румынской новой волне и проектам Marvel.

— Удивит ли вас, если человек, у которого в плеере Билли Айлиш, вечером пойдет на концерт Бетховена? Мне кажется, это вполне нормальная ситуация. В кино разделение условно низкого и условно высокого очень миражное. Кино рождалось как ярмарочное искусство, оно всегда было развлечением, и Эйзенштейн — один из авторов авангардного кино — первым начал называть кино аттракционом. Сегодня из-за нашей постсоветской провинциальности мы не понимаем, как могут вместе увязываться румынская новая волна и блокбастер, как на Берлинском фестивале утром показывают пиксаровский мультик «Вперед», а вечером — трехсполовинойчасовой фильм лидера румынской новой волны Кристи Пую «Мальмкрог». И уверяю вас, одни и те же люди идут и туда, и туда.

В моих представлениях кинокритика не существует для того, чтобы раскручивать какие-то фильмы или, наоборот, топить. Это анализ, осмысление. Осмысливать надо все, из чего состоит мир. У меня регулярно бывает, что я договариваюсь с «Медузой», что напишу о каком-то фильме, а после просмотра понимаю, что это ну совсем ерунда и даже не стоит тратить на это полосу. Или что это настолько чудовищно, что надо написать и поругать. Но второе бывает со мной редко: я критик довольно лояльный. Я пишу о том, в чем есть некий информационный повод. То есть это фильмы, которые имеют отношение к премиям и фестивалям, картины, в которых снимаются звезды или их делают известные режиссеры, или ленты, которые обсуждаются.

— Из последних успешных супергеройских фильмов какие бы назвали?

— Есть один фильм, который победил всех. Это «Джокер». Да, это супергеройский фильм, кинокомикс, пусть и очень нестандартный. Нестандартные кинокомиксы появляются каждый год. В прошлом году это была «Черная пантера». Или «Человек-паук: Через вселенные» — совершенно незаурядный мультфильм. Это потрясающее произведение искусства, оно проблематизирует визуальную эстетику рисованного комикса — то, чем очень многие фильмы Marvel, даже классно сделанные, совершенно не занимаются.

Так что внутри вселенных Marvel или DC встречаются совершенно выдающиеся вещи. А есть проходные, малоинтересные, типовые фильмы. Вот недавние «Хищные птицы» не интересны ничем, кроме уже дежурного феминистического переосмысления. В остальном картина получилась невыразительная. И хотя ее сняла Кэти Янь — девушка из авторского кино, — это выполнение заказа. В этом нет ничего постыдного, но никогда выполнение заказа не бывает настолько интересным, как авторский проект.

«Ларс фон Триер — реально мой родной брат. Его видение мира — это мое видение мира»

— У вас двое сыновей. Они советуются с вами, что посмотреть?

— Чаще я сам их вытаскиваю на какие-то фильмы, чем они просят совета. Они выискивают то, что им любопытно, и приходят ко мне с вопросом: «А этот фильм интересный будет?» Я отвечаю, если знаю ответ. Но, конечно, и сам показываю им кино. На днях с моим старшим сыном ходили на «Скромное обаяние буржуазии». Оба сидели смеялись. А с младшим — ему сейчас 10 лет — мы смотрели, например, «Форреста Гампа». Он сам захотел, и я ему объяснял, что к чему в этом взрослом фильме. Что они смотрят без меня? Ролики в YouTube про животных — это их любимое.

— Вам как-то задавали вопрос, с каким киногероем у вас ассоциируется Навальный. Вы ответили, что он американский супергерой в плаще, за которым он прячет свои серьезные комплексы. А себя самого с каким персонажем ассоциируете? Или вы человек из зала?

— Я иногда себя вижу на экране, но в авторе фильма, не в персонаже. Допустим, Ларс фон Триер — это реально мой родной брат. Его видение мира — это мое видение мира. Я вижу много родственного в его отношении к людям, в его чувстве юмора, в его взгляде на сексуальность, на мужчин и на женщин.

— Три самых недооцененных российских фильма последнего времени?

— Во-первых, картина Нигины Сайфуллаевой «Как меня зовут» — это ее первый фильм, совершенно блестящий, просигнализировавший рождение нового большого таланта. Но его очень вяло прокатывали, поэтому его мало кто посмотрел. Во-вторых, фильм Леши Мизгирева «Дуэлянт» — интересный эксперимент в области создания отечественного арт-мейнстрима, такой стимпанковский кинокомикс на основе российской истории XIX века. В-третьих, можно назвать любой фильм Леры Гай Германики, например «Да и да» — особенно не оцененный, в отличие от ее нашумевшего «Все умрут, а я останусь».

— В 2019 году вы рассказывали моим белорусским коллегам, что один из трендов современного кино — это появление фильмов, которые являются произведениями искусства, но в то же время направлены на широкую аудиторию, то есть арт-мейнстрим («Джокер», «Паразиты»). А с чего начинаются 2020-е?

— На недавнем Берлинском фестивале я увидел наступление скорее арт-экстрима, чем арт-мейнстрима. Еще раз вспомним Кристи Пую с его разговорным фильмом «Мальмкрог»: за три с половиной часа чтения субтитров у тебя закипает мозг. Или вот картина «Труды и дни», снятая американцем и шведом, которые практически год жили в деревне под Киото — их фильм длится восемь часов, он получил главный приз в программе «Встречи». Или Косаковский, который снял черно-белый фильм о жизни свиньи и ее 12 поросят. Или «Дау», конечно.

Это все кино, которое вообще никак не идет навстречу зрителю. Но в то же время каждый из этих фильмов — это уникальный арт-экспириенс, который может дать зрителю гораздо более острые ощущения, чем условные «Паразиты». Вопрос — готовы ли вы к этой остроте?

— В 2012 году вы предлагали свой список лучших фильмов в истории. Вот он:

• «Голова-ластик» (Дэвид Линч, 1977)
• «Идиоты» (Ларс фон Триер, 1998)
• «Индиана Джонс и храм судьбы» (Стивен Спилберг, 1984)
• «Зеркало» (Андрей Тарковский, 1974)
• «Мой друг Иван Лапшин» (Алексей Герман, 1984)
• «Слово» (Карл Теодор Дрейер, 1955)
• «Призрак свободы» (Луис Бунюэль, 1974)
• «Психо» (Альфред Хичкок, 1960)
• «Седьмая печать» (Ингмар Бергман, 1957)
• «Нибелунги» (Фриц Ланг, 1924)

— Прошло восемь лет. Вы бы как-то его подкорректировали?

— Не уверен. Мне нравится этот список, он был составлен совершенно спонтанно, за пять минут — это первые фильмы, которые пришли на ум из тех, что меня сформировали. Когда мы называем лучшие фильмы в истории, то всегда смотрим в прошлое, нам нужна дистанция.

Теги: Минск