83 года легендарной "Гернике" Пабло Пикассо

Художник был уже знаменит, о нем спорили, ему подражали, и посетители выставки были готовы обсуждать его личные страсти, успехи и пороки, они говорили о розовом и голубом периоде его творчества, о его технике кубизма и о сюрреализме, но были пока не готовы увидеть саму «Гернику».

История этого шедевра началась 26 апреля 1937 года, когда с разрешения Франко эскадрилья люфтваффе разбомбила старинный баскский городок Гернику, пишет Собеседник. Да, в это время в Испании шла гражданская война, но никто не ожидал, что с неба на город и ее жителей упадет 20 тонн бомб. Точнее, 22 тонны. Никто не думал, что в течение очень короткого времени город будет уничтожен, разрушен, сожжен, стерт с лица Земли. Две тысячи человек погибли под завалами сразу, а потом останки города горели еще три дня. Это была большая трагедия, конечно. В эти дни в Гернике находился британский журналист, и мир узнал о том, что произошло, уже через несколько часов. Да, война – это всегда смерть, но смерть целого города в 37-м году потрясла всех.

Тогда испанское республиканское правительство заказало художнику Пабло Пикассо, который был звездой Испании и одной из центральных фигур политической и культурной жизни всей Европы того времени, написать картину, посвященную этой трагедии. Он должен был написать ее к маю, то есть буквально за месяц. И Пикассо написал. Он работал так, как умел работать только он. Пикассо в своей мастерской в Париже на улице Великих Августинцев не отходил от полотна по 14 часов в сутки, прерываясь только на ужин и сон. Все этапы работы над картиной фотографировала тогдашняя, скажем так, жена художника Дора Маар, ревниво ограждающая Пикассо от других, быть может, более профессиональных фотографов. Ему было тогда 56, а ей 30 лет. Дора много фотографировала и самого Пикассо, и под ее влиянием он и сам стал создавать эксперименты на стыке гравюры и фотографии. Биографы и искусствоведы наверняка благодарны Доре, но для нее это был способ подольше удержаться рядом с гением, который не особенно-то приближал ее. Дора могла прийти к нему в мастерскую только после его звонка по телефону.

До 1981 года «Герника» находилась в Нью-Йорке, ну а сегодня она – в музее принцессы Софии в Мадриде. Это огромное полотно 3,5 метра в высоту и практически 8 метров в длину, и для него отведен отдельный большой зал в музее.

До сих пор кажется невероятным – хотя все знают о феноменальной работоспособности Пикассо, – что такую огромную картину (холст и масло) можно было сделать всего за месяц. Но кажется, что эта картина уже жила в сознании художника, он не испытывал мук поиска, ему оставалось только перенести изображение на холст.

Но в мае 37-го на выставке в Париже у Пикассо с «Герникой» был провал. Это была та самая выставка, где сталинская Россия и гитлеровская Германия мерились своими гигантскими павильонами, символами своей тоталитарной мощи. К сожалению, публика больше обсуждала эти павильоны и ее совсем не взволновала «Герника». Искушенные критики находили ее «агитационной» и «документальной», да и в обычных посетителях она почему-то не вызвала прямого переживания, сильной непосредственной эмоции. Архитектор и философ урбанизма Ле Корбюзье, побывавший на той выставке, писал потом, что «Герника» видела только спины посетителей выставки». А сам Пикассо говорил: «За "Гернику" получил я плюху и от своих врагов, и от своих друзей».

В общем, картину эту современники не поняли. Как считала историк культуры Паола Волкова, они не поняли, что «Герника» – не просто картина о бомбардировке, это картина философии войны. Она сравнивала язык полотна Пикассо с выразительностью его предшественников – Веласкеса и Гойи, которые тоже писали картины о каких-то трагических событиях. И это сравнение действительно поражает и многое объясняет нам, живущим в XXI веке.

Дело в том, что за 300 лет, которые разделяют Веласкеса и Пикассо, отношение людей к войне абсолютно изменилось. «Триста лет тому назад на Земле обитало другое человечество», – считает Паола Волкова. И тогда война несла грязь и кровь, ужас сиротства и насилие – любая война развязывает самые низменные инстинкты у людей. Но важно, как осмысляется происходящее высшей духовной элитой человечества, его интеллектуальной верхушкой и художниками. Их восприятие точно отражает состояние мира, а публика... ну что публика – большинство всегда ошибается.

Так вот, Веласкес пишет картину о военном сражении как гуманист. И свои, и враги, и победители, и побежденные на его полотнах – личности. И сражение между ними – это человеческая история, там явственна интонация высокого гуманизма, мир в его картинах, несмотря на противоречия, остается цельным и прекрасным. Но то XVII век.

А через 200 лет после Веласкеса Гойя пишет уже совсем другие картины о войне. У него война – это поджоги, насилие, грабежи. В ней уже нет гуманизма. Есть только убийство и ужас. В «Расстреле повстанцев...» цвет и свет задерживается только на жертве. Мы видим его лицо. Но вот палачи – это уже серая и почти безликая масса. Это уже граница дня и ночи, час беса. Война у Гойи вызывает ярость, негодование и ненависть к насилию. Но даже при этом мир на его картине все еще остается цельным, планета людей еще в порядке и даже все еще прекрасна, хотя уже и погружена в сумерки.

Ну, а «Герника» – это нечто совсем другое. Это то, во что мир превращен людьми в ХХ веке. Просто Пикассо увидел это превращение первым.

Почему его картина написана в черно-белой гамме, почему лишена цвета? Потому что мир померк и обесцветился. Потрясшая европейцев бомбардировка Герники была всего лишь первой в череде бедствий ХХ века. И если бы только отсутствие цвета. Изображение на полотне раздроблено. Пабло Пикассо создал агонию из самой художественной формы, которая разрывает предметы на куски. Всё здесь – за пределами нормальных чувств или отношений.

На картине – жертвы того налета. Женщина с мертвым ребенком, расчлененный солдат, пронзенная копьем лошадь, объятый пламенем человек. Лица мужчин и женщин обращены к зрителям и искажены криком ужаса, вместо языков здесь кинжалы – как символ нечеловеческой боли. В левой части полотна изображена рыдающая мать с запрокинутой назад головой, держащая в руках мертвого ребенка. Рядом с ней бык, он равнодушно давит павшего воина, у которого сломанный меч в руках. Беспредельное отчаяние и зло.

Интересно, что вся черно-серая фактура испещрена буквами какого-то текста. И он – может, это распад книжной культуры? – тоже разорван на куски. Над всем миром царят первобытный ужас и уничтожение материи как таковой. Лошадь и бык, сквозные персонажи творчества Пикассо, в «Гернике» – хтонические образы. Мир погружается в хаос. Гуманизм больше не у дел, рассуждения о справедливости и разуме смешны.

Поэтому споры о том, кубист Пикассо или футурист в этой работе, вторичны – Пикассо просто выбрал самый адекватный войнам ХХ века язык. Гораздо важнее понять, насколько «Герника» оказалась провидческой. Интересно, какую картину написал бы Пикассо, изображая мир начала XXI века?