Художница, которая не может нарисовать собственное лицо. Потому что не узнает его

Источник материала:

Карлотта никогда не была способна различать людей по лицам. Это расстройство оказало серьезное и тяжелое влияние на всю ее жизнь, но в конце концов позволило понять свою цель как художника — нарисовать собственное лицо, которое она не может себе представить.

Карлотта усаживается за стол, чтобы нарисовать автопортрет. В комнате темно, горят лишь несколько свечей. Ей не нужен свет, потому что она не использует зеркало или фотографию. Карлотта ощупывает одной рукой свое лицо, а другой — делает набросок на бумаге.

«Каждый раз удивляюсь, когда вижу свои рисунки при свете дня», — признается она.

В ее квартире — целый склад автопортретов — по ее оценке, примерно тысяча. Каждый совершенно отличается от любого другого, и эти рисунки выглядят как что-то пришедшее из другого мира.

Очертания накладываются друг на друга. На рисунке может быть несколько голов — одна над другой, иногда и вверх ногами. Где-то у Карлотты три глаза, где-то — целых шесть.

Иногда Карлотта бросает взгляд в зеркало. И тогда она думает примерно так: «Женщина, которая на меня смотрит, — в моей квартире и одета в мою ночную рубашку, значит, это должна быть я».

Кроме того, она узнает свою прическу. А вот то, что ниже седых кудрей, — тайна, покрытая мраком.

Заболевание Карлотты начало создавать ей проблемы с раннего возраста, когда в 1960-х она жила в Мюнхене. Правда, поначалу этого никто не замечал.

«Когда мама брала меня с собой в магазин или к врачу, мы встречались с людьми, которых мама явно узнавала, но для меня это были совершенно незнакомые, одинаковые на лицо люди, — вспоминает она. — Меня все время поражало, как маме это удается. Я думала, это какой-то особый дар — узнавать других людей».

Часто Карлотта ждала мать у дверей магазина, стоя с собакой, и порой уходила домой с другой женщиной, обнаруживая, что это не ее мать, только тогда, когда они сворачивали не на ту улицу.

Она никогда не рассказывала об этом матери. «Я думала, что проблема, наверное, во мне, что это я такая рассеянная».

Поэтому она стала полагаться на другие приметы людей, не на лица: «Я стала замечать, какую одежду носят люди, какая у них походка, какой голос, носят ли они очки. У каждого своя манера дышать и двигаться, одежда может шуршать по-разному. Вот так я и различала людей».

И только когда Карлотта пошла в школу, она наконец поняла, что с ней что-то не так. «Было очень трудно признаться себе в том, что секретом распознавания лиц обладает не только моя мама, но и все дети в моем классе», — говорит она.

Но она по-прежнему не рассказывала об этом родителям. Ей казалось, что узнаванию лиц людей можно научиться — примерно как кататься на велосипеде или завязывать шнурки. И когда-нибудь она этому научится.

То, что с ней происходило в школе, было жестоко и ужасно. Для Карлотты все были на одно лицо.

Однажды ее послали в учительскую что-то взять у учителя. «Я постучала в дверь учительской. За дверью был человек, и я сказала: „Мне нужен господин Шульц“. Я повторила это три раза, и мужчина очень разозлился: „Господин Шульц — это я!“ Он был нашим классным руководителем, а я его не узнавала», — рассказывает Карлотта.

Она пыталась записывать характеристики каждого из учителей — носит ли очки, есть ли борода, какая обувь. Но к этому она добавляла еще и то, насколько дружелюбным был тот или иной преподаватель, и это ее подвело — однажды один из учителей обнаружил эти описания и в гневе отобрал их.

Во время перерывов на обед Карлотта обычно держалась в стороне от остальных детей. Когда звенел звонок, учителя приходили забрать своих учеников.

«Часто я возвращалась на урок с чужим классом и обнаруживала свою ошибку только тогда, когда мы входили в другую классную комнату. Понятно, что если ребенок не узнает своих одноклассников, ее считают глупой», — говорит она.

Учителя сердились на Карлотту, высмеивали ее: «Они ставили меня перед классом и говорили: «У тебя в голове между ушами нет ничего, кроме опилок». Или оскорбляли меня: «Ты глупа как пробка».

Дети тоже ее травили. Из-за этого она замкнулась в себе. «Я не смела сказать о чем-то громко. Я просто выполняла письменные задания и ни в чем не принимала участия», — вспоминает женщина.

В школе считали, что у Карлотты — задержка психического развития, выражающаяся в нарушении обучаемости, и писали ее родителям письма, в которых предлагали перевести ее в спецшколу. Но родители знали, что Карлотте это не нужно, и не обращали на письма внимания.

Когда занятия кончались, Карлотта сломя голову неслась домой и погружалась в чтение книг. Она читала все подряд, особенно о природе, и воображала, как уедет куда-нибудь далеко, подальше от всех.

«Я любила представлять, что буду жить в лесной чаще, в пещере, — рассказывает она. — У меня будет отдельная пещера для кухни, отдельная — для книг, самая большая. Мне очень хотелось спрятаться куда-нибудь поглубже под землю».

«Мне было очень трудно с другими людьми. Я хотела быть одна, наедине с природой», — продолжает она.

Когда в 17 лет она закончила школу, то попыталась найти себе такую работу, где контакты с людьми были бы сведены к минимуму. Ей нравились лошади, и она стала работать в конюшне. Но вскоре поняла, что не в силах постоянно иметь дело с владельцами лошадей и их детьми.

Поработав некоторое время водителем грузовика и оператором бетономешалки, она в конце концов устроилась киномехаником — работа и в уединении, и в то же время доставляющая удовольствие. Особенно ей нравились научно-фантастические фильмы, потому что там герои были более узнаваемы и ей было легче следить за сюжетом.

«Те трудности, которые я испытываю с лицами, касаются только людей, — объясняет она. — Я легко распознаю морды животных или лица пришельцев!» Впрочем, это не относится к шимпанзе, которые слишком похожи на людей.

Когда ей было около 25-ти, она сумела осуществить свою детскую мечту — полностью избавить себя от людского общества. Она купила яхту и целый год плавала вдоль берегов Австралии, читая книги и питаясь пойманной в океане рыбой.

И только когда ей перевалило за 40 и она вернулась в Мюнхен, Карлотта обнаружила, как называется ее заболевание. Совершенно случайно, когда в аптеке ей дали бесплатный журнал о здоровье.

«Я перелистала несколько страниц и наткнулась на слово «прозопагнозия», которое меня заинтересовало. Мне нравятся необычные слова, и я начала читать, и там описывалось заболевание, которое они называли неспособностью различать лица, слепотой на лица.

«Это был потрясающий момент — с моих плеч словно упал тяжкий груз. Наконец у меня было название для этой штуки, наконец я могла сказать: «Я не глупая. И дело не в моей неспособности сосредоточиться. Это генетическое заболевание, и с этим ничего не поделаешь».

• Люди с прозопагнозией могут избегать общения и контактов в обществе, испытывая необоримый страх перед взаимодействием с другими. У них также могут быть трудности в построении отношений и в развитии карьеры. У таких людей обычны депрессивные настроения.
• Исследования показывают, что примерно у одного человека из 50 — развивающаяся или возрастная прозопагнозия, что составляет около 1,5 млн от населения Великобритании.

Источник: Национальная служба здравоохранения (Великобритания)

Однако если поначалу она испытала облегчение, вскоре к ней пришла злость.

«Мой гнев относился к тому факту, что никто из окружающих не понял, что со мной происходит, и никто мне не сказал, что моя проблема — генетического свойства», — рассуждает Карлотта.

«Я надеюсь, что нынешние учителя немного лучше понимают детей, и в школах сейчас часто работают психологи, которые могут опознать такие проблемы. Но я говорю о тех временах, когда я училась в школе, это было 50 лет назад, и мои учителя абсолютно не понимали, что со мной происходит, они были как слепые, — сокрушается она. — Думаю, если бы кто-то тогда смог бы понять, что со мной, все было бы по-другому».

К тому моменту, когда Карлотта нашла объяснение своей проблеме, ее родители уже умерли.

«Мне бы очень хотелось им про все это рассказать, про то, чем объясняются все мои трудности в школе», — говорит она.

Но она смогла рассказать это своей настоящей матери, женщине всего на 15 лет старше Карлотты, которую, пока Карлотта росла, выдавали за ее тетю, что само по себе — интересная история.

Когда ей было шесть лет, Карлотту поместили в больницу, чтобы сделать какую-то простую операцию. Ей не объяснили тогда, что с ней, и поэтому она внимательно прислушивалась к разговорам медицинского персонала.

Она слышала, как врачи говорят о детях в ее палате: одного называли ребенком с опухолью, другого — ребенком с заячьей губой (про последнего Карлотта думала, что он проглотил живого зайца, и очень переживала за этого зайца).

Потом она услышала, как про нее говорят «приемный ребенок». Она очень испугалась, потому что решила, что так называется ее болезнь.

«Я спросила у медсестры, могу ли я умереть из-за того, что я приемная. Она сказала, что нет, это просто означает, что я живу не со своими настоящими родителями», — рассказывает она.

Двенадцать лет спустя, когда ей исполнилось 18, Карлотта добралась до своего свидетельства о рождении и из него узнала, что ее биологическая мать — «тетя» Сюзанна.

Когда она наконец поговорила с Сюзанной о прозопагнозии, та рассказала, что тоже испытывает трудности с узнаванием лиц, хотя и не в такой степени, как Карлотта. Прозопагнозия передалась по наследству.

Эти две женщины живут сейчас на расстоянии 500 км друг от друга и встречаются пару раз в году, но они очень близки. Кроме того, они похожи друг на друга, хоть Карлотта и не в состоянии оценить этого.

Как говорит Карлотта, для нее стало откровением, когда она прочитала в книге, что может нарисовать автопортрет, прикасаясь к своему лицу.

«Лицо — это такой холмистый ландшафт, по которому я путешествую с помощью пальца и превращаю его в двухмерный рисунок. Это не так просто, потому что я не вижу, что делаю», — говорит она.

С тех пор она почти ничем другим не занимается, трудясь над рисунками с такой самоотдачей, что иногда от ее усилий рвется бумага — Карлотта создает нечто вроде гравюры, пользуясь вязальными спицами.

«Безусловно, занятие искусством воздействовало на меня очищающе — без него я бы не была такой, как сейчас, — говорит она. — Создавая рисунки, а порой и уничтожая их, я сумела совладать с разными эмоциями, переполняющими меня, с трудностями, которые я испытывала в детстве, и теперь я уже не ношу всё это в душе».

«Я смотрю теперь на то, что было в прошлом, иначе, лучше понимая учителей и родителей. Я понимаю, что они тогда знали не больше, чем я», — признает художница.

Портреты Карлотты выставляются по всей Германии, и однажды они привлекли внимание невролога Валентина Ридля, который решил снять о ней фильм.

«Мне как неврологу представляется поразительным, что из-за нарушения в работе мозга кто-то может создавать произведения искусства нового типа», — говорит он.

На то, чтобы убедить Карлотту, ведущую предельно замкнутый образ жизни, принять участие в съемках, ему потребовалось время. Но в конце концов она дала согласие, после чего вела себя все более открыто.

«Это огромное облегчение — когда тебя начинают воспринимать всерьез. Когда люди тебя не понимают, ты чувствуешь себя очень одиноко. Более одиноко, чем когда ты одна», — подчеркивает она.

Они начали снимать Lost in Face («Потерявшись в лице») в 2015 году и закончили работу над фильмом в 2019-м.

Во время съемок Карлотта согласилась попробовать нарисовать портрет Валентина, хотя ей очень трудно заставить себя смотреть на чье-то лицо — не говоря уже о том, чтобы касаться его.

«Для меня чье-то лицо — это то, на что я могу взглянуть лишь вскользь и тут же отвернуться, — объясняет она. — Это как на пляже, когда человек переодевается, и тебе тут же хочется отвести взгляд».

Кроме того, Валентин впервые сделал Карлотте МРТ мозга, и исследование показало, что видимых повреждений нет — что бы там ни заставляло ее мозг работать не так, как у других людей, это настолько мелко, что его невозможно заметить.

«За правым ухом есть участок мозга, отвечающий за обработку [увиденных] лиц, — потом объяснил Валентин Карлотте. — Каждое лицо, на которое вы обращаете внимание, опознается этим участком как лицо, а затем обрабатывается. В вашем случае, похоже, это не работает».

Прозопагнозию невозможно вылечить — если нервные связи сразу не образовались, потом их нельзя создать.

Хотя прозопагнозию иногда называют слепотой на лица, она не имеет никакого отношения к зрению, скорее, это ослабленная способность воспринимать концепцию лица как такового и запоминать его. Участок мозга Карлотты, ответственный за обработку изображений лиц, не может удерживать информацию.

«Она видит определенные аспекты довольно подробно, но потом быстро забывает, что видела, — объясняет Валентин. — Это примерно как если бы вам надо было запомнить, что в тарелке с фруктами: вы помните, что там был, скажем, банан, но совершенно не помните, лежал ли он сверху или под другими фруктами. И если потом вам кто-то покажет другую тарелку, вы можете сказать: да, это та самая».

«Я не различаю лица людей, потому что не запоминаю их, — говорит Карлотта. — Я знаю себя, но я не знаю своего лица».

Это расстройство, между тем, не мешает ей понимать, что чувствуют другие.

«Я в состоянии понять настроение человека и выражение его лица — это как раз то, что я запоминаю о людях: их эмоции, их чувства, человека в целом, — объясняет она. — Я не запомню, что у кого-то нос с горбинкой или какой у него цвет глаз, но если человек плачет или злится, это остается у меня в памяти».

Теперь, когда она избавилась от собственного гнева, она по-другому взглянула на жизнь.

«Это прекрасно. Я чувствую себя так, будто жизнь только начинается, и такая она приносит мир моей душе», — признается она.

Карлотта рано вышла на пенсию из-за артрита и большую часть времени проводит за рисованием, в непрерывных поисках собственного лица.

«Мое рисование для меня — внутренняя необходимость, — говорит она. — Я не могу не рисовать, я живу своими портретами, вновь и вновь переношу то, что я вижу, на бумагу и продолжаю это делать, ища свое лицо, ища то, что в следующую секунду пропадает у меня из памяти».

«Я вижу его, но я не запоминаю, мне хочется ухватить его, но в следующую секунду оно исчезает — это такой бесконечный процесс».