СДЕЛАННЫЕ В СССР

БЕЛТА — первое телеграфное агентство, сообщившее мировому сообществу новость, которая на протяжении нескольких лет оставалась главной в СМИ: на карте не стало Союза Советских Социалистических Республик. С той поры утекло 20 лет, но мы снова и снова возвращаемся к беловежским соглашениям, пытаясь найти ответ на вопрос: кто и зачем похоронил «великий и нерушимый»? На этот вопрос попытались найти ответ главный редактор журнала «Беларуская думка» Вадим Гигин и редактор отдела творческих проектов газеты «7 дней» Елена Еловик.
Еловик: Недавний опрос показал, что большинство белорусов относятся к развалу СССР по-прежнему очень плохо. Хотя воля народов по этому вопросу известна давно. Еще на референдуме 17 марта 1991 года свыше 76 процентов граждан высказались за сохранение великой державы. Разрушение Союза — это нарушение права народа на самоопределение!
Гигин: К развалу единой страны я тоже отношусь плохо и считаю это геополитической катастрофой. Более того, в нашем обществе — и в российском, и в белорусском — по этому вопросу есть консенсус. И тот, кто выступает с одобрением распада СССР, на мой взгляд, враг народа. Но как историк скажу, что распад Союза в той форме, в которой он существовал, был неизбежен. Более того, в последние годы сохранить его было уже невозможно.
Еловик: А вот член Политбюро, секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, у которого когда-то брала интервью, считал, что…
Гигин: А я считаю, что последний состав Политбюро — это сборище крайне неудачных фигур, причем абсолютно всех. Они не соответствовали занимаемым должностям.
Еловик: Вы, пожалуйста, меня не перебивайте! Так вот, Шенин считал, что «никаких объективных причин для пересмотра политической системы СССР не было. А была задача развалить Союз. И внутри страны работала команда, в связке с западной, по претворению этого зловещего плана в жизнь».
Гигин: Так считают люди, которые, подобно страусу, хотят спрятать голову в песок, а выставить наружу задницу… Что это была за страна, в которой как только прекращались массовые репрессии и расстрелы сотен людей по приговорам «тройки», тут же во все органы власти проникали агенты? Как же господин Шенин как член Политбюро и человек, находившийся на высоких постах, такое допустил? Как он допустил, чтобы Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев оказались агентами ЦРУ? Все это чушь, которую говорят люди, пытающиеся скрыть истинные причины распада страны. Внешний фактор развала СССР был минимален.
Еловик: Но он все-таки был?
Гигин: Практически нет. Да, была международная конкуренция, которую Советский Союз не выдержал. Когда из Вискулей позвонили Бушу, какова была его реакция? Американцы даже не ожидали, что СССР развалится. Ни один западный советолог не предсказывал развала Союза. Более того, они посыпали голову пеплом, некоторые даже сдавали свои дипломы, потому что их прогнозы оказались далеки от реальности. Одновременно со встречей в Вискулях в Голландии проходило и знаменитое Маастрихтское заседание, где учредили новый европейский союз, где договорились о шенгенской зоне, о будущем евро и так далее. Лидеры Советского Союза даже не могли адекватно отреагировать на то, что произошло, и просто приняли данный факт к сведению.
Еловик: А вины лично Горбачева нет?
Гигин: В Советском Союзе революционная ситуация: «низы» уже не хотели жить так как раньше, в условиях дефицита, когда уже всех все задолбало. А «верхи» уже не могли управлять по-старому, и качество таких управленцев, как несчастный г-н Шенин, это только подтверждает. В подобной ситуации всегда появляется такой человек, как Горбачев: добрый, мягкий, хороший семьянин, в общем, неплохой человек, если бы только не руководил государством. Карл I, Людовик XVI, Николай II, Горбачев — это все люди одного формата. Революция и предреволюционная ситуация, к сожалению, Петров Великих и Сталиных не выдвигает. И то, что такие люди, как Горбачев, оказываются наверху, еще раз доказывает, насколько система прогнила.
Еловик: Горбачев пришел к власти в 1985 году: до революции было — как до луны! Да, экономические проблемы существовали, но они есть у разных, даже великих, стран и сегодня. Причем эти проблемы, как уверяют нас аналитики-экономисты, системного характера. Но государства блюдут свою целостность и неделимость. Я глубоко уверена в том, что смертельный приговор державе был подписан, исходя из личных интересов, амбиций и устремлений тогдашних руководителей республик. Все мы люди, и ничто человеческое, в том числе слабости и пороки, нам не чуждо. А плюс к тому инстинкт власти, который наряду с сексуальным, — самый важный в жизни мужчины. Приснился, к примеру, Леониду Кравчуку чудный сон: сидит он за обеденным столом, лениво похлебывая черепаший суп, доставленный самолетом из Парижа, а в это время референт зачитывает приглашения от президентов Америки, Франции, от премьер-министра Англии, канцлера Германии. Сон в руку, думает украинский вождь и приступает к операции под условным названием «свободу украинскому народу». А высокое «кресло», свалившееся вдруг на нашего родного Станислава Шушкевича, когда не только студенты кафедры, но и каждый встречный узнавал его в лицо? Власть — наркотик посильнее героина, и однажды севший на иглу не имеет надежных шансов на полное излечение.
Гигин: Как же система допускала, что такие люди проникали во все органы власти? Система настолько прогнила, что когда в 1986 году в Казахстане первым секретарем ЦК партии назначили русского, то группа местных функционеров тут же организовала массовые волнения молодежи. Межнациональные столкновения были инициированы сверху.
А давайте вспомним дефицит, когда любой человек, приехавший с Запада и рассказавший о десятках сортов колбасы, тут же вызывал зависть. Легко обвинять людей: вот, мол, поддались на колбасу. А на что было поддаться, если в стране более-менее нормальное снабжение магазинов началось только с середины 50-х годов?! Да и то существовало несколько норм снабжения: одна для Москвы и Ленинграда, другая — для Киева и Минска, третья — для столиц других союзных республик, четвертая — для областных центров и так далее. Кто ностальгирует по СССР, стоит напомнить, сколько получали в колхозе пенсии. 11—18 рублей? И с какого времени начали эту пенсию выдавать? Может, напомнить, что до середины 60-х годов колхозникам не выдавали паспортов?
Еловик: А когда должно было начаться нормальное снабжение? В 45-м, когда полстраны в руинах лежало? И вообще, что-то вы «распылились» во времени. При Сталине была одна жизнь, при Хрущеве, Брежневе — совсем другая.
Нельзя, говоря об СССР, вспоминать только негативный опыт. Давайте на одну чашу весов положим все хорошее, что было в стране, а на другую — все плохое. Как думаете, какая перевесит?
Гигин: Поэтому мне и жалко Советский Союз.
Еловик: В свое время я задала один и тот же вопрос участникам беловежской встречи — Вячеславу Кебичу и Станиславу Шушкевичу: «Испытываете ли вы чувство вины в связи с тем, что имеете непосредственное отношение к развалу державы?». Вячеслав Францевич признался: «Безусловно, комплекс вины у меня есть. Хотя понимаю, что даже если бы я не присутствовал тогда на встрече верхов или, к примеру, поднял голос против, ничего бы не изменилось. Однако, поверьте, до сих пор мне неуютно и грустно при одном только воспоминании: «и я там был». Станислав Станиславович, как мне показалось, не кривил душой, отвечая, что он испытывает скорее чувство гордости за свершившееся, нежели вины. Он сожалеет, к примеру, о том, что в Вискулях ему «не хватило смелости, мудрости и находчивости» произнести ставшую потом классической фразу о смертельном исходе Союза.
Гигин: Что вы хотите? От человека, который был сыном репрессированного и агентом КГБ… Думаете, это не так? Никогда в жизни не поверю, чтобы кого-то с улицы поставили сопровождающим к Ли Харви Освальду, перебежчику из США! Как мог сын репрессированного впоследствии стать членом парткома и проректором БГУ, а затем с таким послужным списком избираться на пост Председателя Верховного Совета?! Он соответствовал своей должности? В жизни у бедолаги осталось только одно счастливое воспоминание о том, как он подписывал вискулевское соглашение.
Еловик: Итак, по существу вопроса. Вы хотите сказать, что Советский Союз фактически из-за нехватки колбасы разрушился?
Гигин: Да, главное — это экономика.
Еловик: После войны люди в землянках жили, недоедали, мерзли, но продолжали строить будущее. Может, с высоты вашего полета оно вам и не понравилось, Вадим Францевич? Дело вкуса, как говорится… Но смотрю я на вас: сидите вы сегодня, такой молодой и красивый, в кресле главного редактора журнала, основанного, кстати, в СССР, и рассуждаете о том, какие недальновидные ваши «предки»… Подумаешь, первыми покорили космос?! Подумаешь, Сибирь освоили?! Подумаешь, воспитали целую плеяду ученых и деятелей культуры?!
Похоже, это о некоторых представителях вашего поколения Высоцкий написал: «Пришли дотошные «немыдругие», Они — хорошие, стихи — плохие».
На всякий случай напомню, что по индексу развития человеческого потенциала (ИРЧП) в 1990 году СССР занял 26 место, США — 19. А в 2011 году Россия заняла 66 место, Беларусь — 65, а США — 4-е. Чем же гордиться вашему поколению? Что построили вы?
Гигин: Одно дело рассуждать о послевоенном поколении и другое — о поколении советских потребителей. Начиная с 60-х годов, на протяжении примерно 20 лет, постоянно улучшалось благосостояние народа. Но оно улучшалось искусственно. Советская экономика была уже нежизнеспособна, и высшее руководство страны, тот же Косыгин, прекрасно отдавали себе в этом отчет. В 70-е годы, благодаря освоению Сибири, сели на нефтяную «иглу»…
Еловик: Хорошо сели… На этой «игле» Россия, замечу, до сих пор сидит. Ни одного нового нефтеперерабатывающего завода сама не построила! Все вокруг советское…
Так, может, не нужно было шашкой махать и разрушать Союз? А по опыту Китая следовало бы модернизировать страну?
Гигин: У Советского Союза и у Китая были абсолютно разные стартовые площадки. СССР нес колоссальную социальную нагрузку — бесплатное здравоохранение, пенсии, декретные отпуска… Китай никакой социальной нагрузки не тянул. Китайские трудящиеся не имели ни отпусков, ни пенсий. И за счет экономии на социальных льготах они вытащили страну. «Книжечку Мао и чашечку риса» — таковы были тогдашние запросы китайцев.
Еловик: Странная у вас логика. Если в Китае было так невыносимо жить, люди в революционном порыве должны бы тут же взяться за ружье и разорвать страну на части, на разные там провинции. Так, выходит? Но Китай, находясь в тяжелейшем кризисе, нашел силы и здравый смысл сохранить и свою целостность, и свой народ! Так почему же вы отказываете в этом Союзу, который на тот момент был в гораздо лучших условиях?!
Гигин: Союз при всех его плюсах был смертельно больным государством. Я назову его диагноз — коммунистическая диктатура и однопартийная система. Ленин, а потом и Сталин, создали государство, в котором республики имели колоссальную автономию, и страну держала только одна связующая нить — партия. Как только партия стала разлагаться, страна рухнула, как карточный домик. Да, ее могли удержать люди, которые выиграли войну и запустили в космос Гагарина… Но они уже разочаровались в этой системе.
Еловик: Разочаровались в системе, но не в стране. И на референдуме они прямо об этом сказали.
Гигин: Скажите честно, вы хотите вернуться в то время, когда надо было часами выстаивать в очередях, чтобы купить туалетную бумагу?
Еловик: Если бы у бабушки были усы, она была бы дедушкой… Ну а если у вас в гараже — машина времени, то почему бы и нет? Прокачусь!
Так вот, о себе, советской. Мои родители — простые люди, не чиновники, не начальники… Но в доме у нас всегда был достаток: чешский гарнитур, приличная одежда, хорошее питание, «Жигули» необычного по тем временам желтого цвета… На выходные я могла позволить себе слетать в Алма-Ату или в Питер… Билет стоил копейки. Спортивные секции — бесплатные. Все! За квартиру мама платила на год вперед, чтобы не забыть. Сумма — по-моему, рублей семь в месяц. Минск в то время был очень комфортным городом для жизни.
Советский Союз для вас, Вадим Францевич, — это воспоминания о горшке и невкусной манной каше.
Гигин: А для вас о первом поцелуе и свидании. Именно поэтому вы и ностальгируете. Что поделаешь, возраст...
Еловик: А мы ездили в стройотряды, любили не по интернету, и вообще, в компании больше не о колбасе говорили, а о новинках музыки, литературы… Разговоры на темы денег в приличном обществе были моветоном.
Гигин: Не сравнивайте уровень снабжения Минска и гомельской деревни…
Еловик: Думаю, что и сегодня это нельзя сравнивать. Или я не в курсе: может, там бутики открылись или специализированные магазины, где сыр «рокфор» можно купить?
Гигин: Кстати, в СССР за границу съездить было весьма проблематично. Или вы считаете, что нашим людям не надо было туда ездить?
Еловик: Я считаю, что многое надо было менять! А ломать всегда легче, чем строить. И для того, чтобы появилась в продаже колбаса и туалетная бумага, не надо разрушать страну! Я, пожалуй, соглашусь с вами в одном — народ не защитил свою великую страну. И это урок всем нам. Часто мы не замечаем, как нашими главными ведомыми становятся пришлые люди, которых затем мы обвиняем в недальновидности и глупости. А где были мы с вами, когда выкорчевывали наш вишневый сад?
Когда-то красивый бородатый дед-пущанец, беседуя со мной, сказал замечательную вещь: «Прежде чем разрушить состарившуюся хатку, деревенский мужик сто раз прикидывал, хватит ли у него силенок и ума построить другую, лучшую». Надо, чтоб и ходоки во власть почаще кумекали, что да как.