Казнить нельзя помиловать

Однажды не ему, а он сам вынес смертный приговор. Только убийство нескольких человек, за которое его подельников приговорили к расстрелу, для Алексея Морозова неожиданно обернулось пожизненным заключением.

Алексей Морозов, пожизненно заключенный:
Меня задержали на территории Украины, и Украина дала запрос, в котором говорилось: если мне применят высшую меру наказания, то меня не выдадут. В связи с этим наказание мне и заменили.

Он до сих пор не может простить себе ни того рокового вечера, ни того, что после ушел в бега. Алексей говорит, что хотел бы, чтобы в его случае сделали исключение и приговорили к высшей мере.

Алексей Морозов, пожизненно заключенный:
Вы представляете? Бетон! 24 часа находиться здесь! Какой здоровый человек это выдержит? Вы налоги платите? Вы меня кормите! Спасибо Вам! Я лично за смертную казнь.

Андрей Алешко, заведующий юридической службой Белорусской православной церкви:
В Священном писании нет прямого запрета на применение смертной казни. В то же время сам новозаветный дух церкви требует, конечно же, проявления милосердия, снисхождения к каждому человеку, в том числе, по словам поэта, и милости к падшим.

Для Морозова не расстрел, а именно пожизненное и оказалось самым страшным наказанием. Почти десять лет, проведенных в камере, лишили всего: друзей, надежды. Он признается, что и не пытался писать кассационную жалобу, зато не раз пробовал вынести себе же смертный приговор. «Пытался два раза – первый раз сняли, на второй веревка лопнула», — рассказывает он.

На воле у Алексея остались сестра и бабушка. Обе ждут, и уже шесть лет сестру ждет Морозов. Они регулярно переписываются, но со свиданиями как-то не получается. Алексей уверен, что если бы его расстреляли, родным было бы куда легче смириться с таким наказанием.

Алексей Морозов:
Был бы у вас сын, попал бы в такую ситуацию – вы бы не могли вычеркнуть из своей жизни, не думая о нем. А зачем напрягать своих родных? Одно дело: человек живет – знают, что он там находится, но он живет, вы о нем думаете. А когда человек умер – пойдем, проведаем. Вот и всё.

Светлана Зинькевич:
Я хочу, чтобы он жил, хочу сохранять надежду, что, может, что-то поменяется, пусть через 30 лет, но мы увидимся. Я думаю, те люди, которые получают пожизненное заключение, совершив такие страшные преступления, все-таки переосмысливают свою жизнь.

Сестра Алексея признается, что после приговора словно сама получила высшую меру. Одним из подельников брата был ее гражданский муж, которого уже расстреляли. Светлана говорит: ее семье хватит и одной безымянной могилы с номером.

Светлана Зинькевич:
Их расстреляли – и все. Наказание получили только родственники, а ему не больно, не жалко, не холодно. Я не за расстрел – я бы человека по-другому наказала.

Муфтий Абу-Бекир Шабанович, председатель Мусульманского религиозного объединения в Беларуси:
Все религии проповедуют гуманность. Любовь, сочувствие, соболезнование, помощь человеку. Но если человек пошел в противовес этому и не желает понимать другого — он заслуживает возмездия.

Светлана часто пересматривает фотографии. Для нее Алексей – не опасный преступник, а близкий, родной человек. Ему она всегда доверяла самое сокровенное и до последнего надеялась, но желтые розы на обложке фотоальбома действительно оказались к разлуке. Светлана до сих пор благодарит жизнь, что ее брата не приговорили к смерти. Она готова ждать его сколь угодно долго. Ждать и верить, что однажды сама судьба вынесет оправдательный приговор.

Ксендз Дмитрий Пухальский, викарий Архикафедрального костела имени Пресвятой Девы Марии:
Толькi Бог з’яўляецца панам i спадаром гэтага жыцця, чалавек з’яўляецца распарадчыкам свайго жыцця. Але кожны чалавек жыве у грамадстве, і, калi дзяржава ведае, што няма iншых сродкаў каб абараніць гэта грамадства, да чалавека, віна і самасвядомасць якого даказаны, дзяржава можа прымянiць такое пакаранне, як смяротная казнь.

Петр Киселев, начальник отдела Генеральной прокуратуры Республики Беларусь:
Когда видишь зверство, глумление над потерпевшими и понимаешь, какие муки этот человек претерпел перед лишением жизни, складывается убеждение, что единственной справедливой мерой должна быть смертная казнь.

13 лет назад на республиканском референдуме большинство белорусов дали смертной казни право на жизнь. Но в то же время число случаев применения исключительной меры с 1998 года уменьшилось в десятки раз.

Жан-Эрик Хольцапфель, временный поверенный в делах Европейской комиссии в Республике Беларусь:
Мораторий на смертную казнь является ключевым элементом для того, чтобы развивались отношения между Республикой Беларусь и Советом Европы. Мы надеемся, что Республика Беларусь введет такого рода мораторий, но, конечно, решение принимают руководители Республики Беларусь.

Виктор Голованов, министр юстиции Республики Беларусь:
Этот вопрос находится в компетенции белорусского народа. Такой вопрос стоял в 1996 году. Подавляющая воля народа известна: преждевременно отменять смертную казнь в нашей стране. На сегодняшний день смертная казнь применяется в 86 странах мира. Самое дорогое, что есть у человека – это жизнь. И если кто-то посягает на эту жизнь, то встает вопрос, вправе ли он сам жить.

…Он уже давно наложил на смертную казнь личный мораторий. Уже в первые дни после оглашения приговора – пожизненное заключение – Алексей Ходоренко начал писать жалобы и любыми путями пытаться смягчить наказание. Для него сама возможность жить – вера в возможность жить на свободе.

Алексей Ходоренко, пожизненно заключенный:
Шанс должен быть, казнить никогда не поздно, а вот дать человеку шанс оправдаться перед обществом – это сложнее намного. У меня две сестры, племянницы, родители еще живы – есть кому ждать. Есть желание туда вернуться. Хочу создать свою семью – не старый ещё человек, впереди много. Здесь, наверное, никто не хочет видеть свое будущее до конца.

По его мнению, расстрел – наказание, которому нет места в жизни. Он четко видит свои перспективы и твердо верит, что не будет смотреть на них через решетку до конца своих дней. «На мой взгляд, должно быть такое наказание как пожизненное заключение. Для меня это тоже какой-то шанс что-то доказать», — говорит он.

За десять лет Алексей даже в камерной обстановке рассмотрел свои плюсы. Люди учат иностранные языки, пишут книги — стараются чем-то себя занять. Но несмотря на все рассуждения о шансе и гуманности, все же признает: если бы убили кого-то из его родных, то его отношение к смертной казни было бы не столь категорично…

…Он лишь несколько часов назад вернулся с заседания суда. Приговор убийцам его жены вновь оставили без изменений. Их расстреляют точно так же, как и они – мать троих детей и мужчину, у которого осталось двое.

Эта дорога сразу для нескольких семей в один миг стала разделительной полосой. Ровно 8 месяцев назад здесь без суда лишили жизни двух человек. Они везли зарплату в соседний СПК. Получается, то, что бесценно, у них отняли именно из-за денег. И для их родственников это была высшая мера.

Тот день Владимир помнит отрывками: перед выходом жена возилась на кухне, потом о чем-то говорили. О чем, помнит не совсем отчетливо, но как оказалось, вовсе не о самом главном. Его Светлана какой-то месяц не дожила до дня рождения. А вот на то, чтобы понять, за что его любимую лишили жизни, сил у Владимира никогда не хватало. Ведь они с водителем всего лишь перевозили деньги. Их даже не связывали. Просто сразу расстреляли.

Он признается, что часто приходит к этой обочине и пытается представить, что все могло быть по-другому. Жизнь его семьи, по сути, оборвали двумя выстрелами. Владимир категоричен: есть люди, которые не достойны права на шанс.

Владимир Лапцуев:
А дал ли он шанс, когда убивал из-за денег? Он тоже мог оставить в живых, но шанса он не дал, поэтому и он не имеет. Я за смертную казнь.

Рассуждать о том, нужна ли польза через зло, можно лишь оказавшись на одном из жизненных берегов. Ведь с одной стороны, ни одно серьезное криминологическое исследование пока не подтвердило, что применение смертной казни приводит к снижению преступности, с другой же – высшая мера – соответствующее наказание для человека, сделавшего сознательный выбор не в пользу другого. Так что, знаком препинания в символичной фразе «Казнить нельзя помиловать», похоже, еще долго останется многоточие.