У Киры МУРАТОВОЙ — негромкий голос, мягкие манеры и изящный перстенек в виде кошечки. И чудная, но такая обаятельная нездешность человека, темные стороны жизни которому как будто неведомы... И она по–прежнему продолжает снимать кино так, как нравится только ей самой. Хотя эти фильмы не раз пытались кромсать, запрещать, переделывать, класть на полку... Да и сейчас картины Киры Муратовой с ее особым киноязыком нравятся далеко не всем (критики порой так и уточняют: «кино не для всех»), однако со временем их неизменно признают шедеврами, вносят в энциклопедии и включают в телепрограммы.
Вот и ее новый фильм «Мелодия для шарманки», странную рождественскую сказку, как только не называют... И злой социальной сатирой на новую буржуазную реальность, и документальной притчей, сравнивают даже с «Астеническим синдромом», где эстетика капитулирует перед неприглядной действительностью... Однако эта длинная (два с половиной часа) история про двух сироток, решивших, себе на беду, разыскать отцов в большом городе, эгоистично живущем предвкушением праздника, далеко не у всех вызовет праведное негодование. С другой стороны, всем этим людям с их искусственным весельем и благополучием можно ведь и посочувствовать...
— Я остаюсь за кадром. Все, что я могла, я уже сделала, теперь ваша очередь рассуждать, писать о моей картине, — великодушно позволяет Кира Георгиевна, чья ретроспектива прошла недавно в минском кинотеатре «Мир». — Возможно, потом я скажу, что не согласна с вами. Но я скажу это у себя дома, не стану нигде выступать и ничего опровергать, — значит, у вас создалось вот такое впечатление... Но вообще–то в этом фильме никто не злой, все просто живут своей жизнью. Это не злоба, не безразличие, это такой трагизм на молекулярном уровне, понимаете?
Вот даже одно название... Например, мне очень нравится словосочетание «Карты, деньги, два ствола». Что это за фильм, я понятия не имею до сих пор, но по ассоциации поначалу придумалось такое: «Голод, холод, две сиротки»... Но потом я решила, что сценарист Владимир Зуев придумал все–таки хорошее название — «Мелодия для шарманки». Потому что это такая вечная история — две сиротки бредут по миру. Вечная картинка, повторяющаяся в разные времена... Ведь мрак, жестокость, трагизм существовали всегда и будут существовать. Только каждое время выбирает свои одежды... Но я эклектик по натуре, люблю, знаете ли, такой винегрет на красивом блюде. Поэтому, надеюсь, для многих мои фильмы воплощают еще и некую гармонию. Лично мне это кино очень нравится. А если у вас другое мнение — мне очень жаль. Извините, если причинила вам болезненные ощущения...
— Обычно вы предпочитаете снимать одних и тех же, любимых актеров... А сложно ли было найти детей, вписывающихся в актерский ансамбль Табакова, Литвиновой, Руслановой?
— Поскольку главные в «Мелодии для шарманки» все–таки дети, весь остальной актерский ансамбль должен был соответствовать им, а не наоборот. Но искать подходящих актеров на главные роли всегда трудно, независимо от их возраста... А вообще, с детьми работать очень хорошо. Они, конечно, существа нежные, через 2 часа работы на площадке увядают, как цветочки, хотят к маме, или кушать, или спать... Это особый способ работы, но он мне очень полюбился. Я люблю снимать детей. Потому что они играют точно так же, как рисуют художники–примитивисты. Широкими, крупными штрихами. И это либо очень убедительно, либо абсолютно ужасно, но так пленительно... С удовольствием снимала бы детей и дальше.
— Вы уже решили, какой будет ваша следующая картина?
— Должна сказать, что после того как снимешь что–нибудь горькое, тут же хочется снять что–то сладкое. Снимешь сладкое — хочется соленого. А после чего–то такого обширного и зимнего грезишь о камерном, летнем...
Но вы поймите: я раба кино... Когда я после ВГИКа приехала в Одессу, часто легкомысленно думала: надо же, занимаешься чем хочешь, и еще зарплату платят! А теперь чувствую, что не могу существовать, не снимая кино. Это наркомания, зависимость...
— Ну а в современном кино вас что–то волнует, радует?
— Очень люблю Сокурова, его последние фильмы... Но это если по высшей категории. А так я довольно всеядный зритель. И даже если мне не нравится целый фильм, однако я нахожу в нем какую–то сцену, которая производит на меня впечатление, готова хвалить всю картину целиком. Но вот чтобы мне захотелось снимать какую–либо историю самой — должно возникнуть что–то вроде вожделения... А такое бывает редко. Остается мечтать, чтобы истории, которые мне нравятся, но не проникают так глубоко в мою печенку или селезенку, снял кто–то другой...
— И все–таки, могу предположить, с годами вам проще творить, да и существовать, наверное, тоже...
— Я человек перестройки, и этим все сказано. Потому что до перестройки вообще мало что можно было сказать — на экране или даже просто губами... А все сегодняшние разговоры, что, мол, деньги — это плохо, а в цензуре якобы есть смысл, — полная ерунда. Деньги — это всего лишь общий биологический регулятор. Единственное, о чем я могу сожалеть в связи с прошлым, — тогда было больше здоровья. А так я человек абсолютно сегодняшнего времени.
— Как вы думаете, есть ли у вас конкуренты?
— Конкурировать я могу разве что с Чарли Чаплиным. Если, конечно, можно конкурировать с учителем...
— Но в судьбу верите?
— Не верю я ни в какую судьбу... Судьба — это характер.
У Киры МУРАТОВОЙ — негромкий голос, мягкие манеры и изящный перстенек в виде кошечки. И чудная, но такая обаятельная нездешность человека, темные стороны жизни которому как будто неведомы...