Наверное, самая вечная и волшебная сказка о чуде Рождества и новогоднем волшебстве та, которую написал Эрнст Теодор Амадей Гофман, — «Щелкунчик и Мышиный король»...
«...Большая елка посреди комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие сласти. Но больше всего украшали чудесное дерево сотни маленьких свечек, которые, как звездочки, сверкали в густой зелени, и елка, залитая огнями и озарявшая все вокруг, так и манила сорвать растущие на ней цветы и плоды. Вокруг дерева все пестрело и сияло. И чего там только не было! Не знаю, кому под силу это описать! Мари увидела нарядных кукол, хорошенькую игрушечную посуду, но больше всего обрадовало ее шелковое платьице, искусно отделанное цветными лентами и висевшее так, что Мари могла любоваться им со всех сторон; она и любовалась им всласть, то и дело повторяя:
— Ах, какое красивое, какое милое, милое платьице! И мне позволят, наверное, позволят, в самом деле, позволят его надеть!»...
Наверное, самая вечная и волшебная сказка о чуде Рождества и новогоднем волшебстве та, которую написал Эрнст Теодор Амадей Гофман, — «Щелкунчик и Мышиный король». В ней есть все непременные и неизменные атрибуты этого замечательного праздника: терпкий запах апельсинов и пряников, волнующий шелест нарядной упаковки нетерпеливо разворачиваемых подарков, таинственный трепет огня свечей, блеск сверкающей елки... И главное — свершение рождественского, новогоднего чуда. Когда волшебный орех Кракатук, долгие годы безуспешно разыскиваемый в дальних странах, вдруг обнаруживается в родном городе, в маленькой мастерской двоюродного брата — игрушечного мастера, токаря по дереву, лакировщика и позолотчика Кристофа Захариуса Дроссельмейера. Когда простые добрые девочки превращаются в прекрасных принцесс, а маленькие, но бесконечно благородные и мужественные уродцы заслуженно становятся красавцами принцами. Когда добро побеждает зло! А иначе какой смысл во всем этом накрывающем нас стремительной волной новогоднем буйстве надежд и пиршестве мечтаний о своих собственных лимонадных реках и конфетных городах, где исчезнут повседневные заботы и печали и наконец наступит самая настоящая сладкая жизнь?
«...Вскоре Мари овеяли сладостные ароматы, которые струились из чудесной рощицы, раскинувшейся по обеим сторонам. Темная листва блестела и искрилась так ярко, что ясно видны были золотые и серебряные плоды, висевшие на разноцветных стеблях, и банты, и букеты цветов, украшавшие стволы и ветви, словно веселых жениха и невесту и свадебных гостей. При каждом дуновении зефира, напоенного благоуханием апельсинов, в ветвях и листве подымался шелест, а золотая мишура хрустела и трещала, словно ликующая музыка, которая увлекала сверкающие огоньки, и они плясали и прыгали.
— Ах, как здесь чудесно! — воскликнула восхищенная Мари.
— Мы в Рождественском лесу, любезная мадемуазель, — сказал Щелкунчик.
— Ах, как бы мне хотелось побыть здесь! Тут так чудесно! — снова воскликнула Мари».
Знаете, я уверена: хоть немножечко погулять в зачарованном рождественском лесу захотят и наши внуки. Захотят так же, как этого хотим мы и как хотели наши уже далекие предки. Посмотрите на старые новогодние и рождественские открытки: люди, жившие до нас, были такими же торжественными, взволнованными, радостными, с бокалами шампанского в руках — рядом с нарядной елкой. И, как и мы, как и герои сказки Гофмана, ждали своего чуда. Среди них можно отыскать и почтенного советника медицины, подобного отцу Мари — Штальбауму, и искусного умельца на все руки — такого, как ее крестный, старший советник суда Дроссельмейер. И своего Щелкунчика, и злобного Мышиного короля, и неблагодарную принцессу Пирлипат...
Все эти действующие лица живут и сегодня: в волшебную новогоднюю ночь присмотритесь–ка получше к окружающим вас людям — наверняка узнаете кое–кого... Такая, казалось бы, нереальная сказка на самом деле полна вполне реального житейского смысла и мудрых мыслей, несмотря на всю ее карамельно–леденцовую атрибутику. На протяжении нескольких столетий преподает она людям непростую науку настоящей, а не конфетной жизни. И не зря все последние годы наш прекрасный театр оперы и балета заканчивает свою декабрьскую репертуарную программу не менее вечным, чем сама сказка Гофмана, балетом Петра Чайковского «Щелкунчик». Свободных мест в зале на этом спектакле не остается никогда.
Да, есть среди нас и свои часовщики, и звездочеты, и ненасытные короли–шантажисты. Ведомы нам и проигранные из–за трусости битвы, и праздники не обходятся без суматохи и даже драки, как в веселом городе Конфетенбурге... «Тут были нарядно разодетые кавалеры и дамы, армяне и греки, евреи и тирольцы, офицеры и солдаты, и монахи, и пастухи, и паяцы — словом, всякий люд, какой только встречается на белом свете. В одном месте на углу поднялся страшный гвалт: народ кинулся врассыпную, потому что как раз в это время проносили в паланкине Великого Могола, сопровождаемого девяносто тремя вельможами и семьюстами невольниками. Но надо же было случиться, что на другом углу цех рыбаков, в количестве пятисот человек, устроил торжественное шествие, а, на беду, турецкому султану как раз вздумалось проехаться в сопровождении трех тысяч янычар по базару; к тому же прямо на сладкий пирог надвигалась со звонкой музыкой и пением: «Слава могучему солнцу, слава!» — процессия «прерванного торжественного жертвоприношения». Ну и поднялись же сумятица, толкотня и визг! Вскоре послышались стоны, так как в суматохе какой–то рыбак сшиб голову брамину, а Великого Могола чуть было не задавил паяц. Шум становился все бешеней и бешеней, уже начались толкотня и драка, но тут человек в парчовом шлафроке, тот самый, что у ворот приветствовал Щелкунчика в качестве принца, взобрался на пирог и, трижды дернув звонкий колокольчик, трижды громко крикнул: «Кондитер! Кондитер! Кондитер!» Сутолока мигом улеглась; всякий спасался как мог, и после того как распутались спутавшиеся шествия, когда вычистили перепачкавшегося Великого Могола и снова насадили голову брамину, опять пошло прерванное шумное веселье». Скажите, вам это не напоминает нашу сегодняшнюю действительность?
А еще в любом веселом и шумном новогоднем празднике, если хорошо прислушаться, можно уловить странноватую песенку старшего советника суда Дроссельмейера:
«Ходит маятник со скрипом. Меньше стука — вот в чем штука. Трик–и–трак! Всегда и впредь должен маятник скрипеть, песни петь. А когда пробьет звонок: бим–и–бом! — подходит срок. Не пугайся, мой дружок. Бьют часы и в срок и кстати, на погибель мышьей рати, а потом слетит сова. Раз–и–два и раз–и–два! Бьют часы, коль срок им выпал. Ходит маятник со скрипом. Меньше стука — вот в чем штука. Тик–и–так и трик–и–трак!»
Уловить–то можно, но хотим ли мы это делать?
«Вот вам сказка про Щелкунчика и Мышиного короля». Такими словами заканчивает свое произведение Гофман. Вот вам рассказ о нас — позвольте добавить мне. Пусть же почаще, и в будни, и в праздники, «...всякий погружается в себя и говорит: «Что есть человек и во что он может превратиться»...
«Щелкунчик совсем растрогался: он утирал часто набегавшие на глаза слезы, затем взял Мари за руку и торжественно объявил:
— Вот мадемуазель Мари Штальбаум, дочь весьма достойного советника медицины и моя спасительница. Не брось она в нужную минуту туфельку, не добудь она мне саблю вышедшего на пенсию полковника, меня загрыз бы противный Мышиный король, и я лежал бы уже в могиле. О мадемуазель Штальбаум! Может ли сравниться с ней по красоте, достоинству и добродетели Пирлипат, несмотря на то, что та — прирожденная принцесса? Нет, говорю я, нет!»
Фото из коллекции лауреата премии «За духовное возрождение» Владимира ЛИХОДЕДОВА.
Наверное, самая вечная и волшебная сказка о чуде Рождества и новогоднем волшебстве та, которую написал Эрнст Теодор Амадей Гофман, — «Щелкунчик и Мышиный король»...
Главная
Гороскопы
«...Большая елка посреди комнаты была увешана золотыми и серебряными яблоками, а на всех ветках, словно цветы или бутоны, росли обсахаренные орехи, пестрые конфеты и вообще всякие сласти. Но больше всего украшали чудесное дерево сотни маленьких свечек, которые, как звездочки, сверкали в густой зелени, и елка, залитая огнями и озарявшая все вокруг, так и манила сорвать растущие на ней цветы и плоды. Вокруг дерева все пестрело и сияло. И чего там только не было! Не знаю, кому под силу это описать! Мари увидела нарядных кукол, хорошенькую игрушечную посуду, но больше всего обрадовало ее шелковое платьице, искусно отделанное цветными лентами и висевшее так, что Мари могла любоваться им со всех сторон; она и любовалась им всласть, то и дело повторяя:
— Ах, какое красивое, какое милое, милое платьице! И мне позволят, наверное, позволят, в самом деле, позволят его надеть!»...
«...Вскоре Мари овеяли сладостные ароматы, которые струились из чудесной рощицы, раскинувшейся по обеим сторонам. Темная листва блестела и искрилась так ярко, что ясно видны были золотые и серебряные плоды, висевшие на разноцветных стеблях, и банты, и букеты цветов, украшавшие стволы и ветви, словно веселых жениха и невесту и свадебных гостей. При каждом дуновении зефира, напоенного благоуханием апельсинов, в ветвях и листве подымался шелест, а золотая мишура хрустела и трещала, словно ликующая музыка, которая увлекала сверкающие огоньки, и они плясали и прыгали.
Все эти действующие лица живут и сегодня: в волшебную новогоднюю ночь присмотритесь–ка получше к окружающим вас людям — наверняка узнаете кое–кого... Такая, казалось бы, нереальная сказка на самом деле полна вполне реального житейского смысла и мудрых мыслей, несмотря на всю ее карамельно–леденцовую атрибутику. На протяжении нескольких столетий преподает она людям непростую науку настоящей, а не конфетной жизни. И не зря все последние годы наш прекрасный театр оперы и балета заканчивает свою декабрьскую репертуарную программу не менее вечным, чем сама сказка Гофмана, балетом Петра Чайковского «Щелкунчик». Свободных мест в зале на этом спектакле не остается никогда.
пением: «Слава могучему солнцу, слава!» — процессия «прерванного торжественного жертвоприношения». Ну и поднялись же сумятица, толкотня и визг! Вскоре послышались стоны, так как в суматохе какой–то рыбак сшиб голову брамину, а Великого Могола чуть было не задавил паяц. Шум становился все бешеней и бешеней, уже начались толкотня и драка, но тут человек в парчовом шлафроке, тот самый, что у ворот приветствовал Щелкунчика в качестве принца, взобрался на пирог и, трижды дернув звонкий колокольчик, трижды громко крикнул: «Кондитер! Кондитер! Кондитер!» Сутолока мигом улеглась; всякий спасался как мог, и после того как распутались спутавшиеся шествия, когда вычистили перепачкавшегося Великого Могола и снова насадили голову брамину, опять пошло прерванное шумное веселье». Скажите, вам это не напоминает нашу сегодняшнюю действительность?
Уловить–то можно, но хотим ли мы это делать?