«Во вторник второй седмицы по Пасхе, через день после Фоминой недели, Православная церковь установила поминовение усопших, первое после праздника Пасхи.
В этот день христиане как бы разделяют пасхальную радость о воскресении Спасителя с членами Церкви, уже оставившими этот мир. По свидетельству святителя Иоанна Златоуста (IV в.), этот праздник отмечался на христианских кладбищах уже в древности». Странно и удивительно все это звучит для человека двадцать первого века.
Поезд двинется, перрон, как берег, все быстрее и быстрее начнет уходить. Потом за окнами поплывут пригороды, стены казенных строений, ярко размалеванные граффити, голые деревья, новостройки, мосты, спешащие по шоссе автомобили.
Попутчики заведут дорожные разговоры «за жизнь», про детей, родителей, болезни, зарплаты, квартиры... Обычные в своей дорожной искренности, открытости и праздности. Буду отвечать на вопросы, сам что–то стану спрашивать, уточняя. Но чем дальше будет увозить меня поезд от Минска, тем пристальнее я стану глядеть в окно на плывущие, бегущие навстречу пейзажи.
Если на время закрыть глаза, задуматься, а потом широко открыть, то сразу станут заметными зелень полей и деревьев, чуть тронутые слабой зеленоватой дымкой леса. И я опять подумаю, что чем ближе к родительскому дому, к малой родине, тем теплее воздух, тем больше трава и зеленее листочки на деревьях. Этому явлению есть простое объяснение: Гомель южнее Минска на целых триста километров, и температура там всегда на пару–тройку градусов выше. Я же отвергну это заключение как неверное. Ведь приятнее думать, что там теплее, потому что там дом, где прошло мое детство.
В 1990 году я ехал на свою малую родину со съемочной группой белорусского телевидения, чтобы снимать документальный фильм о Радонице на тех территориях, откуда выселили людей, где громче птиц пищали дозиметры.
Может быть, я начну вспоминать, как проходили съемки.
Вспомню маленькую серую птичку на «плече» огромного дубового креста. Вспомню, как из надломленной ветром низкой ветки большой кладбищенской березы капал и капал прозрачный сок. Все время, что мы там снимали, сок капал.
И если бы я не бросил курить, то вышел бы в тамбур, сжимая в руке твердую пачку сигарет и маленькую скользкую зажигалку...
Но теперь я не курю, а потому стану дальше смотреть в окно. И названия станций, как фамилии друзей–одноклассников, будут приносить в душу радость.
Была холодная весна, а может, мне казалось. Так тогда получилось, что на деревенское кладбище, на край еще не уничтоженной, не закопанной в землю деревни приехало много людей. Они убирали могилы, красили небесно–синей краской ограды, поправляли скамейки. Радовались встрече друг с другом. Так было на всех кладбищах, через какие мы проехали.
Потом сидели среди прибранных могил, выпивали, закусывали и разговаривали. На оператора с гудящей кинокамерой и нервного режиссера, да и на микрофон совсем перестали обращать внимание.
С надломленной ветки березы капал на сухую траву сок.
Пищал черный дозиметр.
На холмиках под крестами горели свечки, на белых тарелочках, а где и на желтом песке лежали пасхальные яйца, конфеты, куски булки, стояли классические граненые рюмочки с водкой.
Я сяду в поезд Минск — Гомель.
В моей сумке будет лежать диск с записью документального фильма «Жили–были люди». Я повезу его в подарок своим двоюродным братьям Петру и Михаилу. На этом диске вся наша родня, близкие и дорогие люди. Многих уже нет. А в моем фильме они разговаривают, вспоминая тех, кто лежит на деревенском кладбище под старыми березами...
Во вторник второй седмицы по Пасхе, через день после Фоминой недели, Православная церковь установила поминовение усопших, первое после праздника Пасхи... Личное с Владимиром Степаном
Главная
Гороскопы
