В самом начале зимы, когда снега еще не было и мир выглядел темным и мрачным, я встретил знакомого. Разговорились, приятель пожаловался, что его старую дачу, доставшуюся в наследство от родителей, в очередной раз ограбили. Выломали замки входной двери и все вынесли. Он деловито перечислял украденное, загибая пальцы, то и дело восклицая: «Представляешь?!»
...Старую посуду, вывезенную из города: кастрюли, сковороды, ложки, ножи, вилки и даже чашки с отбитыми ручками. Консервы, крупы, сахар, макароны, подсолнечное масло... Ношеную одежду, постельные принадлежности, даже два матраца унесли и старые простыни. Черно–белый телевизор, приемник, будильник, опаздывающий за сутки на полчаса, черный эбонитовый телефон, которому не меньше пятидесяти лет, но который продолжал исправно служить... Естественно, я знакомому посочувствовал, а он продолжал грустный список утрат. Были еще там и две пары резиновых сапог, и электрочайник, китайский термос, фонарик, примус (зачем ворам примус?), гвозди в коробках, шурупы, две пилы, садовый секатор, рубанок, лопаты и даже тачка, чтобы мусор вывозить с участка...
Ну что тут скажешь — несчастье. Опять все добро, такое необходимое на даче, надо наживать, деньги тратить, завозить за тридцать километров от города.
Знаете, что мне напоминало то перечисление украденных вещей? Помните у Николая Васильевича Гоголя момент, когда Чичиков покупал умерших крепостных крестьян у помещика Собакевича, а тот нахваливал покойников, для каждого находя хорошие слова, набивая каждому цену. «...Вот, например, каретник Михеев! Ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то как бывает московская работа, что на один час, — прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет!
— А Пробка Степан, плотник? Я голову прозакладую, если вы где сыщете такого мужика. Ведь что за силища была! Служи он в гвардии, ему бы бог знает что дали, трех аршин с вершком ростом!
Чичиков опять хотел заметить, что и Пробки нет на свете; но Собакевича, как видно, понесло: полились такие потоки речей, что только нужно было слушать...»
А потом, когда знакомый утомился от перечислений и превосходных эпитетов, он с искренним удивлением признался, что воры, несколько раз забиравшиеся на его дачу, методично обшарившие, перетряхнувшие все, не взяли ни одной книги!
Я хорошо помнил его старую дачу. Помнил, что и на первом этаже в гостиной, и в маленькой мансарде под крышей стояло на полках много книг, преимущественно многотомные собрания сочинений, купленные его родителями давным–давно и с превеликими трудами. За многие из тех книг приходилось сдавать макулатуру, выстаивать длиннющие очереди. Диккенс, Бальзак, Толстой, Горький, Лермонтов, Драйзер, Голсуорси, Чехов, Короткевич в двух томах, Кузьма Чорный, Якуб Колас... И еще много хороших и разных книг, изданных лет тридцать, а то и пятьдесят назад. Все они были перевезены из городской квартиры на дачу, чтобы летом, на досуге, сидеть на веранде, пить чай и читать, может, даже вслух, внукам. А можно и осенью, когда пахнет яблоками, старомодно расположиться у жаркого камина, под торшером с желтым абажуром (кстати, его тоже украли) с книгой на коленях.
...Я шел домой, и мне было грустно. В странное время приходится жить. Книги, даже для воров, перестали представлять самую минимальную ценность. Они теперь никому не нужны. Они не являются товаром, их не превратишь в деньги... Даже в кусок хлеба. Они — ничто. Стоят в доме, занимают место, своеобразно украшают быт, подчеркивают статус хозяина, но ценности для людей посторонних уже не имеют.
Опять же на ум пришел Гоголь. В голове крутилось словосочетание «мертвые души». Мы рассуждаем о подрастающем поколении, о воспитании, надеемся на молодежь, а ее перестали интересовать книги.
Я оптимист, продолжаю верить, что не все так плохо, что книга опять станет ценностью... Даже надеюсь, что когда–нибудь кто–то из знакомых писателей расскажет о том, что в его квартиру залезли воры. Что они украли, нет, не золотые часы, не меховую куртку, не кольца и серьги с бриллиантами жены. Пропала со стола его книга. Только–только напечатанная, пахнущая краской и клеем, сигнальный экземпляр. Книга, которую еще никто не успел прочесть. Скорее всего, подобного никогда не случится, но верить хочется.
И еще я подумал, что воры книги не читают. Что книга и злодей — явления несовместимые. Ну, может, и возьмет злодей в руки книгу — Уголовный кодекс или Библию, когда жизнь прижмет...
Главная
Гороскопы
