Больно слышать, когда за столом говорят: "Я этого не ем". Ветераны делятся воспоминаниями об ужасах блокадного Ленинграда

Источник материала:

Блокада глазами взрослых: не делайте из нас героев!

Валентина Петровна Тиванова - одна из тех, кто всю блокаду провел в госпитале, помогая тяжело раненным. "Только не делайте из меня героиню. Миллионы людей пережили то же, что и я", - предупреждает женщина.

Сейчас ей больше 90 лет, и про нее говорят "богатая": как-никак трое детей, четверо внуков, правнучка и праправнучка! Трудно поверить, что в один из блокадных дней моя собеседница лежала без сознания в поле, посреди трупов, обреченная на голодную смерть. Но судьба распорядилась иначе.



Как только началась война, рассказывает Валентина Петровна, они с подружками тут же побежали в военкомат, чтобы их призвали на фронт. И, конечно, получили отказ: "Что мы из себя тогда представляли? Без специальности?" На тот момент девушке было 19 лет, и она решила устроиться медсестрой в госпиталь. Там же работала ее сестра - студентка 4-го курса мединститута. Так всю блокаду они с сестрой и проспали на одной койке, в сестринском общежитии, что в 50 метрах от госпиталя.

- Пока не сняли блокаду, мы были на казарменном положении. Не могли никуда отлучиться, так как каждую секунду могли быть нужны. Были и такие обстоятельства, что по несколько суток подряд не выходили из госпиталя, ведь положение на Ленинградском фронте было очень тяжелое. Где-то под утро вздремнешь немножко, и тут же опять тебя приглашают в операционную.

Непонятно, что страшнее: бомбы или голод

Страшно было - не то слово. Женщина помнит как сейчас: 8 сентября, когда кольцо замкнулось, небо было черным от самолетов.

- Чтобы психологически воздействовать на людей, бомбы были завывающими. Когда слышишь их вой, создается впечатление, что они летят прямо на тебя. А вообще у немцев ведь было расписание: они бомбили и обстреливали, когда люди шли на работу, с 7 до 8, с 8 до 9, потом перерыв делали, потом все снова повторялось в обеденное время.


На фото с сестрой. Валентина Тиванова - слева

Женщине повезло: бомбы ее миновали. В отличие от другого "оружия массового поражения" - голода. Самым мрачным временем Валентина Петровна называет зиму 41-го и 42-го. Столько лет прошло, а она помнит те самые страшные числа: "С 20 ноября по 24 декабря норма хлеба для всех групп населения была 125 граммов. Но какой это был хлеб: несколько процентов муки, а все остальное - добавки".

Именно тогда, рассказывает пенсионерка, немцы решили, что ленинградцы вот-вот сдадутся добровольно в плен.

- Нас забрасывали листовками, что сопротивление бесполезно. Вы в кольце, у вас нет сил, чтобы сопротивляться, а пропуском к нам будет эта листовка, вы можете к нам прийти, и мы гарантируем жизнь. Но эти листовки мы бросали в мусорный ящик сразу же. Я не знаю случаев, чтобы кто-то из ленинградцев добровольно перешел к немцам. Дисциплина была идеальная, не было ни грабежей, ни краж, ни нападений.

Был человек - и нет его

Валентина Петровна до сих пор помнит Женьку - медбрата, студента второго курса, с которым довелось вместе работать. Накануне он дежурил, а на следующий день больше не пришел, умер от голода. И так каждый день - голодная смерть уносила людей, не разбираясь, заслуживает ли этого человек.

В судьбе нашей собеседницы случилось страшное - у нее украли продовольственные карточки. По словам женщины, восстановить их не было никакой возможности. Эти люди были обречены.

- Я долго стеснялась в этом кому-либо признаться. Но подружке своей на смене сказала, что три дня ничего не ела, нет карточки. Она тут же доложила начальнику - профессору отделения. Он подошел, спросил: "Что ты сегодня ела?" Я заплакала. Тогда он отправил меня к своему знакомому врачу в госпиталь при заводе, где спасали дистрофиков.

Нужно было пройти всего-то полтора километра через поле, но для обессилевшего человека - это был очень тяжелый путь. Преодолеть его медсестра Валя не смогла - упала в голодный обморок. Она лежала среди десятков таких, как она, одетых в одинаковую форму, при смерти или уже мертвых. А спасли Валентину Петровну, никогда не поверите, косы!

Блокадная "принцесса"

Мимо нее проходила морская пехота. Поначалу они перешагнули через девушку, по привычке, а потом кто-то заметил, что из-под шерстяного платка выбились волосы. "Молодая! И живая", - сделали вывод пехотинцы и принесли ее в приемный поход госпиталя. Не зря девушка всю жизнь так берегла волосы.

- Когда я пришла в себя, увидела, что передо мной стоит женщина в белом халате и держит машинку, чтобы состричь волосы (профилактика вшивости. - TUT.BY). Я сразу все поняла и говорю: "Не дам!" "Ах, не дашь? - воскликнула женщина. - Тогда иди туда, откуда тебя принесли". И скандал. Но я не отступала.

Волосы "принцессе" (так назвал ее дежурный врач) отстоять удалось. В палате, куда ее привезли, даже шептались о том, что "блатная пришла". 30 человек - и все стриженые, а она одна - с косами. И до сих пор Валентина Петровна очень трепетно относится к внешности. "Фотографировать будете? Я же не подготовилась",- скромничает бабушка.



В 43-м году женщина поступила в медицинский институт и еще долгое время совмещала учебу с работой медсестрой в госпитале. В 46-м встретила "летчика Сережу, молодого, красивого, спортивного". За ним и приехала в Беларусь. Здесь женщина всю жизнь проработала врачом-хирургом. Было много в жизни событий, было много морозных зим, но тяжелые блокадные дни навсегда останутся в памяти.

Блокада глазами детей: умереть было не страшно. Хотелось одного - поесть

Детские воспоминания о войне не менее яркие. Алла Дмитриевна Кириллова (Черная) - известная поэтесса, член Союза писателей Беларуси. Когда Ленинград взяли в кольцо, ей было всего 5 лет, и с того момента, рассказывает женщина, начался отсчет ее взрослой жизни. Под влиянием войны дети взрослели моментально.

Отец девочки в то время отбывал наказание на Колыме, мать работала на заводе, маленькая Алла ходила в садик. 8 сентября они с мамой как раз должны были эвакуироваться. Но предыдущий эшелон разбомбили, тем самым отрезав путь для всех остальных. Пришлось разбирать чемоданы.



Голод в Ленинграде начался очень быстро - уже в ноябре массово начали умирать люди. Мысли о еде были невыносимыми, рассказывает Алла Дмитриевна. Она была, видимо, слишком маленькой для того, чтобы бояться обстрелов и бомбежки. Страха умереть не было. Было страшное желание поесть. "Современному поколению этого не понять", - вздыхает рассказчица.

- Мы никогда не поймем друг друга. Закон природы такой: кто не пережил, тот не понимает. Хорошо, если хотя бы задумывается, каково это, когда бомбы сыплются, когда холод-голод, когда помощи нет, когда видишь, что рядом умирает человек… Есть у нас в сообществе люди, у которых в блокаду все умерли!

Детский шантаж и сны о молоке с пенкой

Алла Дмитриевна вспоминает, как пыталась шантажировать маму ревом, чтобы та не могла уснуть и хоть что-нибудь дала поесть. В ответ мама тоже плакала. Через некоторое время пришлось понять, что это ничего не решит. Точнее, это могло привести к страшному. Сандружины из подростков, которые ходили по квартирам, часто наблюдали одну и ту же картину: при умерших родителях остаются живые дети. "Вероятно, - предполагает женщина, - это было оттого, что родители отдавали часть своей еды".

- Я вот худенькая-худенькая была, до войны так плохо ела, что мне это пошло на пользу. Я считаю, за счет этого организм меньше требовал, и во мне оставались хоть какие-то силенки.

Алла Дмитриевна вспоминает, что до войны буквально теряла сознание от вида молока с пенкой, которое давали в детском саду. А в блокадные дни ей это молоко снилось… И теперь она его любит.

О том, что приходилось есть все, что попадется под руку, говорить излишне. Бабушка из соседней квартиры часто говорила: "Кошка ничего грязного не ест, мясо у нее чистое, собака тоже, а вот свиньи ведь едят все, а люди вот как любят свинину". Алла Кириллова отлично помнит момент, когда кто-то из их коммунальной квартиры словил кошку. С убеждением, что это кролик, она была благополучно сварена и съедена.

Однажды к ним в дом зашли двое военных. Они принесли большой пакет с очистками от картошки кому-то из родственников. Зашли в квартиру, а там все умерли… В итоге отдали провиант в первую попавшуюся квартиру. С тех пор каждый раз, когда кто-то варит картошку в мундире, Алла Дмитриевна вспоминает вкус тех водяных очисток, самых вкусных на свете.

Каждый день на охоту - за едой, водой и дровами

Поскольку в блокаду не было ни света, ни отопления, почти все время ленинградцы проводили на коммунальных кухнях. Там стояли чугунные плиты, которые нужно было топить. Когда все, что было в квартире (книги, мебель), сожгли, каждый день нужно было выходить "на охоту" за дровами.

- Я помню, как сидела на краешке этой плиты и ждала маму. Она вместе с другими женщинами ходила ломать заборы возле частных домов. Однажды вместе с досками натащили в дом тараканов, и тут же на теплой кухне их развелось огромное количество. А ничего не сделать, мы ведь даже не мылись… Весь день уходил на то, чтобы отстоять в очереди за хлебом, принести дров или воды с Невы - это было очень тяжело. Берега Невы не были приспособлены, люди с бидончиками скользили, падали. И всегда было страшно, вернется мама или нет.

Вместо канализации было одно ведро на всех. Хотя, признается Алла Дмитриевна, тогда и желудки-то у людей не работали. Ее мать все время боялась, что у дочки случится "заворот кишок", показывала, как массировать живот, чтобы этого не случилось.

- Потом мы все обовшивели. Помню, когда уже потом ехали в товарных вагонах за Урал, люди снимали с себя одежду и жарили ее на печках-буржуйках, чтобы вшей выпалить. И вот этот запах горелых тряпок мне на всю жизнь запомнился.

Несмотря ни на что, говорит поэтесса, люди искренне верили в победу. Уже потом она не раз спрашивала маму, был ли страх, что Ленинград придется сдать. Но она отвечала абсолютно убежденно: "Уж этого точно быть не могло". Алла Кириллова не хочет идеализировать всех без исключения ленинградцев. По ее словам, разные были люди, и об этом тоже немало написано. Но большинство проявили удивительный героизм.

"Синдром белки" и святое отношение к хлебу

В 42-м Алле Кирилловой вместе с матерью удалось эвакуироваться. Пришлось наблюдать немало смертей, после того как люди набрасывались на еду. Ее мать в этом плане оказалась волевым человеком. Не позволила сразу наесться ни себе, ни дочери.

Сегодня, как и многие ветераны-блокадники, Алла Дмитриевна наблюдает у себя "синдром белки"- стремление все запасать и ни в коем случае не выбрасывать.

- Я не могу видеть, как дети хлебом бросаются в школьной столовой, как молодые мамочки, кормя ребенка на улице, роняют печенье на землю. Если я вижу, что кто-то выбросил хлеб, я его подбираю и кормлю им птиц. Однажды даже шла на работу и увидела, что лежит на дорожке большой кусок черного хлеба. Я опаздывала и прошла мимо. И пока шла на работу, все время думала о том, что оставила этот хлеб. Посидев немного, тайком выскользнула с работы и помчалась туда его спасать. Спасла - размочила для голубей.



А еще женщина совершенно не может слышать, когда за столом кто-либо во всеуслышание заявляет: "Я этого не ем". По ее мнению, это высшее бескультурье, особенно по отношению к блокадникам.

Со времен войны любая незамысловатая еда для Аллы Кирилловой - радость. А еще она отчетливо помнит, как впервые после блокады какими-то бумажками украсила елку и почувствовала себя невероятно счастливой. А каким счастьем для нее было научиться читать! В школу Алла сразу после эвакуации пойти не смогла - была слишком истощенной.

Сегодня женщина живет в Беларуси - вот уже больше 50 лет. После окончания электротехнического института в Ленинграде ее с мужем направили в Минск и дали здесь квартиру. Ей довелось поработать и в Академии наук, и на телевидении, а также написать немало хороших стихов, в том числе о блокаде.