"Сложнее, чем оправдать человека, нет ничего". Рассказ бывшего судьи о своей работе

Источник материала:

В Беларуси 1239 судей. Сверяясь с законами и кодексами, они назначают штрафы, лишают свободы и приговаривают к смертной казни. Их решения влияют на наши жизни, но что мы знаем о них самих? Что это люди со строгими лицами в черных мантиях, к которым надо обращаться «Высокий Суд». О работе судьи обычный человек не знает ничего или почти ничего, но почему-то должен доверять его решениям.

TUT.BY анонимно поговорил с бывшим судьей о сомнениях, нагрузке, эмоциональном выгорании, уровне зарплат и оправдательных приговорах. Наша собеседница откровенно рассказала о достоинствах и недостатках судейского кресла, попросив не затрагивать только одну тему — о «политических» процессах.

Про назначение судьей

Светлана (имя изменено по просьбе героини. — TUT.BY) 9 лет работала судьей в городе с населением больше 100 тысяч жителей. В суд она пришла еще в 90-е годы помощником председателя. В то время это была по большому счету административная должность. Нужно было курировать жалобы, сроки рассмотрения дел, составлять отчеты — в общем, бумаготворчество.

Года через 4 председатель предложил кандидатуру Светланы на должность судьи. Она год стажировалась, по результатам написала «контрольную работу» и защитила ее. Получив одобрение на всех уровнях — от областного суда до Министерства юстиции — Светлана была назначена на должность указом президента. Александр Лукашенко и сейчас утверждает и снимает всех судей в стране.

— Студенткой я мечтала об этой профессии. Но когда попала в суд, втянулась в работу, мой энтузиазм поутих. Я была рада, что мне предложили стать судьей, но как любой нормальный человек я боялась. Ты принимаешь за людей решения, которые влияют на их судьбы. Это очень тяжелое бремя.

Про нагрузку

На первом заседании у Светланы дрожали коленки и стучали зубы — как и у всех вначале.

— Сначала я столкнулась с недоверием из-за возраста, хотя на должность судьи назначаются люди 25 лет и старше — уже не дети. Коллеги как-то случайно услышали, как свидетели обсуждали меня: «Боже, что это за судья? Шейка тоненькая торчит из мантии». Хотя и побаивались, да.

Когда эффект новизны прошел, Светлана поняла, что новая работа — это рутинные обязанности и колоссальная нагрузка. Судьи сами планируют график заседаний с учетом сроков рассмотрения дел. У Светланы ближайшие полтора месяца всегда были расписаны. В месяц могло быть до 20 уголовных и 50 гражданских дел.

— Приходишь на работу — и понеслось. С утра у тебя разводы, алименты, потом кучка административных дел, потом ты полетел в уголовный процесс, рассмотрел, огласил приговор и следом уже пошел в гражданский. На день назначалось либо одно крупное, либо два мелких уголовных дела и до четырех гражданских.

Как говорил один французский философ, «правосудие перегружено». При этом количество преступлений и гражданских споров в Беларуси не больше, чем в других странах постсоветского пространства, говорит Светлана.

— А причины — это бюрократия, «палочная система» (система, при которой доводятся определенные показатели в результатах работы. — TUT.BY), несоответствие нагрузки и укомплектованности правоохранительных органов. В результате не хватает времени элементарно вникнуть в ситуацию. А ведь за каждым случаем — человеческая жизнь и судьба.

Про эмоции

Работая в суде общей юрисдикции, Светлана рассматривала все категории дел, кроме хозяйственных. Из уголовных ей доставались в основном кражи, грабежи, разбои, мошенничества, хулиганства. Дела по убийствам и изнасилованиям председатель суда отдавал другим судьям — с многолетним стажем.

— Рассматривая уголовные дела, я старалась эмоции вообще отключать. Четко: есть состав, нет состава, достаточно доказательств или недостаточно. Нужно быть бесстрастным, потому что ты можешь приговорить человека к лишению свободы. К этому нужно подходить с холодной головой.

А вот при рассмотрении семейных споров сохранять невозмутимость было сложнее. Светлана вспоминает особенно болезненное дело: мама умерла, папа воспитывал дочь и не позволял родителям покойной жены видеться с ней, а для бабушки с дедушкой после смерти дочери весь мир сосредоточился на внучке.

— И они эту девочку разрывали. Хотели установить порядок общения, но контакта не было никакого. Сидишь, и болит душа. Ты понимаешь и отца, и бабушку. Мы тогда очень подробно и четко определили порядок общения: как часто, где, с кем, откуда забирать, куда приводить, в чьем присутствии. Чтобы у них не было поводов для ссор. Но отец все равно не позволял видеться с внучкой. Они с тещей и тестем не могли сосуществовать вместе.

Светлана считает, что судья — это мужская профессия. Женщина более эмоциональна и пропускает все через сердце. Мужчине легче абстрагироваться. Но иногда именно неравнодушие подсказывало ей, как поступить.

— Расторжение браков массовое, ты видишь, когда людей бесполезно мирить. Но иногда приходили пары, я поднимала глаза и понимала, что там беда. Там столько боли, они не справляются. Оба просят слезно: «Разведите!», но я вижу, что любят. Как они смотрят друг на друга! И я им один срок для примирения, второй — можно было до 9 месяцев продлевать. И вот 9 месяцев закончились, они пришли — а он ей цветы принес на развод. И они забрали заявление. Для судей это незначительные дела, но для человека это самое главное.

Про сомнения

Черная мантия, непроницаемое лицо, бесстрастный голос, кресло на возвышении… Зал заседаний — это храм правосудия, а судья, как священник, выше мирских страстей. Это в теории, а на практике ничто человеческое судьям не чуждо. В первую очередь сомнения.

Светлана уверена: допустимо, даже нужно советоваться с коллегами, если ты сомневаешься в правильности принимаемого судебного решения. Она и сама не раз так делала.

— Я рассматриваю дело и чувствую: есть нюансы. Возникает вопрос о наличии квалифицирующих признаков (признаки, отягчающие вину, например, повторность или тяжкие последствия преступления. — TUT.BY), или в самой правильности квалификации преступного деяния… Я могла объявить перерыв и подойти к председателю или коллегам. Могла и с прокурором побеседовать (естественно, до начала рассмотрения дела). А почему нет? Прокуратура осуществляет надзор за исполнением законности во всех сферах. Прокурор тоже юрист высочайшей квалификации.

Но все это допустимо до вынесения решения. Когда судья удаляется в совещательную комнату (помещение, в котором состав суда выносит приговор, решение, определение по делу. — TUT.BY), нужно закрываться на ключ изнутри. Доступа туда нет больше никому.

— Это комната для совещаний с самим собой. Это святое.

Вообще-то решение судьи формируется еще до прихода в совещательную комнату. Обычно накануне заседания Светлана изучала нормативную базу и фиксировала вводную и установочную часть приговора (указание личных данных обвиняемого, описание преступного деяния и отношение обвиняемого к предъявленному обвинению. — TUT.BY).

В судебном заседании, слушая пояснения участников процесса и исследуя письменные материалы дела, она формировала свою позицию. В совещательной комнате оставалось описать позиции сторон, мотивировать свои выводы и написать резолютивную часть приговора (в ней формулируется решение о признании обвиняемого виновным или невиновным и об определении вида и меры наказания. — TUT.BY).

Чтобы целиком написать приговор, судье нужно в среднем 2−4 часа. Все зависит от сложности и объема дела.

Про оправдательные приговоры

По статистике, в Беларуси на одного оправданного по уголовному делу приходится 400 осужденных. Для сравнения: в Украине это соотношение составляет 1 на 108, в России — 1 на 154. Генпрокуратура обычно объясняет небольшое количество оправдательных приговоров хорошей работой следствия.

Дело не только в этом. Каждый оправдательный приговор — это показатель некачественной работы следствия, которое вело дело, и прокуратуры, которая направила дело в суд.

— В мое время оправдательных приговоров фактически не было. Никто прямых указаний не давал, но негласно была позиция, что их не должно быть. Общаясь со своими бывшими коллегами, я знаю, что сейчас позиция по оправдательным приговорам изменилась. Их однозначно больше. И судьи учатся их писать.

Еще в университете преподаватели говорили будущим юристам, что нет ничего сложнее, чем написать оправдательный приговор. Светлана счастлива, что ей ни разу не пришлось мучиться над вопросом «оправдать или обвинить?». Не возникало повода.

— Сложнее, чем оправдать человека, нет ничего. Нужно опровергнуть абсолютно каждый нюанс в деле, все отбросить, все мотивировать. Я благодарна судьбе, что у меня не было ни одного дела, по которому возникли бы основания для вынесения оправдательного приговора.

Про вес чистосердечного признания

Несколько лет назад замгенпрокурора Беларуси Алексей Стук сетовал в интервью «БелГазете», что некоторые следователи переоценивают вес признательных показаний — «пресловутой «царицы доказательств».

— В результате следствие зацикливается на добывании, а порой, извините за каламбур, и «добивании» признания, — говорил чиновник.

В уголовных делах, которые рассматривала Светлана, часто встречались чистосердечные признания. Но одного этого недостаточно, чтобы вынести обвинительный приговор, говорит бывший судья.

— Вина должна подтверждаться иными доказательствами, и все они должны оцениваться в совокупности, — объясняет Светлана. — Признание вины не исключает и оправдательного приговора, если оно идет вразрез с собранными по делу доказательствами.

Про апатию прокуроров и адвокатов

Раньше, обнаружив, что в деле недостаточно доказательств для вынесения обвинительного приговора, судья мог отправить его на дополнительное расследование. Большинство таких дел больше в суд не возвращались, вспоминает Светлана.

— А потом ввели принцип состязательности процесса. Проще говоря, адвокат и прокурор должны представить доказательства и убедить суд в виновности либо невиновности обвиняемого. А судья должен сидеть, как в кино, и все это выслушивать и оценивать. На практике это не работало. Никто не был к этому готов — ни прокуроры, ни адвокаты, ни судьи.

Обычно все происходило так: после того как обвинение и защита допросили своих свидетелей, Светлана вдыхала поглубже и начинала допрос заново.

— Потому что то, что я услышала, меня не убедило, у меня нет ясности, мне нужна другая картина, — Светлана согласна, что в чем-то делала работу за прокурора и адвоката. — Но они, откровенно говоря, приходили отбыть. Им решение принимать не надо было, им надо было только выступить.

Отсутствие энтузиазма у сторон обвинения и защиты Светлана объясняет колоссальной нагрузкой и профессиональной усталостью:

— Суды, прокуратура, следствие, адвокатура работают в такой нагрузке, которая за пределами человеческого ресурса. Это как у врачей. Если у тебя хватает душевного огня, если ты не выгорел профессионально, дай Бог тебе долгой жизни в профессии.

Про стресс

Судьи, которые рассматривают уголовные дела, каждый день сталкиваются с людьми, которых журналисты называют нейтральным словом «контингент»: бомжами, ворами, алкоголиками, инфицированными. В гражданских делах тоже имеется свой «контингент» — сутяжники и жалобщики.

— Каждый день судью эмоционально потрошат, а он должен оставаться беспристрастным. Ни в коем случае не должен показать, что ты отдаешь предпочтение одной или второй стороне, хотя внутри может все кипеть. Ты видишь, что одна из сторон врет, нагло врет, но ты не имеешь права сказать об этом и даже продемонстрировать свое отношение.

Для судьи главное — правильно оценить все собранные по делу доказательства и факты, установленные в судебном заседании.

— Ты должен доказать, кто прав, а кто нет, кто действует в рамках закона, а кто вразрез с ним. И никаких эмоций. Бывает, посмотришь на себя в зеркало после заседания — лицо красное, глаза воспаленные от напряжения…

Ни усталость, ни раздражение не дают права на ошибку. Ошибки судей дорого стоят не только истцам и ответчикам, которые могут обжаловать вердикт, но и самим служителям закона. Качество работы судьи определяет количество отмененных решений.

— Для меня каждая отмена, изменение судебного решения были ножом в сердце, потому что это говорило о том, насколько качественно сработала я. Отмененных приговоров по уголовным делам у меня не было, я в основном говорю о гражданских делах. На фоне подвижности белорусского законодательства возникают сложные ситуации, и ты не застрахован от ошибки. Это минус твоему профессионализму.

Про репутацию судей

По данным исследования, которое в декабре 2014 года провел не зарегистрированный в Беларуси Независимый институт социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ), судам доверяют 44,4% белорусов. Показатель выше, чем у КГБ, прокуратуры и милиции, но ниже, чем у адвокатуры. Для сравнения: в конце 2013 года судам доверяли лишь 35% граждан.

Светлана знает, какие слухи вредят репутации судейского корпуса. Говорят, что они и взятки берут, и у властей на коротком поводке ходят, и в обвиняемых людей не видят. Светлане становится обидно за коллег, когда она такое слышит.

— Я прекрасно понимаю, в каких условиях работают наши судьи, и им не позавидуешь. Я глубоко убеждена в том, что они делают всё для того, чтобы вершить справедливое правосудие, как бы высокопарно это ни звучало, — уверяет она. — В любой профессии есть настоящие профессионалы и случайные люди. Судьи в подавляющем большинстве порядочны и стараются хорошо выполнять свое дело.

Про уход с работы

Судья, особенно в небольшом городе, — публичный человек. На улицах и в транспорте со Светланой здоровались незнакомые люди. Кто-то из них, определенно, прошел через суд, другие демонстрировали уважение на всякий случай. Немногие знали, что авторитет судейского кресла скрывает рутину, тяжелейший труд и не всегда достойную зарплату.

— Был период, когда я зарабатывала неплохо благодаря классу и выслуге. Жили вполне безбедно, хотя и не шиковали. А в последние 1−2 года перед моим уходом зарплата, в отличие от цен, расти перестала. Сейчас она небольшая и не соразмерна этому труду, — качает головой Светлана, но конкретных сумм не называет: — Это будет недостоверная информация.

Она решила уйти не из-за денег. В Беларуси 57% судей - женщины. Как и мужчины, они приучены «пахать». У многих нет семьи: если до прихода в судейское кресло не вышла замуж, то после сил и времени на отношения не остаётся.

У Светланы семья была, а вот у ее семьи жены и мамы почти не было.

— Я переживала, не спала, просыпалась по ночам с мыслью: «Боже, не так сформулировала, не до конца мотивировала! Не успею!». Бросалась писать какие-то мотивировки. Работа очень сказывалась на семье. Мамы не было целыми днями дома, а когда она приходила, то была вымотана эмоционально и физически, не способна даже языком шевелить.

Последней каплей стал разговор со школьным психологом. Тот рассказал, что у ее ребенка есть мечта — чтобы мама поменяла работу.

Полномочия судьи продлеваются указом президента на 5 лет. Уйти сложно, особенно в середине срока. Тебе доверили — будь добр, отслужи. Чтобы уйти «по собственному», причина должна быть очень веской, вспоминает Светлана. Но ей повезло, срок ее полномочий подходил к концу.

— Я понимала, что я качественно работала, была на своем месте. Я любила эту профессию, особенно если получалось помогать людям. Но каждый человек рано или поздно должен расставить для себя приоритеты. Я поняла, что семья и дети для меня важнее всего. И я банально устала. На тот момент я отработала в суде 15 лет, узнала систему изнутри и больше не хотела в ней жить. Просто хотела жить.

На память о суде Светлане осталась профессиональная болезнь. Каждой осенью у нее садится голос. Связки помнят и холодный зал судебных заседаний, и допросы, и приговоры.