Концертный номер "Чаму ж мне ня пець" для делегатов XX съезда КПСС

Источник материала:

60 лет назад, 25 февраля 1956 года, в московском Большом театре состоялся концерт, посвященный завершившемуся XX съезду КПСС. Мастера искусств — от Галины Улановой до Тарапуньки и Штепселя — порадовали зрителей многообразием программы.

Советскую Белоруссию представляла народная артистка БССР Клавдия Кудряшова. Она исполнила народную шуточную песню «Чаму ж мне ня пець».

За несколько часов перед этим Никита Хрущев окончил чтение секретного доклада «О культе личности и его последствиях».

И вот теперь отъезжающим делегатам двадцатого съезда предлагалось «пець i гудзець». Сценарий прощального концерта был выстроен грамотно: оперная певица Кудряшова после трагической баллады Рогнеды исполнила нечто жизнеутверждающее, народное.

Рефреном в «Чаму ж мне ня пець» звучала констатация наступившего в доме порядка: «У маёй хатачцы парадак iдзець». А что, песня хорошая, емкая по содержанию! В 1956 году она вполне отразила ребрендинг корпорации, именуемой Коммунистической партией Советского Союза. А главное, четко обрисовала положение дел в стране и закрепила раскладку сил. Что ни строчка — то глубокий, образный смысл.

Павучок на сценцы кросенцы снуець… (ЦК КПСС осуществляет мудрое руководство.)

Парсючок пад лаўкай бульбачку грызець… (Народ одобряет решения партии.)

Пятушок на сметнiчку зерняткi дзяўбець… (Осуществляется принцип социализма: от каждого по его способности, каждому — по его труду).

Дзіцятка ў калысцы, як бычок равець… (Дети повышенной упитанности символизируют наше будущее.)

Сучачка на лычку хатку сцеражэць… (Армия и КГБ охраняют мирный труд советских граждан.)

Мушка на вакенцы у цымбалкi б’ець… (Деятели искусств, следуя указаниям партии, воодушевляют народ на новые свершения.)

И если в целом «у маёй хатачцы парадак iдзець», то — вперед к новым победам под мудрым руководством Никиты Сергеевича Хрущева!

Коллективная глупость не так бывает заметна, как индивидуальная. В речи на двадцатом съезде первый секретарь ЦК КПБ Николай Патоличев сначала сообщил, что в республике «наряду с ростом общественного животноводства почти все колхозные дворы имеют коров в личной собственности».

А после этот бывший челябинский танкостроитель пообещал с трибуны съезда, что «наметки шестого пятилетнего плана об удвоении производства мяса и молока в колхозах Белоруссия выполнит примерно в два года». Раздались аплодисменты.

Планы встречные и поперечные… Могло ли в Беларуси после авансов Патоличева произойти явление, подобное тому, которое историки и публицисты назовут «рязанской катастрофой»?.. Напомним, что первый секретарь Рязанского обкома КПСС Алексей Ларионов в 1959 году получил звание Героя Социалистического Труда за тройное «перевыполнение» плана области по производству мяса и молока.

Но в следующем году приписки и махинации с мясом в Рязанской области были разоблачены, после чего Ларионов покончил с собой.

А вот Николая Патоличева призвали в Москву еще летом 1956 года. Первым секретарем ЦК КПБ стал белорусский уроженец Кирилл Мазуров.

Кому-то странным может показаться тот факт, что в конце 1956 года Мазуров попросил Хрущева остановить досрочно-огульное освобождение заключенных, о чем писал историк Эмануил Иоффе. Дело в том, что 17 сентября 1955 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941−1945 гг.» и к концу 1956 года было освобождено из лагерей около 100 тысяч человек. Имелся в указе страховочный четвертый пункт: «Не применять амнистии к карателям, осужденным за убийства и истязания советских граждан».

Написано вроде бы умно. Однако исполнили указ по-кампанейски. В результате получили прощение, что называется чохом, многие действительные военные преступники. В том числе — «недоразоблаченный» на то время Григорий Васюра. И стал хатынский палач заместителем директора совхоза. И, говорят, приветствовал Хрущева…

А вот кандидат в члены ЦК КПСС председатель колхоза «Рассвет» Кирилл Орловский не аплодировал речам Хрущева, даже сидя в кремлевском президиуме на встрече с передовиками сельского хозяйства. Близким людям Кирилл Прокофьевич говорил так: «Хорошо, что я калека. Не надо хлопать этому туристу». (У героя войны Орловского была ампутирована правая рука и подвергнута сложной операции левая).

Бывший секретарь ЦК КПСС Дмитрий Шепилов, который помогал Хрущеву готовить доклад «О культе личности и его последствиях», написал про «бесчисленный ряд пленумов ЦК, кремлевских совещаний работников сельского хозяйства, передовиков, работников МТС, работников совхозов, совещаний по отраслям». Дмитрий Трофимович как ученый-экономист был удручен многочасовыми докладами и выступлениями Хрущева: «Одна установка набегала на другую. Один рецепт сменял другой, хотя действие предыдущего еще не успело провериться на практике».

В ту пору было положено начало виду спорта, культивируемого в СССР среди руководящих работников: художественное стояние в злаковом поле и перетирание ладонями колосков.

На фотографиях в «Огоньке» советские поселяне и поселянки выглядели вот так:

Да, массового голода уже не было. И сталинский «закон о трех колосках» утратил силу. Но вот парадокс: колхозное крепостное право поддерживали многие местные руководители. Иначе бы не работала система в целом.

Писатель Алексей Карпюк в 1955—1957 годах работал корреспондентом «Гродненской правды». Об этом времени рассказано в его публицистической книге «Развітанне з ілюзіямі» («Прощание с иллюзиями»):

У калгасе — самым перадавым у раёне, у які я прыехаў рабіць рэпартаж для газеты, — якраз капалі бульбу. Капачы высыпалі яе ў скрыні, затым селянін браў лейцы ў рукі ды адпраўляўся з возам на станцыю ладаваць бульбу ў вагоны для адпраўкі ў Ленінград. Перад гэтым дырэктар школы абавязкова да кожнага воза прыстаўляла вартаўніком настаўніка, каб дзядзька, барані Бог, не ўздумаў па дарозе бульбы адсыпаць.

Так і валакліся яны па дарозе кіламетраў сем: конь з наладаваным возам, побач дзядзька з лейцамі ў руках, а за імі педагог, апусціўшы галаву, бо яму было няёмка спатыкацца вачыма з чалавекам, які вучыў у яго сваіх дачок. Затым валокся другі конь, другі дзядзька ды грамадскі міліцыянер…

I сам гэты дзікі факт, і тое, што ні дырэктар, ні настаўнік, ні брыгадзір са старшынёй калгаса не бачылі ў ім нічога заганнага, ды выгляд тых няшчасных настаўніц і настаўнікаў, якія з пакорай ды панылай абыякавасцю тупалі за фурманкамі, мяне моцна ўразілі - аб хвалебным рэпартажы з перадавога калгаса, дзе старшынёй — Герой Сацыялістычнай Працы, не магло быць і гаворкі.

Я адразу кінуўся да сакратара абкама партыі ды з абурэннем яму пра ўсё выклаў.

Іван Фёдаравіч надта шчыра прыняў гэта да сэрца і расказаў пра тое, што аднойчы назіраў сам.

Ехаў Мікуловіч праз вёску каля гумна і пачуў: у ім арфуюць збожжа. Выразна было чуваць, як грукоча агрэгат. Сакратар абкама спыніў машыну, каб заглянуць у гумно. На сваё здзіўленне, выявіў: на ўсіх дзвярах даўжэзнай будыніны вісяць здаравенныя замкі.

Шафёр праз хвіліну прывёз старшыню калгаса, і тады выявілася, што старшыня перадавога калгаса і таксама Герой Сацыялістычнай Працы, каб не кралі зерне, сваіх калгаснікаў замыкае на цэлы дзень на ключ і толькі вечарам выпускае.

— Як жа яны да ветру ходзяць, як жа ў іх з абедам? — здзівіўся сакратар абкама.

— Чорт іх не возьме, выцерпяць, не вялікія паны, — супакоіў яго мясцовы кіраўнік. Ды ўпэўнена дадаў: — А што загадаеце мне рабіць — чакаць, пакуль усё развалакуць? Ведаю я іх — аж занадта!

Яшчэ Іван Фёдаравіч дадаў, што гэткая практыка ўкаранілася ва ўсіх калгагах і саўгасах. Укаранілася даўно, але ён не ў змозе што-небудзь перайначыць…

Принято говорить, что двадцатый съезд разбудил к активной жизни поколение советских интеллектуалов. В 1988 году я беседовал на эту тему с секретарем Гродненской областной организации Союза писателей БССР Алексеем Карпюком. Время было перестроечное, и повелось тогда среди пишущих и снимающих вспоминать хрущевскую оттепель, распытывать представителей так называемого поколения шестидесятников. Завел я разговор с Алексеем Никифоровичем о только что показанном по Центральному телевидению фильме Леонида Парфенова «Дети XX съезда».

Среди парфеновских героев выстроились популярные на то время в СССР Егор Яковлев, Александр Бовин, Юрий Буртин, Юрий Карякин, Лен Карпинский. Ах, как умно они рассуждали о свершениях и просчетах Хрущева! Вот бы и мне в том же ключе поведать о своеобразном клубе свободомыслящих интеллектуалов города Гродно шестидесятых годов: о Василе Быкове, Борисе Клейне, Алексее Карпюке…

Однако бывший член подпольного Коммунистического союза молодежи Западной Белоруссии, бывший партизан А.Н. Карпюк не отнес себя к детям двадцатого съезда. Высказался писатель и насчет московских прорабов перестройки: в большинстве это люди, живущие в той системе координат, где центром мироздания является Кремль. Занимаются они бесконечным «улучшением» властной корпорации, именуемой на данный момент как КПСС. А нам бы в Беларуси надо жить так, чтобы не прислушиваться ко всякому скрипу кресла в кремлевском кабинете. Иначе останемся туземцами в вышиванках, которые приплясывают с возгласом «У маёй хатачцы парадак iдзець»…

По прошествии 60 лет неизбежно задумываешься о сакрализации XX съезда КПСС и доклада Хрущева. В «оттепельной» поэме Евгения Евтушенко «Братская ГЭС» прозвучали слова от имени старого большевика:

«Сутул и сед, / Я нес, вконец измотан, свою муку, / Когда в уже слабеющую руку / Двадцатый съезд вложил мне партбилет».

Правда здесь в том, что исторический доклад Хрущева посвящался в основном скорбным делам партийного аппарата. Сказано было 25 февраля 1956 года дословно так: «Рассматривая вопрос о культе личности, нам необходимо прежде всего выяснить, какой ущерб это нанесло интересам нашей партии».

Вот именно: не народам Советского Союза, а — партии. И хронологические рамки Хрущев навязал следующие: «В этот период (1935−1937−1938 гг.) сложилась практика массовых репрессий». Ну да, в 1937 году партаппаратчиков особенно припекло, поэтому с подачи Хрущева зациклились на этой цифре…

А как же репрессии времен Ленина? Российский историк Алексей Гавриленков отметил, что первый в Минске «классический» концентрационный лагерь принудительного труда был создан большевиками в 1920 году…

После произнесения Н.С. Хрущевым доклада «О культе личности и его последствиях» прошло пять лет, и союзный экран был заполонен восхвалительным фильмом «Наш Никита Сергеевич». Его обычно показывали в качестве киножурнала перед основной картиной. Народ в зале плевался и говорил, что памятник Сталину сбросили, а пьедестал остался.

На моей памяти в кинотеатре «Радзiма» города Молодечно шел в начале шестидесятых годов немецкий боевик «Шайка бритоголовых». Сам фильм я по молодости лет не видел («детям до шестнадцати»), но из старшей группы детского сада № 8 принес домой вот какой смешной анекдот:

— Пошел дед в кино на «Шайку бритоголовых». Посмотрел журнал. Свет зажегся. Дед подумал, что это все и ушел домой. Рассказывает бабке, что в кинотеатре обманули. Написали, что будет целая шайка бритоголовых, а показали только одного. Он в кукурузе скрывался. Ха-ха-ха!

Но это не все про «шайку» в Молодечно. Произошла в ту пору история, о которой мне позже рассказал сосед по дому — отставник госбезопасности. Студенты Молодечненского политехникума под впечатлением остросюжетного фильма создали тайную организацию.

Затея в общем подражательно-детская. Точно так во многих городах СССР «тайные организации» возникали после «Фантомаса» (отрицательный пример) или фильма «Тимур и его команда» (положительный пример).

В Молодечно приезжие студенты страдали от местной шпаны. Решили самоорганизоваться для отпора. Для себя начали издавать рукописный журнал с рассуждениями о том, что надо стать сильными и смелыми, никого не бояться… Без антисоветизма и прочего «изма». Конечно, не дотягивали до уровня, например, молодежной антирежимной организации «Чайка» в послевоенном Слониме, Барановичах и Новогрудке.

В Молодечно 1964 года «шайка» была проблемой скорее горкома комсомола с его штабом добровольных народных дружин, чем КГБ. Но коль поступила информация, то оперативники вынуждены были «отпрофилактировать» студентов-политехников.

Серьезных наказаний не последовало, хотя город будоражили слухи о «шайке бритоголовых». А ведь еще недавно за сам факт принадлежности к «организации» давали лагерный срок. (О жестоких наказаниях студентов и школьников в БССР времен Цанавы рассказал Александр Татаренко в книге «Недозволенная память: Западная Беларусь в документах и фактах, 1921−1954»).

Нашим же героям погрозили пальцем и отсоветовали играть в подполье. Вот это и были дети двадцатого съезда: и сотрудники КГБ нового призыва, и студенты-фантазеры.

Теги: Гродно, Минск