История Карины Л., которая терпела десять лет

Источник материала:

Историей Карины Л. TUT.BY продолжает публикацию серии портретов и свидетельств женщин, которые прошли через все циклы семейного насилия. Эта серия из девяти историй раскроет ситуацию с ракурса объекта насилия и, возможно, поможет идентифицировать себя как жертву агрессии в семье тем людям, которые в каждом избиении, оскорблении, угрозе или любой другой форме унижения видят норму и логику.

Имя пострадавшей вымышлено, настоящее имя и фамилия известны журналистам. Стилистические и языковые особенности речи сохранены.

Неспособное защитить своих женщин и детей общество обречено на вырождение. По опыту экспертов, Беларусь в чем-то подтверждает общеевропейскую статистику: каждое четвертое женское самоубийство есть следствие физического, психологического или сексуального насилия в семье, — а в чем-то ее даже превосходит: каждая третья белоруска подвергалась физическому насилию в семье, и не более 30% от общего количества жертв обращались за помощью.

Задавшись целью рассказать доступными средствами о ситуации с домашним насилием в Беларуси и заодно побороться с десятком-другим распространенных стереотипов и ярлыков, журналисты TUT.BY в рамках проекта «Дом и насилие» исследовали проблему вместе с пострадавшими и оказывающими им помощь специалистами: юристами, милиционерами, психологами, волонтерами, бизнесменами и т.д.

«Спустя десять лет я поняла, что надо спасаться»

— Почему вы проживали по ул. ************, д. 3 (адрес Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия. — TUT.BY)?

— Потому что на протяжении последних десяти лет я жила с мужем, который бил меня и, как возникло сегодня основание предполагать, издевался над нашими детьми. Только спустя десять лет я поняла, что это не есть норма и надо спасаться. Уже состоялся первый суд. Его признали виновным — по статье 9.1 КоАП — влепили 10 базовых. На суд он не пришел. Сейчас (момент проведения интервью. — Прим. автора) ждем второго — за истязание.

— Почему только спустя десять лет?

— Вот и судья меня спросил: «Почему вы все это время терпели?». Ответила ему: «Я реально думала, что это во мне проблема». На что судья: «Не в вас». Продолжила: «Думала, что ответственность на мне и если поменяюсь, то он изменится». Он: «Да хоть тысячу раз вы поменяйтесь, ничего не изменится. Надеюсь, вы к нему не вернетесь».

А почему я думала, что ответственность на мне? Наверное, потому что им все всегда преподносилось следующим образом: «Ты сделала не так, ты сделала не то, ты все разрушаешь, ты плохая мать, ты плохая жена, ты плохо готовишь и т. д.,и т. п.». Я и делала вывод, что раз вывожу человека настолько, что он эмоционально уже не сдерживается и начинает меня бить, значит, делаю что-то не так. Логика такая была.

— Он часто это делал?

— Избивал?

— Да.

— Закономерности не было. Раз в полгода — год тишины. Раза три в месяц — полгода тишины. Делалось все, чтобы никто не видел, не слышал: всегда закрывались двери, забирались телефоны. Я никогда не кричала до последнего раза. Не хотела, чтобы дети слышали.

«Я все время чувствовала вину»

— Сколько вам было, когда вышли замуж?

— Двадцать один. У нас десять лет разницы. Это не был брак по расчету. Он был обычным бухгалтером, правда, мутил «леваком». Вышла за него, потому что видела в нем те качества, которыми, считала, обладает надежный мужчина. Действительно много зарабатывать он начал много позже. И это ему ко всему прочему очень хорошо психику подорвало, потому что период этого зарабатывания длился недолго, года два-три, а после он был вынужден вернуться на хоть и высокую, но обыкновенную зарплату.

— В результате чего наступила та точка бифуркации, когда вы решились переселиться в Убежище?

— Это был длинный путь. Два года назад он в очередной раз избил меня. Нос, зубы целы, но на теле были синяки большие. На лице, на руках, на ногах большие такие (разводит на максимально возможную ширину указательный и большой пальцы) гематомы. Синяя была вся. Во время судмедэкспертизы, когда волосы поднимала, тут (проводит пробор по волосам перпендикулярно виску) такие (показывает палец как меру ширины и ладонь как меру длины) следы были, потому что кулаком в голову бил. И утром, спустя несколько часов «после», я на кухне нашла какие-то приспособления, возможно, для употребления наркотических средств. Для меня моментом нашлись объяснения всем этим восьми годам «жизни», и, главное, возникло осознание того, что мои рефлексии и попытки измениться или изменить его не помогут там, где имеет место банальная распущенность. Я все искала ответ на вопрос: «Почему? Почему он меня избил?». А тут все стало ясно: пресыщенность, отсутствие меры. Так, а зачем мне это все терпеть? Я уехала к маме. Написала заявление в милицию. Спустя некоторое время он нашел меня, просил у детей на коленях: «Просите маму, чтобы она вернулась. Я все осознал, я ее так люблю, она самый дорогой человек в моей жизни». Потом приехал ко мне с охапкой цветов: «Ты только приедь, я уйду с этой квартиры, возвращайся с детьми, я буду жить, где скажете, но только будьте в Минске. Я вам жизнь испортил, я вам ее и налажу». В общем, сдалась я месяца через полтора: я в декрете, работы тогда не было, деться некуда, у мамы долго не просидишь, да и не таким опасным он уже казался. В суде пошли на мировую.

Приехали, сели за стол и договорились, что он пойдет в Новинки, так как проблема была налицо. Его по неврозу положили, он же совсем не похож на наркошу, весь такой бизнесмен, красавец мужчина, 107 кг красоты. Пошла я спустя некоторое время к врачу рассказывать всю нашу ситуацию, почему мы обратились туда, а у врача глаза огроменные: ему-то он сказал, что у него депрессия от того, что он перестал много зарабатывать и живет на те деньги, которые заработал в сытые времена: «Вот эти деньги закончатся, и что делать? Рвет крышу у меня». По итогу ему врач прописал антидепрессанты, которые блокируют суицидальные мысли, и жизнь ему показалась прекрасной. Радовался каждому дню: «Все прекрасно, дети, я вас так люблю». Я даже добилась того, что он возил детей в садик и школу каждое утро. После работы он их тоже забирал. До того семь лет все это было на мне. Год все складно-ладно. Ожидаемо, что через год таблетки перестали действовать, и мы пришли примерно к следующему: «Мне 41 год, я не знаю, чего я хочу. Мне ничего не нравится, работа неинтересная, я тебе завидую: ты работаешь, у тебя все круто получается, тебе нравится». А я тогда, к слову, ежемесячно косарями гребла визажистом. Пошло у него привыкание, к врачу идти не хотел, начал опять выпивать. И давай по новой: «Ты дура, ты тупая. Ты детьми не занимаешься и т. д.,и т.п.»

Я как-то не помню деталей, мне память блокирует. Мне дети больше рассказывают. Это произошло в начале мая. Он приехал на обед, поел и заснул. Мальчишки были в квартире. Я вышла в магазин. Когда возвращалась, встретила дочку из школы. Она как раз звонила в домофон. И его это выбесило: ему звонят в домофон, когда он спит. Я захожу с девочкой в квартиру, а он на нее: «Ты, овца тупая, какого хрена ты звонишь, ты такая же дебилка, как и твоя мать». Там маты трехэтажные. Ребенок трясется, слезы, глазюки уже такие огромные. Я говорю дочери: «Иди в комнату». Он переключается на меня: «Уродов воспитала». Психует, швыряет ключи, вещи отовсюду летят. Потом резко подрывается и уезжает на работу.

«Сейчас он успокоится, а завтра ни меня, ни детей уже тут не будет»

Наступил вечер того же дня. Карина с детьми традиционно готовят ужин. Сергей приезжает с работы.

— Подробностей я не помню. Начинается разговор типа: «Тупые, скоты, я вас всех ненавижу, я вас всех поубиваю». Я быстро отправила детей в детскую, а он мне: «Иди сюда, будем с тобой разговаривать». Помню, что начал меня бить, что-то требовал от меня, с него пот лился, его глаза вылезли из орбит, матерился, спрашивал что-то, кричал — я уже ничего не понимала. Дубасил, в голову бил, что-то при этом говорил, а я про себя думала: сейчас он успокоится, а завтра ни меня, ни детей уже тут не будет. Он продолжал бить. Потом пошел и заснул, через 10 минут встал, вернулся. Думала: куда бы деться, только чтобы он не видел меня, и я пошла гладить в комнатку подсобную. Приходит: «Ты что офигела, тебе что заняться больше нечем? Пойдем дальше разговаривать, раз ты не поняла». А это все уже часа четыре продолжалось. Я стою с этим утюгом и так им хочется ударить, но остатками разума понимаю, что если я сейчас его ударю, то он меня убьет и дети останутся без матери. Опять меня на диван, опять меня бить начал: «Ты мне всю жизнь испортила, пошла отсюда, *****». Все закончилось тем, что он заснул, захрапел, а я пошла к детям.

— Кулаком бил?

— Да, кулаком. Со всей силы. И я понимаю, что это все — надо убегать из семьи. Уже и дети выросли, и я на ногах стою в отличие от ситуации двухгодичной давности. И слова дочки старшей (двенадцать лет) в голове: «Ты мне объясни, зачем ты это терпишь? Долго ты это терпеть будешь? Он же и над нами… и ты это все понимаешь». На следующий день стала искать квартиру. Нашла и даже работу успела найти, запланировали в понедельник съехать, но тут он меня еще раз избил через два дня.

— Почему?

— Не знаю. Мы встали завтракать, а он еще спал, ему не понравилось: «А хрена вы тут ходите». Мы зубы чистили, он разъяренный в ванную кинулся и началось продолжение того вечера. Дети это поняли, ушли в зал и включили телевизор. Я ничего из того дня почти не помню. Не помню, как он меня потащил в детскую. Все дети рассказывали. Завалил на стол и стал орать, что я ввела (а я действительно ввела, чтобы он не узнал, что я квартиру ищу) пароль на телефон: «Да ты пароль от меня ставишь, да я тебе сейчас этот телефон, сдохнешь. Я тебя сейчас из окна скину. Задушу, глаза повыколупливаю». Я начинаю кричать: «Дети, вызывайте милицию, он меня сейчас убьет». В ответ тишина. И я не знаю: сейчас буду умирать или нет, что делать? Я давай еще раз орать: «Бегите к соседям!». Опять тишина. Понимаю, что дети очень боятся и уже представлять начала, что-либо на этом столе меня так и найдут, либо на земле во дворе. Сколько он меня бил я не помню, сколько это продолжалось? Он и плевал так, чтобы стекло с меня. Уже спокойно лежала и продолжала представлять, что он меня сейчас поломает, и я либо умру, либо останусь инвалидом, а дети, как же дети. Мысли только о детях. Но его резко переклинило: он оставил лежать меня на столе и направился в зал. Я выхожу и смотрю: трое сидят, а четвертой, старшей, нет. Он поискал по квартире, не нашел: «Научила свою ****, ну, только вернись мне» и включает парад смотреть. У меня появился шанс выбежать к соседям: телефонов вызвать милицию нет, да даже если бы и вызвала, то он бы все равно дверь открыть не позволил бы, а милиция если приезжает, а ты дверь не открываешь… никто ломать же не будет. Я убежала на шестнадцатый этаж, зашла к соседям вся зареванная, синяя, попросила телефон. Оказалось, что я третья вызываю на наш адрес: дочка успела, плюс она дозвонилась до бабушки, которая также вызвала милицию. Приехали два милиционера, и состоялся следующий диалог, передаю как помню:

— А что мы можем сделать?

— В смысле? Вы посмотрите на меня, а человек, который это сделал, сейчас там с тремя детьми. Как вы ничего не можете сделать? Меня избил муж, и что я должна вернуться сейчас к нему в квартиру?

— Свидетели есть? Ну, кто-нибудь видел, что он вас бил?

— Дети.

— Дети не считаются.

— Так он что ли придурок, чтобы бить меня при свидетелях?

— Мы ничего не можем сделать.

— Подождите, как ребенок не может быть? И потом, она [девочка] же милицию и вызвала, — не выдерживает и подсаживается на коня моя соседка.

— Сколько лет?

— Двенадцать.

— Ладно, может идти как свидетель.

Они записали показания и сказали, что заберут его, прибавив: «Мы же долго его держать не сможем, сегодня же праздник». В итоге мы всем вместе отправились в опорный пункт.

Я приехала с супругом в опорный пункт, мне говорит милиционер: вы только никому не говорите: «У нас тут такие законы, что, если я вам выпишу направление на судмедэкспертизу, я буду обязан его отпустить сразу же, а он же вас убьет. А если вы напишите на хулиганку, то его до вечера попридержу». Я написала. И побежала из РУВД в квартиру со всех ног. Позже мне перезвонили и сказали, что его повезли на освидетельствование и отпустят только утром. Успокоилась. Собрались с детьми и уехали в Убежище.

«Я ее не бил. У нас просто ссора была»

— Он признал свое вину перед вами?

— Какое там, если даже его разговор (уже после суда) с участковым выглядел следующим образом: «Я ее не бил». — «То есть вы отрицаете?». — «Да, я ее не бил. У нас просто ссора была». — «Но вот же результаты судмедэкспертизы». — «Ничего не знаю. Я. Ее. Не. Бил».

«Папа нас выкладывал на кровать всех в ряд и бил ремнем»

— Я же еще давала показания о воспитании детей. Сейчас с ними работает психолог детский, и она мне очень многое рассказывает, о том, какие, страхи пережили дети за все то время, когда оставались с ним наедине. Все мои беременности были сложными, я очень долгое время отсутствовала дома, лежа на сохранении. Участковый и про это у него спрашивал: «А что это такие за моменты с детьми?». — «А это воспитательный процесс. Да, я строгий отец».

— В чем строгость проявлялась?

— Мальчик в субботу и воскресенье должен был вставать и качать себе мышцы и отжиматься. И если сын плохо выполнял, он ему говорил: «Триста приседаний».

— Сколько мальчику?

— Семь лет будет.

— Когда я в очередной раз лежала на сохранении, моя старшая дочь стала писаться по ночам. Задаю вопрос: что же там такое происходило, что пятилетняя девочка стала писаться? Она рассказывает, что он ей надавливал пальцами на закрытые глаза и предупреждал: «Еще раз ты это сделаешь, тебя тут не будет». Когда она продолжила писаться, он заставлял ее пить свою мочу, стакан. Она как-то не могла выучить стихотворение, он пришел, замотал ей руку полотенцем, оставил один палец непокрытым и приставил к нему нож со словами: «Теперь рассказывай и попробуй только ошибиться. Еще раз ты ошибешься, я тебе палец отрежу». Мне психолог рассказывает, что у мальчика был ужас: «Был случай, когда он маму чуть не убил. Если бы не Ванечка на руках у нее, мама бы умерла, ее сейчас бы не было». А я реально не помню. Сын рассказывает, что он в меня стулом кинул. А у нас такие стулья железные, сваренные, там реально кинешь в висок, тебя не будет. Убейте, не помню. Дети говорят, что это случилось, когда он у меня на ресторан с друзьями пытался занять сто долларов, а я ответила: «Я работаю не для того». Что-то с памятью, да. Мне Татьяна (психолог), говорила: «Если бы вы это все помнили, то ваша психика бы не выдержала и вы сошли с ума». Мальчик еще ей рассказывал: «Папа нас выкладывал на кровать всех в ряд и бил ремнем». Один раз был случай, когда у Сени увидела черные уши. Теперь, когда я на своей шкуре знаю, что означают черные уши, я все понимаю. А тогда я спрашивала: ты что его за уши тягал? И все такие улыбаются, мол, да, немного потягал, ничего страшно, все довольны, все в рамках игры.

У старшей проблемы с едой. Не ест ничего. В том числе, была такая ситуация. Он ее заставил что-то съесть, она не могла, тогда он взял пятилитровый баллон с водой и проговорил: «Ах, ты жрать не хочешь, тогда ты выпьешь это все». Она психологу рассказывает: «Я пила эту воду и мне было так плохо, что я думала, что всю жизнь воды больше пить не буду».

«Я ощущаю такую радость в жизни, оказывается, можно классно жить»

— Какие чувства он у вас вызывает?

— Вообще никаких. Я его не вспоминаю. Сколько я тут?

— Месяц.

— Да. Приехала сюда в состоянии тормоза, ничего не понимала, только знала, что так надо, знала, что все верно делаю, что это правильно, что тут я под защитой. Начали с психологами работать, стало проще, оказывается, есть люди, которые могут помочь в такой ситуации, потому что как на тот инцидент два года назад, то был тупик, не знала куда податься. Детям помогут. Есть все, чтобы голова начала нормально думать. Чувство эйфории что ли. Я ощущаю такую радость в жизни, оказывается, можно классно жить. Это элементарные вещи: я готовлю детям кушать и никто не придет и не скажет под руку: «Ты дерьмо приготовила, сейчас тебе это в ж**у засуну». Я знаю, что дети едят и им вкусно, а после обеда мы сделаем так, как надо нам. К примеру, пойдем погуляем, и никто не скажет: «Ты их, как уродов одела, не позорь меня». Дети счастливы, не боятся и не хотят возвращаться в ту квартиру. Они так и сказали: «Ели ты вернешься, то мы не простим тебе этого никогда в жизни». Девочка, восемь лет (делает акцент на возрасте), говорит мне: «Помнишь, такое уже было два года назад. Зачем ты давала ему второй шанс? Ты что не понимаешь, что он тебя обманул? Сейчас ты ему шанса никакого не давай». Буду работать, снимем квартиру. Либо с этой разберемся по закону. Ничего страшного. Чувство радости, чувство счастья. Самое интересное! Вот все думают: так тяжело… четыре ребенка… а они, наоборот, дают такую базу, такой стимул, когда они говорят: «Нам так классно, так хорошо, что мы уехали». Когда я прихожу, они меня обнимают, целуют, а ведь раньше такого не было — при нем боялись. Когда я приходила, они вот так вот (вжимает голову в плечи, губы в узкую полоску) все сидели. Четыре ребенка — это не тяжело, это не ужасно, это не угнетает, это силы дает. Даже в те годы, когда он бил. Плачешь после, а они подходят, обнимают: «Мама, не плачь», — и так хорошо становится.

Я про него детям ничего плохого не говорила, против не настраивала. Считаю, что вне зависимости от того, какое у них отношение, плохое ли, хорошее ли, есть к нему, такое пускай и будет. А они мне говорят: «У нас нет папы». — «В смысле у вас нет папы? Есть папа у вас». — «Тот, кто бьет маму, нам не папа».

Они его никак не называют: либо «он», либо «Сергей Викентьевич». Сеня спрашивает меня: «Он ведь нас не найдет?». — «Не найдет». — «Ну, слава Богу».

Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01

Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55

Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11

Теги: Минск