Первые дни германской оккупации Минска летом 1941 года

Источник материала:

75 лет назад, 28 июня 1941 года, в Минск вошли германские войска. Со стороны Болотной станции на северо-востоке в город вступила головная походная застава 3-й танковой группы Гота. А на следующий день по Брестскому шоссе с юго-западной стороны в Минск вошли части 2-й танковой группы Гудериана.

Минчанин Константин Гержидович вернулся домой из вынужденной «отлучки» в Червень (см. публикацию «Смертная дорога на урочище Цагельня») 28 июня 1941 года. О событиях того дня Совинформбюро сообщило в следующих выражениях:

Мне же Константин Иосифович рассказывал так:

— Первых немцев-мотоциклистов я встретил возле Червенского базара. Там же неподалеку находилась моя контора Главмясомолснабсбыта. Успел пробежаться по кабинетам: сейфы раскрыты, бумаг на полу по колено. На удивление, отыскал свою трудовую книжку и документы об образовании.

Прихожу на родную улицу Слонимскую к нашему сорок седьмому дому и вижу… Да-а, со времен Первой мировой войны немцы крепко усовершенствовали свои боеприпасы. Когда в 1915 году в наш сад упала бомба с цеппелина, то в доме вылетели стекла. А нынче почти в ту же точку случилось попадание — полдома разворотило и крышу сорвало. Осколок стекла сильно порезал голову отцу.

Первый мой вопрос: где жена Софья с детьми? Отец рассказал, что на третий день войны проводил их на восток с толпами беженцев. А в первых числах июля жена вместе с восьмилетней Кларой и шестилетним Вилей прибрели обратно в Минск.

Оказывается, под Смолевичами в колонне беженцев пронесся слух, что немцы выбросили десант впереди и вот-вот перережут шоссе. Началась паника. Какой-то жлоб подскочил к Соне и вырвал велосипед, который она катила с притороченными к раме клунками и сыном Вилей, сидящим на багажнике. Мол, вы все равно не успеете выйти из окружения…

Ладно, надо жить дальше. В хозяйстве были лошадь, кабан, куры. Из тех пяти гектаров, которые семья арендовала до революции, оставалось в нашем пользовании около гектара огородной земли. Но первейшей заботой стало восстановление дома. Я отправился к железнодорожным пакгаузам на поиски стройматериалов.

В период безвластия народ выносил из складов и магазинов все, что мог. И несли тоже, как могли. Помню картину: женщины и подростки тащат из вагона мешки с фасолью, но из-за тяжести мешок целиком нести невозможно и его разрезают, высыпая половину содержимого на шпалы.

Жуткое было на мясокомбинате у Червенского базара. Когда наши войска начали покидать город, люди бросились в цеха и склады. Однако, истребительный отряд до последнего часа пресекал там оружием «попытки мародерства». Лишь в последний момент кто-то из отбывающего советского начальства махнул рукой: «Налетай кто хочет!»

И тогда народ открыто понес окорока и колбасы. Понес, переступая через трупы «мародеров», расстрелянных у стен мясокомбината всего лишь час назад.

Я сначала добыл мешок пшена, а потом по совету знающих людей сходил на швейную фабрику «Октябрь» и принес мешок ниток и мешок мануфактуры. Но больше занимал поиск пиломатериалов, оконного стекла и кровельного железа для ремонта дома. Кое-что удалось добыть, однако в одиночку работа продвигалась слабо, а раненый старик-отец был не помощник.

И тут наш сосед Собиральский привел двоих командиров-окруженцев: капитана и майора. Они были не строевиками, а инженерами, которые перед войной готовили в Минске площадки под строительство авиационного завода (после войны на этих площадках будет сооружен автомобильный завод). Мы их устроили у себя под видом родственников-беженцев, и работа пошла.

Настоящих имен командиров я не спрашивал, поскольку тогда это было совершенно ни к чему, да и сами они в отношении меня, вчерашнего заключенного, держались настороженно. Но, что характерно, именно по причине зековской репутации охотно поверили моему обещанию добыть цивильные «ксивы». Бланки советских паспортов я нашел в разбитом отделении милиции.

Сам сфотографировал командиров, сам вклеил карточки, перевел вареным яйцом печати и штампы. Труднее всего было с рельефной печатью-пломбиром, которая должна продавливать обложку паспорта. Долго возился над куском алюминия, вырезая знаки, пока не получилось некое подобие.

С этими паспортами командиры благополучно ушли из города и в конце концов добрались до своих. Знаю об этом потому, что летом или ранней осенью 1944 года капитан, ставший уже подполковником, находился в Минске и заехал на нашу улицу. Я в это время дома отсутствовал, так как был назначен главным бухгалтером Барановичского спецторга НКВД БССР, но соседи рассказали, что военный инженер интересовался мною, поведал также о том, что его напарник погиб на фронте.

Военные инженеры помогли оборудовать в погребе под сараем тайное укрытие — пространство в полметра шириной между двойной стеной. Лаз с внутренним запором ничем не выделялся на фоне деревянной обшивки. Прятались там во время облав сами «авторы проекта», пряталась затем знакомая еврейская семья Монтвалинских с Новоуфимской улицы, прятался позже и я.

Одному Богу известно, сколько в ту пору создавалось в Минске подобных убежищ, прозванных в народе «малинами». Люди рыли погреба под погребами, прокладывали от строения к строению подземные галереи, неприметно перепланировали старые каменные дома и устраивали потайные клети.

Оккупанты и их пособники вынюхали множество таких убежищ, но я уверен, что немало осталось и нераскрытых. Причем не раскрытых никогда — вместе с их обитателями. Люди гибли от шока после контузии, когда каратели наугад метали в подземелья гранаты, они задыхались под завалами, умирали там от истощения и болезней. Ко дню освобождения Минска в июле сорок четвертого живых свидетелей этих самозахоронений почти не осталось, раскапывать подземелья было некому, и руины заравнивались бульдозерами.

Если существуют тайны старого Минска, то это тайны нераскрытых военных убежищ, где по сей день в кромешном мраке мумии взрослых прижимают к груди мумии детей, — завершил свой рассказ Константин Гержидович.

Фактически трое суток до прихода немцев столица БССР существовала без советской власти, если не брать в расчет судорожную власть командиров истребительных отрядов, которые пытались противодействовать «паникерам и мародерам». И не вычеркнуть из истории тот факт, что правящая верхушка сначала, 24 июня, бежала из Минска, а уже после, 25 июня, в Могилеве, была организована Центральная эвакуационная комиссия при Совнаркоме БССР во главе с Иваном Былинским.

В то же время многих рядовых минчан, пытавшихся эвакуироваться во временном промежутке 24−27 июня, называли паникерами, приказывали им вернуться, ибо было заявлено, что Минск не сдадут немцам. Историк Галина Кнатько записала рассказ железнодорожника А. Котикова, который работал начальником отдела кадров Минского паровозного депо и с момента объявления войны находился на службе.

«25 июня, не помню кто, но сказал, — вспоминал Котиков, — что уходит последний эшелон, и если ты не уедешь, то останешься здесь в Минске… Доехали до станции Седча. В этом поезде ехали Миронов, Карасев (начальник паровозного отдела), Басманов. Начальник политотдела и все руководящие товарищи, которых я назвал, отцепливают паровоз, весь эшелон с железнодорожниками и жителями Минска бросают, а сами с одним вагоном удирают. Мы дошли до станции Руденск, нас задержал кордон… Полковник собрал нас 26 июня и сказал, что мы будем возвращены в Минск, потому что город не будет сдан немцам».

В августе 1941 года Пономаренко направит Сталину докладную записку «Об итогах эвакуации из Белорусской ССР». Будет в ней такой абзац:

«Архив Совнаркома БССР и ряда наркоматов остался в Минске [в Доме правительства] и не уничтожен. Получилось это из-за преступной растерянности, проявленной работниками и Председателем СНК БССР (вот ведь как жестоко — преступником назван действующий премьер Иван Семенович! — С.К.).

Друг другу поручали вывезти или сжечь и не проследили. Сейчас дело расследуется. Мною был послан отряд 27.VI.1941 г. для уничтожения, но пробраться в Минск уже не мог».

И в итоге 28 июня в руки оккупантов попал огромный массив служебных документов в Доме правительства: практически все дела, касавшиеся государственного управления БССР, в том числе именные списки партхозактива республики и членов их семей, отчетные документы важнейших государственных структур, мобилизационные дела и т.д.

Из дневника работы ЦК КП (б)Б:

28 июня 1941 года

1. Принята и доставлена на места директива № 2 ЦК КП (б)Б о развертывании партизанской войны и сети партийных ячеек в тылу врага.

2. Принято решение Бюро ЦК КП (б)Б об отдаче под суд начальника политотдела Белостокской ж. д. Волкова, директора Могилевского горпищеторга и зав. облздравотделом.

3. Принято решение Бюро ЦК КП (б)Б о мерах по укреплению дисциплины военного времени и о налаживании службы тыла и фронта.

4. Обсуждено сообщение Могилевского обкома КП (б)Б о проделанной работе по эвакуации и задачах по укреплению обороны.

В оккупированном Минске немцы какое-то время не срывали гастрольную афишу МХАТа над подъездом Дома Красной Армии:

А московская газета «Известия» 28 июня 1941 года написала «о могучей силе русского штыка»:

Сообщалось, что трусливые немецкие солдаты сбрасывают обувь, чтобы легче было бежать.

Описывалось то, как один сталинский сокол разогнал и уничтожил пять «черных коршунов».

И также пятерых фашистов убил красноармеец-повар товарищ Соловьев.

Теги: Минск, Могилев