«Валя Васильева! Какая же ты все-таки счастливая…»

Источник материала:

— Сущий ад! С неба градом сыплются зажигательные бомбы. Противник идет на десятый вираж. Ты посмотри, на рекорд, что ли?.. А внизу — громадный артиллерийский склад. Прикрываем его, как можем. Бегу за подмогой в землянку. А там… однополчанка Сашка Ступникова сидит на бревне и что-то спешно пишет на клочке бумаги.

— Саша, ты чего тут делаешь? Атаки не прекращаются. Марш на позицию! — кричу что есть мочи я.

— Есть на позицию! Товарищ сержант, просьба у меня к вам. Я тут маме письмо пишу, вы уж допишите его коротко, пока я там…

Я же в тот день начальником караула была. Бегаю, подаю снаряды заряжающему. И вдруг сквозь кошмарно-шипящий свист падающих бомб слышу нечеловеческий крик. Поворачиваюсь и вижу, как Сашка схватила «зажигалку», прижала ее к себе… И побежала! Подальше от артсклада. Бежала и горела словно факел!.. А мы орали и плакали!

Об этом подвиге сослуживицы Валентина Чудаева говорит с дрожью в голосе. Вообще любой визит журналистов дается этой женщине с большим трудом. Все ведь хотят услышать ее фронтовую историю. А это значит — увидеть войну глазами 17‑летней девушки Вали.

Это очень страшно — война. Ей и сейчас страшно возвращаться туда — даже в воспоминаниях.

«Роковая барчатка стоила маме жизни»

Родилась Валентина Павловна в Сибири в 1924 году. Появлению на свет второй дочки родители были искренне рады, хоть и времена были не из легких. Но спустя девять месяцев после рождения девочки эту семью постигло несчастье. В тот день отец Валентины Павловны (партийный рабочий, в обязанности которого, во времена продразверстки входило изымание хлеба у кулаков) проводил очередное партийное собрание. После него было организовано застолье, на которое подоспела мама с новорожденной Валей. Она села за стол в простенок и накинула на себя барчатку (большую дубленку). Вдруг в дом ворвались кулаки с обрезами в руках. Они пришли за отцом семейства. Завидев в темном углу широкоплечий силуэт, один из кулаков быстро навел оружие на него и спустил курок. Ах, если бы не эта роковая барчатка… Свинцовая пуля угодила прямо в голову молодой женщины.

Мачеха вела себя как… мачеха

Душевные раны оставили неизгладимый след в сердце отца. Но он нашел в себе силы впустить в свою жизнь еще одну женщину. Звали ее Анна Гавриловна Васильева.

— Моя мачеха была своеобразным человеком, — вспоминает собеседница. — Волевой, порой даже суровой. Помню, в 1931 году начался повсеместный голод. Добрался он и до Сибири. Отец в то время все по командировкам разъезжал. А я такая маленькая была, рахитная, с диатезом, постоянно болела. Но была непоседливая. Мачеха привяжет меня за ногу веревкой к ножке стола, так и сижу целыми днями. А когда я чуть подросла, мама, окинув меня серьезным взглядом, сказала: «Валь, я тебе торбу сошью. Будешь ходить с ней по дворам, еду просить. Ты такая хиленькая, жалкая, страшненькая. Тебе что-то да положат в нее». Я и ходила. В снег, в дождь. Лет семь мне тогда было. Приду домой, она торбу возьмет, посмотрит, что там, а на дне только крохи лежат. И давай пороть…

Это сейчас понимаешь, насколько сильным человеком она была. Отец был в командировке в Москве, когда сотрудники НКВД постучались в 1937 году в нашу дверь. Обыск не увенчался успехом. Маму забрали на допрос. Через три месяца ее выпустили. Статную и красивую женщину было не узнать. Помню ее распухшие пальцы, на которых с трудом, можно было разглядеть что-то наподобие ногтей. Она вынесла все допросы с пристрастием, но отца не оговорила…

41 килограмм отваги и решимости

…Война не спрашивает, сколько тебе лет, какие у тебя мечты… Она беспощадно проходится по человеческим судьбам, будущему, оставляя после себя лишь тлен. Понимала ли это 17‑летняя девчонка, мечтавшая стать актрисой, когда уходила на фронт? За занавесом детской наивности и беспечности ее ожидали ужасы войны.

Когда худенькая девчонка в военкомате заявила о том, что хочет уйти на фронт, к ее словам отнеслись скептически. Мол, куда засобиралась, тебя же, если что, взрывной волной унесет куда подальше… 41 килограмм (столько весила Валя) отваги и решимости «стоял» на своем.

Поначалу девочка служила в подразделении связи. Затем была переведена в боевую часть, где впоследствии стала командиром зенитного орудия артиллерийского полка.

— Я не раз повторяла, что вой­на — это как рентген. Она обнажает человеческую сущность. То, что видишь там, остается в воспоминаниях до самой смерти. Сколько же ее там было… Перед боем заходишь в землянку, смотришь на однополчан с надеждой, а в голове один вопрос: кто следующий? Очень тяжело было хоронить боевых товарищей. Помню, плакали очень с девчонками по заряжающему Мерзликину. Все произошло мгновенно… Идет бой, он кричит мне: «Подавай снаряд». Я за ним, и в этот момент немецкий самолет делает пике в сторону моста и сбрасывает бомбу. Осколком отсекает Мерзликину голову. А я стою как вкопанная, вся в кровавых ошметках погибшего сослуживца… Как же так, ведь только что он был живой!

Ребенок ушел на войну

— Я тебе случай расскажу, и все станет понятно. Мылись мы как-то в бане. В этот момент бомбежка началась. Я пулей вылетела на улицу и побежала к землянке. А следом командир, кричит вдогонку: «Валя, немедленно скинь с головы это яркое полотенце, ты же сверху как мишень!..». — «Не могу, — отвечаю, —мне мамка с мокрой головой по улице бегать не разрешает!».

С улыбкой Валентина Павловна вспоминает еще один случай. Правда, улыбка эта приправлена грустью.

…Как-то приехал старшина обмеры делать. Вскоре привез новое обмундирование — кирзовые сапоги, гимнастерки, вещмешки и юбки. Настоящие юбки! К следующему построению девушки готовились основательно: обувь

почистили, форму тщательно подогнали под себя. И только у Вали Васильевой прихорошиться не получалось буквально с самого начала. Юбка то и дело спадала с миниатюрной девушки. Она не растерялась, взяла новенький вещмешок, распорола его вилкой, надела на себя, подпоясалась лямками, да впопыхах не заметила бахромы, свисающей с подола рукодельной юбки. Так и встала в строй. Потом девушке долго пришлось объяснять старшине, откуда взялся столь отличительный от всех фасон одежды…

— Что бы кто ни говорил, но все-таки было в нас много девчачьего, — продолжает рассказ Валентина Павловна. — Сейчас это звучит дико, но тогда бывало и так, что по три-четыре месяца мы не могли помыться. Чтобы не завелись вши, был дан приказ остричь девушек наголо.

А мне было так жалко своих длинных косичек!.. Когда их обрезали, я украдкой взяла косички себе и разложила по разным карманам шинели. Для меня они стали своего рода амулетом. Перед каждым боем я засовывала руки в карманы и, нащупав там свои косички, успокаивалась. Становилось как-то легче на душе. Правда, старшине мой ритуал не понравился. Раз увидел, два… А в третий… взял длинную иголку с ниткой да и собственноручно зашил карманы.

Их встретил не город, а «хриплый старик»

Несмотря на то что здоровье порой подводит Валентину Павловну, она находит в себе силы, чтобы прогуляться по Минску. Она бесконечно может восхищаться его нынешней красотой. Мы же воспринимаем стремительное преображение города как должное. В отличие от женщины, которая своими глазами видела, что осталось от мирного Минска…

— Мы одни из первых зашли в него, прикрывали танки. Если можно сравнить Минск с живым организмом, то он скорее напоминал хриплого старика, — с грустью в голосе промолвила женщина. — Воздух был пропитан едким запахом гари и пепла. На том месте, где сейчас располагается торговый центр «Столица», было бомбоубежище. А чуть в стороне, за заграждением, находились евреи. Обессиленные, изможденные. Они шепотом просили воды, не могли уже есть.

Валентина Павловна помнит, как в тот момент звук мотора полуторок непривычно стал грохотать на всю округу. Подъезжали к заграждению с колючей проволокой одна за другой. Представшая взору картина ужасала — бездыханных тел было не счесть.

— Проехали немного по проспекту. Остановились возле деревянных домов. Я кричу тягачам: «Разворачивайте орудие». Восьмидесятипятка же, если что, разнесет все в щепки. Жара тогда была неимоверная, — продолжает рассказ собеседница. — И вдруг с противоположной стороны улицы из калитки выбегает женщина. В годах, волосы цвета чернобурки вперемешку с седыми.

— Ух ты! Меня Мария зовут! Пообещала себе, что, как только придут нас освобождать, первому встретившему солдату вручу гостинец. А тут девочка. Ты что, начальник?

Женщина достала из-за пазухи маленький лоскуток ткани, в котором был завернут кусочек сахара.

Завидев гостинец, сержант Васильева ответила:

— Ой, спасибо, но вы, тетенька, лучше своим деткам гостинец отдайте.

— Каким еще деткам?

Бравый сержант Васильева заметно смутилась.

— Тебе сколько лет? — спросила новоиспеченная знакомая.

— В Берлине будет 20! — бодро ответила Валя.

— А мне 22! Непохоже? — обреченно произнесла она. — Это все они сделали со мной. С ними! Со всеми нами! Со всей страной! Хотела бы я многое забыть!

Забыть такое невозможно. Пока Минск находился в оккупации, нацисты не теряли времени зря — устроили здесь настоящую лабораторию. Подопытных выбирали с особой циничностью. На нынешней улице Широкой фашистские ироды открыли лазарет, куда девушка устроилась санитаркой.

Сотрудники лазарета вылавливали на улице маленьких детей. В условиях военного времени за их уходом головой отвечали немецкие врачи. Хотя какие врачи. Ребенка кормили, поили, развлекали. Как только уровень гемоглобина в крови достигал нужного порога, «любящие» коновалы безжалостно обескровливали детей. До последней капли! Такое истязательство, да еще над детьми, наверное, не под силу выдержать ни одному нормальному человеку. Мария ушла.

Через некоторое время она встретила знакомую, которая предложила пойти работать в другой лазарет. Его специфика отличалась от предыдущего, но, как оказалось, была не менее жестокой. Туда приводили только юношей с бархатистой кожей. Как только материал (как ни ужасающе это звучит) был подобран, высокопочтенные фрау принимались делать заказы. На коже мальчиков татуировали разного рода сцены: охотничьи и любовные у них были в особом почете. После того как нательная экспозиция была готова, юношей сопровождали в процедурный кабинет. Там с них снимали кожу (по особым заказам — освежевывали заживо), чтобы затем эти рисунки «красовались» в домах у дам «чистой расы» на абажурах.

Враг может сидеть в каждом из нас

17‑летней Валентина Павловна ушла на фронт, и буквально за считаные месяцы от былого беззаботно-детского взгляда осталась лишь маленькая искорка, которая называется надеждой… Надежда на то, что сержант Валя останется в живых и убережет своих подчиненных… На то, что Победа уже близко.

Валентина Павловна прошла огненными тропами Калининского, Карельского, Западного и 2‑го Белорусского фронтов.

Ее ждало очередное потрясение: довелось встретиться еще с одним коварнейшим врагом. Это был голод!

В подразделении сержанта Васильевой была девушка. Все называли ее Зодчихой. Сирота. Фашисты расстреляли всю ее семью за то, что отец тайно пек хлеб для партизан. Кто-то донес! Безжалостная расправа проходила на глазах у девочки. Ненависть к немцам заставила ее пойти на войну.

— Командование перебросило нас к очередному объекту. Когда прибыли к указанному на карте месту, так удивились: это было чистое поле. Оказалось, что мы охраняли подземные шахты. Решили оглядеться и забрели в безлюдный поселок. Дома добротные, дворы ухоженные. Выяснили, что там проживали семьи немецких офицеров. Саперы сразу нас предупредили: к особнякам не подходить — мины могли быть в любом из них.

И тут из подвала одного из домов послышались звуки, похожие на немецкую речь. Одна из подчиненных Васильевой очень хорошо знала вражеский язык. Ее отправили разузнать.

Уже через несколько минут из подвала вышла первая немецкая девочка лет десяти. В руках она держала белый платочек. За ней последовал ребенок, и еще один. Их там было около 50, возрастом от 3 до 15 лет. В разговоре юный парламентер рассказала, что их в подвале оставили родители, дали им еду, воду и сказали сидеть тихо, потому что если «красные» найдут — поднимут всех на штыки. Провизия закончилась быстро, к тому времени, как их нашли, дети уже несколько дней голодали. Переводчик успокоил бедолаг. В ответ на это девочка с белым платочком в руках неожиданно приподняла левую ногу и промолвила на ломаном русском: «Гитлер — капут! Я русской буду».

Спустя несколько часов издали послышался звук приближающейся машины. А через мгновение воздух стал наполняться кулинарными ароматами. Эта была полевая кухня.

— До того момента мы не ели горячей пищи около недели. Бои были ожесточенные, воевали на голодный желудок.

Когда кухня остановились, сержант Валя скомандовала:

— Орудрасчет! Встать по двое! Достать котелки! Отдать детям!

Все без раздумий протянули посуду немецким детям. Кроме одной… Зодчихи! Она буквально озверела. Изо рта пошла пена, в голосе появилась хрипота. Кинулась за автоматом и наставила дуло прямо на Васильеву.

— Ты что, командир? Собираешься этих фашистских выродков кормить нашей едой? А может, ты их шпионка? — завопила она. — Да я тебя сейчас…

В этот момент один из сослуживцев набросился на Зодчиху из-за спины. Но она успела нажать на курок. Правда, вся автоматная очередь ушла в землю, а должна была угодить в Валентину. Повезло ей в тот день…

«Не ноги было жалко, а талисман»

Но однажды Фортуна все же отвернулась от сержанта Васильевой. В бою ее ранило и взрывной волной отбросило от орудия на минное поле. Сколько она лежала там без сознания — неизвестно. Отыскали ее собаки, а за ними и медики подоспели. Очнулась она уже в ярославском госпитале.

— К тому времени у меня гангрена на обеих ногах началась. Слышу, врачи про ампутацию говорят. Я раз — руки в карманы, а там ничего нет. Шинель была не моя. И тогда я заплакала горькими слезами. Не по своим ногам. Нет! По косичкам! По своему утерянному талисману!..

Чтобы спасти ноги молодой девушке, один из врачей уговорил медицинский консилиум опробовать его методику лечения. Ежедневно Валентине Павловне приходилось выдерживать крайне болезненные процедуры, притом что положительного исхода от этого экспериментального лечения мало кто ожидал.

Родственникам девушки отправили извещение, в котором говорилось о возможной ампутации ее обеих ног. В ответном письме мачеха отказалась от падчерицы, мол, она не собирается всю жизнь посвятить уходу за инвалидом…

— Ее можно было понять. Кому охота мучиться долгие годы с безногой калекой?

Я благодарна Анне Гавриловне за все то, что она сделала для меня. Ведь если бы тогда отправилась домой, моя дальнейшая жизнь сложилась бы совсем по-другому. К примеру, я бы не встретила своего горячо любимого мужа…

«…Статный офицер, вы зачем бабульку в жены берете?»

Через долгие шесть месяцев Васильева вышла на своих ногах, правда не без помощи костылей, из стен госпиталя.

Сначала девушку хотели демобилизовать. Но та настаивала на своем — хочу воевать, отправьте на фронт. Ехать ей было некуда, близких не осталось, отец погиб в бою под Москвой. Пошли навстречу. Отправили на Карельский фронт.

Прибыв к месту службы, сержант Валя Васильева направилась в землянку командира полка.

— Спускаюсь, представляюсь. А серьезный майор Чудаев в это время перчатки натягивает. В них и сидит. Думаю, почему? — вспоминает Валентина Павловна.

Оказалось, что у командира полка в то время началась аллергия на рыбу, которую личный состав ел на протяжении нескольких дней — подвоза долго не было. А перчатки натянул, чтобы милую барышню Васильеву не испугать, уж больно понравилась она ему буквально с первого взгляда.

Как-то раз командир полка приказал у себя в землянке печурку растопить.

— Ходит вокруг меня, заглядывает в глаза. А я стеснительная такая, поодаль от него держусь. И вдруг он говорит: «Война закончится, женюсь я на тебе!». Я тогда не придала его словам большого значения.

После окончания войны девушка уехала к своей дальней родственнице в деревню Татарка, что в Сибири. А уже через год Валентина Павловна стала Чудаевой.

— Мороз был лютый в тот день. Он перед выходом шинель свою на меня накинул, тетка дала пуховый платок, я им и обмоталась. Стоим в загсе вдвоем. Он высокий плечистый офицер. И я рядом с ним, в громоздкой шинели, опираюсь на костыли.

А за их спинами вдруг начали собираться сотрудницы загса. Женские перешептывания сменились ехидными насмешками, а потом и вовсе одна из них изумленно произнесла:

— Такой статный офицер, вы зачем бабульку в жены берете? Вокруг столько молодых и красивых девушек.

Мужчина вдруг заулыбался.

— А ну-ка, сними платок!.. — промолвил он.

Когда «престарелая» невеста скинула свой пуховый головной убор, удивлению присутствующих барышень не было предела.

— Ах, Валя! Васильева! За тобой все-таки приехали! Какая ты счастливая!

…Слова эти стали пророческими. Чета Чудаевых прожила душа в душу более четырех десятков лет.

На кухне у моей героини висят часы-барометр. Каждый раз, когда она бросает на них взор, в ее глазах появляется грусть. Случайность это или нет: стрелки циферблата на часах замерли 27 лет назад в миг, когда остановилось сердце ее мужа.

Сколько стОит жена?

Легендарный поэт Роберт Рождественский после знакомства с Валентиной Павловной посвятил ей оду. Фронтовым будням командира зенитного орудия Вали Светлана Алексиевич посвятила одну из глав своей книги «У войны не женское лицо». Известный театральный режиссер Анатолий Эфрос поставил спектакль, в котором прообразом главной героини стала сержант Васильева. Но, как признается женщина, звездная болезнь прошла мимо нее.

— Это было в Париже. Спектакль по-настоящему взорвал искушенный французский бомонд. «Таганка» вмиг прославила нас на весь мир.

По задумке Анатолия Васильевича, на сцене установили декоративные дома с бойницами вместо окон. Туда были помещены портреты семи девушек-фронтовичек. А с обратной стороны портретов горели лампы в форме свеч таким образом, что многочисленным зрителям казалось, будто над головами героинь образовался настоящий нимб. В этот трогательный момент зал по-настоящему рыдал.

Спустя время семья Чудаевых отправилась на художественную выставку, посвященную 40‑летию Великой Победы. Смотрят, возле паренька, продававшего портреты, собралось много людей. Подходят. Особое внимание супруга Валентины Павловны привлекла до боли знакомая картина.

— Кто эта женщина? — спрашивает он мальчишку.

— Это героиня спектакля про девушек на войне. Я увидел ее на афише театра и нарисовал. Покупайте, всего 250 рублей.

Каково же было удивление парня, когда неугомонный мужчина задал следующий вопрос.

— А почему ты так дешево продаешь мою жену?..

Этот портрет и по сей день занимает почетное место в гостиной Валентины Павловны.

Майор Ольга Шведова, «Ваяр», фото Вадима Опарина и из архива агентства