"Чтобы веска не умирала". Экс-чиновник из Минска хочет возродить родную полесскую деревню

Источник материала:

«Надо вернуть историю этой деревне, а от этого и люди вернутся к истокам. Хочу, чтобы веска не умирала, чтобы изменилось вот это отношение наплевательское у людей: зарастало — пускай зарастает», — говорит минчанин Петр Шпаковский. Несколько лет назад он узнал, что является потомком старинного шляхетского рода, который веками жил на белорусском Полесье, в окрестностях деревни Ольпень. Сейчас он загорелся идеей найти единомышленников и вернуть селу былое величие.

Сезон только начался, а в столинских деревнях вовсю кипит придорожная торговля. В Бережном у калитки возле дома стоит табуретка с огурцами и редисом, в Хоромске — с медом и яйцами. По обе стороны трассы аккуратные домики соседствуют с обтянутыми пленкой парниками. Мимо коптящих тепличных печей Бережного, Белоуши, Хоромска и Лисовичей мы едем в «окрестности деревни О…», как назвал Ольпень Винцент Дунин-Марцинкевич в пьесе «Пинская шляхта».

«По деревне бегали, как Маугли»

Внешне Ольпень практически не отличается от соседних населенных пунктов. Те же парники, дома и грядки во дворах. Архитектурная доминанта — полуразрушенная труба от старого кирпичного завода. Главная достопримечательность — старинная деревянная церковь.

На окраине деревни у дырявого забора местного хозяйства нас встречает Петр Шпаковский. Детство, отрочество и юность он провел в Ольпени. Затем уехал в Минск получать высшее образование и делать карьеру. В столице Петр Евгеньевич закончил два вуза, а в отставку ушел с должности первого заместителя главы администрации Партизанского района. После смерти матери ухаживает вместе с братом за родительским домиком.

Нынешняя Ольпень мало похожа на ту, которая сохранилась в памяти Петра Евгеньевича. В то время в деревне жило почти 1,5 тысячи человек. Сейчас — в три раза меньше. Хотя собеседник подчеркивает, что дело не только в демографии. В его памяти «деревня жила».

— Раньше тут было процветающее хозяйство, кирпичный завод, лен перерабатывали. А сейчас что? Посмотрите, вон амбар с разбитыми стеклами. А сколько домов полуразрушенных стоит? Уезжают из деревни. Нет работы, нет молодежи, — вздыхает собеседник.

Петр Евгеньевич проводит нас по территории хозяйства к заросшей бурьяном низине. Здесь он в детстве катался с друзьями с горки.

— Я сейчас гляжу на городских детей, и мне их жалко. Мы постоянно в футбол играли, в лапту, в городки. Ты бы видел! Там Горынь, река с очень быстрым течением, а мы ее переплывали. По деревне бегали, как Маугли. К нам, помню, из Минска привезли мальчика и девочку, так мы бегали, как в зверинец на их посмотреть — кожа белая, чистая, даже вены видны. Но к концу лета они немного «окультурились». Я помню плавал и ногу до кости порезал. Представь! Глиной замазал и даже матери не сказал. В Минске комар на даче укусит, уже скорую вызывают, — смеется Петр Евгеньевич.

Собеседник достает фотоаппарат и находит старую черно-белую фотографию. На ней трое детишек сидят в обнимку на траве, на заднем плане — кирпичный завод.

— Где сейчас этот кирпичный завод? Будешь уезжать, посмотри налево — там полуразрушенная труба. Вот и все, что от него осталось, — объяснил собеседник.

«Нет даже улицы Дунина-Марцинкевича»

Минчанину на эту разруху смотреть больно. Петр Евгеньевич влюблен в Ольпень и опасается, что его деревня исчезнет. О родном крае он рассказывает взахлеб.

— Там в соседней деревне во время раскопок нашли артефакты, так они сейчас в Третьяковке и Эрмитаже. О нашей Ольпени Дунин-Марцинкевич писал в своей «Пинской шляхте». Кто об этом знает? Нам даже в школе об этом не говорили. Тут же шляхта жила: Лешкевичи, Липские, Шпаковские, Протосовицкие. А это нигде не звучит. У нас нет даже улицы Дунина-Марцинкевича. В Веремичах древнейшее захоронение времен неолита.

Историей родного края Петр Евгеньевич заинтересовался после смерти матери. На похоронах он узнал, что у его дяди хранится метрика на прадеда. Документ подтвердил, что семья Шпаковских — из шляхты.

— Я метрику почитал, да и кинул в ящик. Все времени не было. А потом позвонил в национальный исторический архив. У меня спросили, из какой я деревни. Сказал, что из Ольпени. Мне сразу сказали: «О, так это же шляхетская деревня».

Как выяснилось, по роду Шпаковских в архиве хранится около 4 тысяч страниц. Петр Евгеньевич полистал папки и нашел несколько документов с генеалогическим древом. Так он смог проследить свою родословную до 18-го колена и узнал имена предков вплоть до середины XV века.

— Ты представь, какой род!

«Я белорус и никто иной»

После ознакомления с архивными материалами Петр Евгеньевич увлекся родным краем. Нынешнее состояние Ольпени его печалит. И не его одного. Журналист Юрась Лешкевич, так пишет о своей деревне:

«Самая главная проблема деревни — стремительное вымирание. За последние 10 лет здесь закрыты три магазина, (…) кирпичный завод и дом бытовых услуг; средняя школа реорганизована в базовую. (…) Из достижений цивилизации остались только один магазин с промышленными и продуктовыми товарами, почта, касса «Беларусбанка».

По официальной версии, Ольпень впервые упоминается в 1479 году. Однако местный краевед Иван Лешкевич отмечает, что можно найти и более ранние упоминания.

— В источниках о происхождении соседней деревни Велемичи указано, что впервые упоминаются в 1392 году деревни Бережное, Белоуша, Ольпень и Велемичи. Ольпень когда-то был не деревней, а околицей. Околицы — это местечки, где раньше жила шляхта. Здесь мужиков не было. Старожилы рассказывают даже, что когда ольпенец заходил в соседние Велемичи, то перед ним снимали шапку в знак уважения. Ольпеньская шляхта занималась обыкновенным сельским трудом. У них практически не было собственных работников. Это была обедневшая шляхта.

Петр Евгеньевич написал обращение в Минкульт, чтобы мемориальную доску установили. Его письмо переслали в облисполком, но ответа он пока не получил. Он также хочет сделать сайт о деревне, открыть музей, проводить ежегодный шляхетский фестиваль.

— Без прошлого ведь и будущего не будет, — вздыхает Петр Евгеньевич.

Идеи культурного ренессанса Ольпени разделяет и местный художник Николай Юстинович Богатько. Как и многие ольпеньцы, он тоже принадлежит к знатному роду. Свою молодость Николай Юстинович провел в Пинске, а семь лет назад вернулся на малую родину.

— Родина — это мой хутор, моя деревня, моя земля. Вот это мое все. Я белорус и никто иной, — говорит Николай Юстинович.

— Обрати внимание на Израиль, — вторит товарищу Петр Евгеньевич, — до войны в Ольпене жили около 15 еврейских семей. Они сюда неоднократно приезжали, в школу приходили, собирали по крупицам информацию о своих предках. Все спрашивали, записывали факты.

— Для меня это дорого, что я Лемешевский, что я Кожановский, что я Богатько по фамилии, по отцам, по родителям. Что у моего деда тут земля была, хутор был. Что мои мама и бабушка тут жили, — продолжил свою мысль Николай Юстинович.

— Ольпень должна стать местом, которое бы притягивало ольпеньцев со всего мира, — резюмировал Петр Евгеньевич, — Ты представь, сколько наших живет в разных странах и на разных континентах. Если тут все хорошо сделать, все бы сюда ездили. А это бы способствовало экономическому развитию местечка и полесского региона через туризм.

«Если власть самоустранится, то ничего не будет»

Активность Петра Евгеньевича уже дает хоть и небольшой, но результат. Недавно в Ольпень приезжали председатель Столинского райисполкома Григорий Протосовицкий и помощник президента по Брестской области Василий Герасимов.

— Председатель райисполкома сам мне рекомендовал сделать музей деревни Ольпень. Пообещал подготовить для этого помещение. Сказал, что выделят деньги, отремонтируют помещение, а моя задача — найти экспонаты. Музей заполнить уже есть чем. У меня все дома хранится, — сообщил Иван Лешкевич.

Однако пока благое дело духовного возрождения деревни держится исключительно на местных энтузиастах.

— Естественно, если власть самоустранится, то ничего не будет, — вздыхает Петр Шпаковский.

Теги: Минск