"И у православных, и у поляков все святые бородатые". Как живет у границы старовер Малафей Зубанов

Источник материала:

Малафей Зубанов живет в погранзоне и навещает старинную церковь в погранполосе. «Раніцай, как толькі ўстаў — сразу ліцо памыў, рукі. А патом ужо ідзёш маліцца, не то што абы как», — рассказывает 92-летний Малаф. В репортаже TUT.BY — история старовера, который живет на краю страны.

В цикле «Хата с краю» TUT.BY рассказывает о людях, живущих на краю страны. Как проходят их дни, о чем они мечтают, как налажена связь с «большой землей» и странами-соседками. В первом материале мы рассказывали про хутор Коди, от которого в нескольких метрах Евросоюз.

Зачем староверу бороду носить

Крепко сбитый, Малафей Зубанов похож на былинного героя. Широкие плечи, большие ладони. Под пиджаком и сорочкой в мелкую клетку прячется маленький крест. Жителю деревни Ясень, что в Островецком районе Гродненской области, 92 года. На вопрос, много это или мало, отвечает:

—  Многа. Ай-ай, сколькі праработана, сколькі пратаптана зямлі!

В Ясени кроме Зубанова, прописаны еще 20 человек, постоянно живут пятнадцать. Но по ощущениям Малафея Лявоновича, соседей еще меньше:

— Чатыры жэншчыны прыйдуць к аўталаўке, і я — пяты.

Деревня относится к Рытанскому сельскому совету, который находится в погранзоне: отсюда до границы с Литвой до десяти километров по прямой и чуть больше — по дорогам. Иностранцы в погранзоне имеют право находиться только с пропуском, белорусам достаточно иметь при себе паспорт — может быть, его придется показать пограничному патрулю.

Малаф, как коротко называют Зубанова земляки, в Ясени родился. И отец его родился здесь, и дед. Но Малафей Лявонович твердо называет себя русским — его давние предки когда-то снялись с северных русских земель в поисках края, где их не будут преследовать за то, что крестятся двумя перстами вместо трех. Малаф Зубанов — старовер.

В 1650-х годах в Русской православной церкви случился раскол. Часть верующих не согласилась с богослужебной реформой патриарха Никона, их признали еретиками, преследовали и убивали. Многие старообрядцы осели на белорусских землях, а точнее — землях Великого Княжества Литовского в составе Речи Посполитой. Именно старообрядцы основали город Ветка на Гомельщине.

Какими путями его предки попали в Ясень и ее окрестности, Малафей Зубанов не знает. Бывший учитель истории Владимир Остапец еще в 1970-х годах спрашивал о том же местных стариков, многие говорили: их деды пришли как раз из Ветки (оттуда староверов прогоняли по требованию Российской Империи еще во время Речи Посполитой).

У Малафея Лявоновича — седая окладистая борода. Похожая была у его отца — он смотрит с портрета в доме.

По поводу бороды Малаф Зубанов вспоминает случай.

— У нас такі Гавріла поміраў. Та я ему гавару: «Ты ж бародку запусці!» (отпусти, — TUT.BY). А ён гаварыт: «А на каго я буду выглядаць, нашто я бароду запушчу?», — пожимает плечами со смехом. — «Ну ня хочаш так ня надо, не запусцяй ту бароду. Але, глянь ты: нідзе ж нікакой іконы нету без барады, нікакого абраза. І ў праваслаўных, і ў паляках — усі ж святыя барадатыя!».

«Памыў ліцо, а патом ідзеш маліцца. Не то што абы как»

Сейчас Малаф Зубанов живет один. Дети разъехались, а от большого хозяйства остался только старый пес без имени, который заливается лаем, учуяв чужаков во дворе.

По утрам и вечерам Малафей зажигает свечи у иконы в одной из комнат и молится.

— Раніцай, как толькі ўстаў — сразу ліцо памыў, рукі. А патом ужо ідзёш маліцца, не то што абы как.

— Завуць дзеці да сябе, — продолжает Малафей Лявонович. — Дачка во ў Смаргоні жыве з зяцем. Абіжаюцца: кварціру бралі на самым нізкім этажы, каб гэта ўжо бацька не лазіў па сходках. А той бацька ехаць не хоча! Можа, гэтай зімой ужо і паеду… Во і гароду ўжо мала саўсём пасадзілі — не садзят, ну і што ты будзеш дзелаць…

Родился Малаф Зубанов в 1926 году, здешняя земля как раз была под Польшей. В польской школе окончил четыре класса. Впрочем, это как посчитать.

— Пасля чатырох калі хочаш — ідзі плаці дзеньгі і далей вучыся. Ну тады, знаіш, нада ж зямлю пахаць было. Дык я ў трэцім і чацвёртым класе па два гады вучыўся, во. А так — бацька скот дзяржаў, кабылу — ды такую, каб жарабят насіла, ды патом іх прадаваць.

Староверов, говорит Зубанов, поляки не обижали. На уроках религии им, не католикам, разрешали выйти из класса, а хочешь — оставайся, слушай.

Советская власть тоже на староверских хуторах с религией не боролась,

— Не ўнічтажалі нас. Людзі моляцца — эта ж ні на плоха. Дзяцей толькі троху ганялі з цэрквы, каб не хадзілі, але ж тады учыцеля і самі туда хадзілі.

Забытая на границе

На большие праздники — Пасху, Троицу, Рождество — дети возят Малафея Зубанова в городской поселок Свирь, что в Мядельском районе Минской области, в Успенскую старообрядческую церковь.

— Але добра было, як у нас была свая царква, у Стрыпішках. Запрог каня і паехаў!

По урочищу Стрипишки раньше были разбросаны хутора староверов. В 1970-х, вспоминает краевед, местный избирательный участок насчитывал 127 взрослых. Потом кто-то уехал, кто-то умер, Троицкая церковь староверов в Стрипишках сейчас заброшена.

Сами Стрипишки в погранполосе — до Литвы отсюда около полутора километров. Сюда попасть сложнее, чем в погранзону. Нужен пропуск: местным он выдается бесплатно, с приезжих берут пошлину в девять рублей.

В 2017 году пограничную полосу, внутри которой не осталось жителей, огородили высоким забором с колючей проволокой, повесили замок, так что без помощи Островецкой погранзаставы внутрь не попасть.

Неделю назад, в субботу 19 мая, староверы и их семьи навещали кладбище в Стрипишках.

— Машын назбіралася — дзясяткі. Пад кладбішча было не дабрацца, плахая дарога: людзі кідалі машыны ды ішлі пяшком. У нас дык уазік быў — і то буксавалі, страх, але даехалі. Добра, бо мне ўжо цяжка ісці, — рассказывает Малафей.

Сегодня он снова поехал в Стрипишки — показать нам церковь, в которой его крестили.

Малафей Зубанов хорошо помнит: справа от церкви стояла школа, слева — «поповский дом», в котором молились зимой, храм не отапливался.

— Во, глядзіце, якое крэпкае дрэва! З гасударственнага леса пастроена! — показывает Малафей Зубанов на бревна, из которых сложен храм.

Церковь построили за деньги Российской империи. В 1905 году вышел указ «Об укреплении начал веротерпимости» и гонения на староверов прекратили, им позволили иметь свои храмы, организовывать общины.

Войдя в притвор (пристройка перед входом в храм), надо было перекреститься и отвесить несколько поклонов, только потом войти.

В основной церковный зал ведут две двери.

— У нас так: жэншчыны заходзят у левую дверь, а мужчыны — у правую. Мужчыны справа стаялі, а жанчыны — слева, — рассказывает Малафей Зубанов. — А ў праваслаўных цяпер усі разам ідуць: і жэшчыны, і дзеці лётают па цэркві… У нас вродзе сільней моляцца чым у праваслаўных таперешніх і чым у католіках — там жа здзелалі, што імшу 40 мінут адмаліўся і расхадзісь, усё.

На бревенчатых стенах Троицкой церкви не было икон.

— А там, дзе алтар — вот там поўна было абразоў, у два рада. Над алтаром, на самом вярху, вісел спасіцель, Бог. І лампадка перад ім. Да лампадкі быў праведзены шнурочак. Раз — спусцілі яе па шнурку і агонь зажглі, а патом назад паднялі. Іначай дзе ты там падлезеш — галаву скрутиш.

Наверху висели три колокола.

— Бальшыя: два па трыста кілаграм, адзін — пяцьсот. Званілі так у сухі вечар, што ў Ясені было чутно! — вспоминает Малаф Зубанов.

Сейчас в церкви слышен только голос кукушки, который доносится из леса.

Колокола, как и иконы, куда-то увезли после того, как церковь перестала работать. В конце 70-х последний наставник церкви Иван Родченков уехал в Литву, после этого здесь не было служб. Говорят, последних жителей Стрипишек не стало в середине 90-х. Заброшенную церковь однажды кто-то пытался поджечь: несколько обгоревших бревен и сейчас видны.

— Аж яна гарэць не пайшла. Навернае ж, сіла нейкая Божая есць, — рассуждает Малафей Зубанов.

Сейчас Троицкая церковь староверов в урочище Стрипишки имеет статус памятника истории и культуры третьей категории. Религиозная община древлеправославной поморской церкви получила разрешение от Министерства культуры на перенос исторического здания на новое место. Церковь могут поставить в Минском районе, неподалеку от Шабанов. Председатель Минской общины Александр Белов рассказал TUT.BY, что сейчас документы на проектирование старообрядческой церкви в этом районе оформляются.

Малафей Зубанов идею перенести храм из погранполосы поддерживает:

— Ну канешна, такое зданіе марнуецца! Яго ж паставіць на новым месцы, немножка падстроіць — гэта ж будзе красата! Усё роўна як касцёл — такая велічыня! Але ж перавозіць — эта ж нада капітал, дзеньгі.

Как прожить долго

Малафей Зубанов вспоминает: когда не было границы, в Литву ездил часто, еще на лошади.

— У нас многа радні тамака — аж за Вільнюсам. У нас чэраз Вілію быў порам, каней пяць-шэсць мог перавозіць за раз. Платны, нескалькі злотаў — эта яшчэ пры Польшчы было. А далей, у Быстрыцы, нейкая карчомка была ў жыда, зайдзеш — паясі супец. Патом паехаў у Новавілейку (сейчас на территории Литвы, — Прим. TUT.BY) да цёткі. Дзянёк конік пастаяў, аддахнуў, а тады назаўтра запрягаеш і ў Яшуны, што за Вільнюсам, да другой цёткі. Да Новавілейкі 60 кіламетраў ад нас, а там да Яшуноў тожа ладны кусочак. Даязжалі за суткі.

Теперь связи с соседней страной слабее. Малаф Зубанов вздыхает: визу в сельсовете не получишь. Но дети его в Литву ездят, оттуда родные тоже приезжают на кладбище в Ясень.

— А ў Вільнюсе сколькі старавераў. Ай-ай, што тварыцца: там ужо ўлез у царкву, то ня вылезеш ужо — так наб’ецца людзей!

Слово за слово, Зубанов вспоминает свою жизнь. Раскулачивание при Советах, крепкое хозяйство отца, отданное в колхоз, и то, как родители угощали местное начальство, чтобы не забрали все нажитое добро. Вторую мировую, которая, впрочем, его задела мало.

— У Ясені за ўвесь час мы тых немцаў відзелі ўсяго нескалькі разоў. Толькі што яны брата майго, Марку, былі захваціўшы і ў лагер папёршы. А як Саветы занялі Германію, то брата ўжо адпусцілі дамой. А патом папёрлі ў армію: ён скрозь прайшоў і Чэхію, і Румынію, і Балгарыю.

Помнит партизан: и польских, и местных.

— У нас сразу как польская вайна началася — немец пайшоў на Расею, сразу ж чэраз Польшу. Дык да нас прыйшлі польскіе партызаны: у атца добрую кабылку забралі, наўзамен далі нейкага храмога. І толькі палякі астанавіліся, как савецкія парцізаны прышлі. Забралі гэтага каня храмога і кабана застрэлілі, соль забралі, аўса мяшок… А патом была історыя: я выйшаў баранаваць — і два з кустоў! Чуць не застрэлілі, што эта я Трэцяга мая, у празднік баранаваў (3 мая в Польше отмечают праздник Конституции. — Прим. TUT.BY)! Я кажу: я ж не вінават, што бараную. Нямаю з чым, усё забралі, а гэта даў чалавек каталік — празднік у яго, а я работаю. Ну і тады атвязалісь. А то — страляць і ўсё ў камуніста.

В коммунисты, говорит Малафей Зубанов, при Советах его звали, но не пошел.

— Я ім гавару: каб я дзействіцельна граматны чалавек — так ладна, а як я чатыры класы толькі акончыўшы, так што там с меня вымагаць? Такіх дураков, как я, і не возьмут, ішчо ў парцію, — щурится Зубанов.

— Вам 92 года — вот, скажите, как так жить, чтобы прожить долго? — спрашиваем.

Хохочет.

— Вы как ксёндз падальшанскі! Са мной как спаткаецца — так і руку даёт, і здароваецца. Як-то так, што ж ён малодай да ўжо няўдалай, а я ў 90 з лішнім лет і так харашо выглядаю? Я гавару: два доктара маю, і зяць доктар, і дачка доктар.

Вера Малафеева

В урочище Стрипишки, недалеко от церкви — кладбище. Большинство похороненных здесь — староверы. В прошлую субботу потомки похороненных здесь прибирали на могилах: скоро Троица.

На многих памятниках — остатки отломанных крестов. Малафей Лявонавич объясняет: кресты были алюминиевые, их один местный житель выломал и продал.

— Такой прахадзімец! Цёмнай ноччу ламаў. Как папівал за гэтыя красты так і сам кончыўся.

Вот могилы отца, матери Малафея. За ними — могила жены. Умерла молодой, еще в 1985 году.

— А вун мая Вера ляжыць. Добрая была, тожа са старавераў. Мы ж як вянчаліся, так, панечка мая дарагая, у ней свяча патухла, — венчание проходило в той же Троицкой церкви. — Відзіш ты? Как Бог праўду відзел даўно.

На вопрос, почему больше не женился, Малафей Зубанов машет рукой.

— Што ты! Бывае, што жонка яшчэ ляжыць хворая, а мужык другую ўжо сабе вядзе. Мне — не, мне нада было дзяцей парадкаваць.

Работа — еще одна Малафеева вера, о ней тоже говорит охотно. Работал на тракторе, и бригадиром в мелиоративной бригаде. На зарплату в 50 рублей не соглашался — тянул на все 350. Вспоминает год, когда заработал 13 тонн зерна.

— Цяпер начальнікі і дамой падвозяць, і кормяць на рабоце. А мы і пяшком хадзілі, і не карміў ніхто. Работалі. І дзірэктар мяне не хацеў на пенсію адпускаць. Сказаў: Зубанаў адным трактарам зробіць, а как пойдзе — так нада на гэта месца два трактара ставіць, бо не ўпраўляюцца кармоў навазіць.

Теперь жизнь старовера в белорусско-литовском приграничье течет медленно. Только молится, чтобы Бог здоровье дал, и по-прежнему подмечает вокруг чудеса.

— Нядаўна, года два было. У дварэ памыўся, і шнурок ад крэсціка заношаны памыў. Крэсцік на вядро павесіў, каб троху пасох. А патом забыўся. З хаты выйшаў, вады нада набраць — шах-шах гэта вядро ў калодзец! Тады прыпомніў, што крэст жа ж мой на вядрэ сох! Ну і ўсё, думаю ж, капут яму будзе. І года два праляжаў у калодцы мой крэст. А патом неяк раз за вядро цянуць — і крэсцік выцягнуў, — неловко расстегивая крупными пальцами мелкие пуговицы сорочки, Малаф Зубанов достает из-за пазухи тот самый крест. —  Навернае ж, сіла нейкая Божая ёсць.