Гинекологический донос как средство спасения от насилия: новый способ травмировать подростка

Источник материала:

Юлия Чернявская, культуролог и литератор, о том, что после плановых осмотров медики будут сообщать милиции о половой жизни школьниц младше 16 лет.

Поставим себя на место девочки

… а теперь поставим себя на место девочки. Ей пока нет шестнадцати. Но она страшно хочет попасть на вечеринку. В боевой раскраске она выглядит на все восемнадцать. Украдкой вытаскивает из шкафа лучшие туфли мамы. На всякий случай кладет в сумочку паспорт старшей сестры. Просачивается в вожделенный клуб. Раскачивается на танцполе — словом, зажигает. Голубоглазый басист посматривает на нее со сцены, в перерыве подходит, улыбается, покупает ей виски, и они уносятся в ночь на его байке…

А вы думали он будет проверять ее паспорт?

А теперь поставим себя на место другой девочки. С двенадцати лет она влюблена в брата подруги. Сейчас ей без месяца шестнадцать. Она мечтает выйти за него замуж и родить от него двоих детей — сына и дочку. Сегодня она (о счастье!) приглашена на его восемнадцатилетие. Родители паренька повели себя, как и положено понимающим родителям: уехали с дачи, предоставив молодежи веселиться. На этой даче и свершилось…

А теперь — на место третьей: они познакомились в интернете. На аватарке она в откровенном бикини, надув губки, потягивает коктейль (он безалкогольный, но кто об этом может судить по аватарке?). У нее ярко подведены глаза и фотошопом увеличена грудь. Секс начинается еще там, в пространстве чата, виртуальный… Потом приступают к реальному. Она говорит, что ей уже шестнадцать: на деле четырнадцать с половиной. Ему девятнадцать.

Все эти истории истинны — и две из них с хорошими финалами. Хотя возможны, конечно, и другие расклады.

Мы можем сколько угодно ворчать о том, как рано и бездумно наши дети вступают в близкие отношения. Негодовать, ужасаться «их нравам». Грустить о девальвации первой платонической влюбленности. Тосковать по временам, когда девушки и даже некоторые юноши верили в вечную любовь. Печалиться о том, что они себя обделяют в чем-то важном — например, в мучительном и прекрасном периоде неуверенности: а любят ли тебя? Когда я думаю о своей первой любви, именно это и приходит на ум — и я невольно улыбаюсь.

Возраст согласия и 168-я статья

Наши ожидания не совпали с реальностью. Сейчас все проще: место мечты заняла информация, причем разного качества. Но это все равно наши дети — девочки и мальчики. Они созревают раньше — к этому их толкает не столько физиология, сколько культура. А девочки, как было от века, — раньше мальчиков. Потому разница в два или три года была б непринципиальна, когда б не так называемый возраст сексуального согласия. У нас в стране он — шестнадцать лет. Это, в принципе, нормально. Однако есть и неприятное следствие: если сексом по обоюдному согласию занимаются девятиклассники-ровесники — то им за это ничего не будет. Если семнадцатилетняя с сорокалетним — тоже. А вот если десятиклассница и студент первого курса — парнишку можно посадить на четыре года, и это «при отсутствии признаков преступлений, предусмотренных статьями 166, 167 и 168» нашего родного Уголовного Кодекса. Мальчик, который старше девочки на два с половиной — три года, автоматически становится растлителем. Педофилом.

Понятно, что проводить грань запретного где-то нужно. И формальным барьером служит граница «совершеннолетие — несовершеннолетие». В законах других стран существуют оговорки. В Германии. В Дании. В Финляндии. Например, такая — как раз из финляндского законодательства: «Половой акт может быть не наказуемым, если «нет большой разницы в возрасте или умственной и физической зрелости лиц, причастных к данному деянию». Расшифрую: если ей без пяти минут шестнадцать, а ему семнадцать или восемнадцать и их отношения добровольны, то парень не загремит по статье. В отличие от наших.

И, наконец, еще один, тоже истинный пример: мамин гражданский муж насилует девочку с двенадцати лет. Говорить об этом маме страшно и бессмысленно. Мама беременна вторым ребенком и счастлива. Дочь — непослушна, отнюдь не отличница, со сложностями переходного возраста. Она точно знает, кому поверит мама.
Все эти четыре ситуации легко вписываются в статью 168. Небезызвестный Давыдович, растлевавший и содействовавший растлению мальчиков-детдомовцев, был осужден именно по этой статье. На пять лет. Отсидел, кажется, меньше.

Скажите, есть ли разница в истории отчима-педофила или Давыдовича — и в трех предыдущих? Есть. Мы можем отличить секс по согласию от насилия. Просто в последнее десятилетие возраст согласия изрядно помолодел. По факту, но не по закону.

И вновь можно ужасаться и пенять на развращенные нравы молодежи. А можно поступить, как некоторые разумные родители. Они не давили на дочерей. Находили с детьми компромисс. Готовили их к возможным последствиям «ранней взрослости». Нет, конечно, в семьях случались и скандалы. Но скандал дома — это одно, а суд и следствие с участием твоей дочери — совсем другое. Подавать или не подавать в суд было частным делом, и лично я такого случая не припомню: очень уж велики могли быть репутационные потери для школьниц, тем более, что речь шла не о насилии, а о согласии… Впрочем, в большинстве случаев степень интимности от родителей скрывалась. Как, впрочем, было всегда.

Новая инициатива: из кресла гинеколога к следствию

Итак, до сих пор влюбленным ничего страшнее родительской выволочки не грозило. Но 15 февраля начальник отдела по противодействию торговле людьми УВД Миноблисполкома Евгений Дубаневич сообщил: после плановых медосмотров медикам предписано информировать УВД о фактах половой жизни школьниц младше 16 лет.
В целях борьбы против педофилии, понимаете?

Почему составителям указа не пришло в голову, что это грубейшее нарушение врачебной тайны, которая всегда была равна тайне исповеди? Теперь доктор обязан стать доносчиком.

«Медосмотры девочек до 16 лет, — продолжает Дубаневич, — будут проводиться ежегодно, и если обнаружится, что малолетняя имела половую связь, гинеколог обязан сообщить об этом напрямую начальнику местного УВД, чтобы информация не попала куда-то еще и не было общественного порицания. Девочку направят к медицинскому психологу, который подготовит ее к общению со следователями. «Тогда уже будем беседовать с девочкой, спрашивать, почему это случилось, с кем. Хорошо, если это по любви с мальчиком. Никого еще за это не посадили. Но бывают случаи, что девочка оказалась жертвой насилия. Она в силу своего возраста побоялась об этом кому-то сказать».

Это, конечно, хорошо — что без «общественного порицания» (хотя мы-то знаем, как шустро у нас распространяется информация и какой силы общественное порицание она вызывает). Хорошо и то, что если «по любви с мальчиком» — то «никого не посадят». Но уместно вспомнить о возрасте согласия: под словом «мальчик» предполагается ровесник, а не совершеннолетний парень, пусть он старше только на три года. Тут уж состав преступления налицо.

Итак, мы имеем нарушение медицинской тайны и нешуточную опасность для парнишки, только что вошедшего в возраст совершеннолетия.

Не исключено, что классных руководителей и директоров тоже не оставят в стороне от ЧП. Представляете, сколько возможностей для утечки информации! И, главное, все это совершенно бессмысленно. Ведь если девочка и впрямь стала жертвой насилия и ей помешали об этом заявить какие-то причины (стыд, отчаяние, ощущение себя «грязной», страх перед оглаской, перед милицией и судом), то почему стражи правопорядка уверены, что перед ними-то она раскроется? Здесь, в кабинетах, после «законного» доноса врача, после формальной беседы с психологом, во время допроса?

А что же чувствует девочка?

Знаете, гинекологический осмотр и сам по себе — событие не из приятных. (Распространенная фраза гинеколога: «Что ты дергаешься? Тебе не может быть больно, ты же уже живешь половой жизнью!» отнюдь не внушает спокойствия). А уж если врач обязан отправить сведения о слишком взрослой девочке в милицию — тогда становится по-настоящему страшно. Затем — беседы по душам с суровыми людьми в суровой форме, потом с милицейским психологом. Я лично знаю немало изнасилованных девушек: для них допрос в милиции оказался не меньшей травмой, чем реальное насилие.

Допрос несовершеннолетних можно вести только в присутствии опекуна-родителя: почти во всех случаях так обеспечивается поддержка ребенка. Во всех, кроме этого.

Присутствие мамы или папы делает ситуацию невыносимой: вряд ли девочка оповещала родителей о своей ранней половой жизни. Теперь ее тайна раскроется.

Но кого это волнует? Галочка поставлена: мы боремся с насилием и педофилией и вот-вот переборем их.

Что может быть дальше?

Итак, допустим, девочка расскажет, кто, что, как и где — и горе ее любимому, если ему уже минуло восемнадцать. Их отношения разрушатся, но главное — под угрозой разрушение его жизни. Не исключен, кстати, оговор «плохих», по мнению девочки, хоть невиновных мальчиков и мужчин: вспомним скандинавский фильм «Охота». Девочки-подростки — не ангелы, во всяком случае, не поголовно. Перепуганная девчонка соврет — и слуги закона начнут копать под мифических виновников. Даже если доказательств не найдется, все равно будет следствие, будут шепотки и шорохи, будет травля «насильника» в реале и в виртуале.

Люди, придумавшие это новшество, добьются одного: девочка будет чувствовать себя в ловушке — возможно, убийственной для реального или мнимого «виновника», а возможно, и самоубийственной. «Всего за последние пять лет в Беларуси зафиксировано 124 детских суицида. И только в восьми случаях ребенок обращался за помощью к специалистам» .

Получается странно: первыми жертвами решения, направленного на взрослых педофилов, падут девочки и мальчики. Впрочем, так всегда бывает, когда сложную проблему пытаются разрешить простым и грубым способом.

Инициаторы ставят телегу впереди лошади. О защите ребенка надо думать не когда следователи сообщают тебе о том, что твоя пятнадцатилетняя девочка на самом деле уже не девочка. Обо всем этом надо думать много раньше.

Как спасти ребенка от настоящего педофила?

Как сражаться с педофилией правильно? Только двумя путями: профилактикой и вниманием. Не со стороны стражей порядка, а родительским и учительским участием. Каждый этап профилактики должен соответствовать возрасту ребенка, уровню его понимания. Это не должны быть заклинания-табу: нет, это должны быть обоснованные, понятные ему запреты. Вот здесь, например, можно прочитать подробный комментарий от детского психолога и юриста. Но главное — ребенок не должен бояться сказать маме и папе о травмирующем опыте. Доверие прежде всего. Когда не стыдно рассказать о стыдном. Не страшно рассказать о страшном. А для этого мы должны быть на стороне своего ребенка. Априори.

Что касается школы, то, как показала практика, уроки сексуального воспитания необходимы — кто бы что ни говорил и какими бы мнимыми «традиционными ценностями» не козырял. Программы по этой дисциплине должны быть составлены тщательно — и опять же, с учетом возраста детей. Ведь они узнают об этой стороне жизни не от родителей, не от старших братьев и сестер, не в школе и даже не во дворе: им достаточно включить компьютер. Они смотрят порно или уже воплощают в действие полученные сведения, а мы все еще боимся произнести при них неприличное слово «секс». Ханжество это. Добро бы оно не приводило к таким страшным последствиям!
Ребенок съехал по учебе? Истерит и дерзит? Надевает самую безобразную одежду? Не идет на контакт? Отшатывается, когда к нему прикасаешься? Не ест или ест слишком много? Мы отмахиваемся: а, трудности переходного возраста! У нас взрослые серьезные хлопоты, а он(-а) перерастет… А это вполне могут быть симптомы того самого, чего мы так боимся. Настоящего насилия. Хорошо, если хоть кто-то из взрослых обратит на это внимание. А если нет? Напомню: число детских суицидов растет.

Профилактика и внимание. Доверие. Любовь. Осведомленность. Вот залог спасения от насилия.

А гинекологические доносы, сидение рядом с мамой в милицейском коридоре, расспросы чужих суровых людей в форме, скандалы в семье, шепоток за спиной в школе, в компании, во дворе дадут только обратный эффект. Это решение не приведет ни к чему, кроме надлома, душевных болезней, оговоров и подростковых суицидов. Конечно, так оно проще: издали указ, галочка поставлена — и, считай, дело на мази. Профилактика, внимание, обучение безопасному поведению — процесс осознанный, непрерывный и долгий. Тут, конечно, о результатах в конце квартала не отрапортуешь. Но неужели во имя этой лживой видимости мы не пощадим своих детей?

P.S. Помните о той девочке, что была влюблена в старшего брата подруги? Ну, той, что хотела от него мальчика и девочку? Они женаты. У них мальчик и девочка. Как бы все могло повернуться, если бы в те годы издали такой указ? Можно только строить предположения…