«Из Грушевки на лошади ехали в Петровщину». Эти люди помнят знаменитый минский район еще деревянным

Источник материала:

Минская Грушевка активно застраивается. Почти все двухэтажные бараки уже снесены, нет большого куска частного сектора — на место всего этого приходят высотки. TUT.BY пообщался с людьми, которые в разное время уехали с Грушевки и запомнили ее совсем другой — деревянной. Что они помнят о прежней жизни и скучают ли по ней? Вот две абсолютно разные истории.

Нелла Ткач. Жила в двухэтажном бараке, переехала 50 лет назад

Нелла Ткач родилась в двухэтажном доме на улице Декабристов, 16 в 1947 году. Такие деревянные двухэтажки в Минске называют бараками, на Грушевке их уже почти все снесли.

Дом, где жила семья Неллы Ткач, в 2013 году сфотографировал TUT.BY, теперь его уже нет. На его месте вырос жилой многоквартирный дом на 19 этажей. Адрес новостройки — проспект Дзержинского, 15.

Нелла Ткач уехала с Грушевки вместе с мужем намного раньше, чем снесли ее дом, — еще в 1970-х. Женщина признается, что в последние годы в этом райончике не бывала, поэтому и удивляется, как сильно он изменился.

— Мы с дочкой сегодня первый раз вышли на «Грушевке». На «Петровщине» случалось бывать, а вот на этой станции метро — нет. Очень понравилась, — говорит Нелла Григорьевна.

Она помнит время, когда из минской Грушевки в деревню Петровщина добиралась совсем иначе.

— На пересечении Декабристов с улицей Щорса когда-то был небольшой базарчик — туда привозили молочку и другие продукты жители Петровщины. Моя мама подружилась с женщиной с этого рыночка — тетей Лёдей. Как-то мы с ней в деревню ехали на лошади.

Дом Неллы Ткач стоял рядом с Грушевским сквером. Женщина осматривается, пытаясь оценить, что осталось в 2020-м от этой зеленой зоны.

— Не хочу даже сравнивать: раньше у сквера краев не было видно! Мы здесь всегда отдыхали, расстилали пледы на траве. Зимой катались на лыжах. Я читаю, как местные жители защищают сквер. На самом деле еще его ужимать — это глупо, ну что уже тут вырубать? — удивляется собеседница.

Прямо за сквером — симпатичная двухэтажка. Там была школа, в которой Нелла Григорьевна училась с первого по восьмой класс. Сейчас в том здании агентство по регистрации и земельному кадастру.

Женщина помнит послевоенных учителей этой грушевской школы.

— Они были яркие, давали хорошие знания. У нас был классный руководитель, бесподобный математик Анатолий Михайлович. Правда, за то, что он был худой и высокий, ну и за его предмет, мы его прозвали Перпендикуляр, — улыбается бывшая ученица.

Нелла Григорьевна вспоминает и такую деталь:

— Еще у нас дома был кот, который ходил за нами в школу через Грушевский сквер. Увяжется — мы на него ругаемся. Идет, посмотрит, остановится, потом сядет на приступочке и ждет, когда мы будем возвращаться домой.

В 1957 году рядом со школой построили кинотеатр «Авангард», его снесли в 2018-м.

— Когда у нас с мужем сын родился, мы оставляли его маме по вечерам и ходили смотреть кино.

Вспоминаем подробнее дом, соседей и грушевский быт в двухэтажках.

— У нас на кухоньке вода зимой замерзала, потому что там не было отопления. В квартире сначала была русская печка с лежанкой, потом ее заменили на голландскую — она стояла красивая, в кафеле. Когда еще не было света, пользовались керосиновыми лампами с фитилем. Удобства — на улице. Вода, туалет, дрова. Дрова хранились в сараях, там же держали свиней. Помню, как поросят резали прямо во дворе, смолили, а потом угощали соседей.

Совсем рядом, на улице Парашютной, сохранились похожие сараи. Нина Григорьевна объясняет, что поначалу они были одноэтажные, потом надстроили вторые этажи. Тут же, на Парашютной, 4, стоит деревянный барак — похоже, последний на Грушевке.

— Похож на наш дом, только тот был более аккуратный, — говорит Нелла Ткач. — Когда я уже уехала с Грушевки, в нашу двухэтажку провели газ и воду — там появился туалет, но ванны так и не было. Наш дом был единственным в округе бараком с удобствами.

Соседи были дружными.

— В основном здесь жили люди, у которых не было какого-то большого достатка. Но в нашем дворе жил олимпийский чемпион по фехтованию Алексей Никанчиков. Мы всем двором к нему на «Динамо» ходили заниматься. В том числе Елена Белова, которая потом тоже стала олимпийской чемпионкой.

Из совместных праздников, которые отмечались всем двором, Нина Григорьевна вспоминает 9 мая.

— Выносили из домов много столов, отмечали. Да и наш двор был уютный, почти закрытый: со стороны Декабристов был забор, еще с одной — небольшие огороды.

С 1970-го семья Неллы Ткач живет в Курасовщине — это пятиэтажка, хрущевка. В бараке на Декабристов какое-то время еще жили мама и брат Неллы, потом и они перебрались — на Юго-Запад.

— Вы знаете, даже до сих пор, сколько лет спустя, я не могу привыкнуть к новому месту. Вроде бы в Курасовщине неплохо, зеленый район, но на Грушевке мне нравилось больше. Особенная атмосфера: хоть и условий не было, но мне здесь было комфортно, — признается минчанка.

Ярослав Генделевич. Жил в частном доме, переехал восемь лет назад

Бывший адрес Ярослава Генделевича — 5-й Железнодорожный переулок, 10. Место, где стоял дом, минчанин легко находит — сейчас это почти во дворе сдвоенной высотки, прописанной по Разинской, 62/64.

Жительница новостройки проходит мимо, здоровается с Ярославом. Она из тех соседей, которые получили компенсацию снесенного жилья здесь же, на Грушевке.

Дом, в котором родился и жил до 2011 года Ярослав, был одноэтажным и деревянным, на три квартиры. Стоял торцом к переулку, причем угол семьи Генделевич был самым дальним от переулка.

— По документам дом построили в 1953-м. Но его точно откуда-то перевезли на это место, потому что бревна были пронумерованы. Место было неудачное, дом постоянно подтапливало: когда таял снег, в воде в подвале можно было карпов разводить, — рассказывает Ярослав. — Моя мама приехала в Минск с Сахалина, родители купили этот дом на Грушевке в семидесятых. Денег хватало и на квартиру, но в свободной продаже в те годы были только индивидуальные дома. Да и то выбор был невелик.

Удобства — на улице. Вода — в колонке. Отопление — дрова. Собеседник не склонен такие условия для жизни считать романтикой.

— Понимаете, для одноклассников, которые жили в квартирах, вода означала воду из крана. А как жили мы? Встаешь с утра — идешь к колонке с ведрами. Только потом получаешь утренний чай. А отопление? Дом не был хорошо утеплен — бывало, возвращаешься, а в комнате минус 12 градусов. Идешь за дровами, затапливаешь печку — и только часа через полтора начинает теплеть. В деревне это все привычно, а в городе так жить было морально тяжело.

Ярослав добавляет, что некоторым улицам микрорайона повезло: они были газифицированы — например, Грушевская, Разинская. Поэтому и жить там было легче.

— А к нашему дому на переулке газ тянуть было далеко, метров 200. А значит — дорого. К тому же с тех пор, как частный сектор решили сносить, прокладывать коммуникации и реконструировать дома запрещалось. Подход был такой: как живете — так и разваливайтесь. Законодательно планы по сносу Грушевки закрепили в Генплане Минска в 1980-м, а слухи про снос ходили еще с середины 1970-х.

Иногда разрешения на реконструкцию домов все-таки выдавали, а потом снова все откатывали назад. Некоторые, особенно в девяностые, возводили постройки самовольно.

— Самострой был рискованным делом. И все равно незадолго до переезда отцу пришлось сносить неоформленный туалет, а соседу — туалет и голубятню.

Именно жизнь на Грушевке, считает Ярослав, подтолкнула его поступать в архитектурно-строительный колледж. Хотелось создавать что-то красивое, современное. Сейчас он работает ведущим дизайнером у одного из автодилеров.

Гуляем по Грушевке, где Ярослав до сих пор остался местным. Он легко проводит экскурсию по местам, которых уже не застали многие новые жители района.

— Прямо напротив нашего дома был пункт приема цветных металлов. Летом по утрам, часов в шесть-семь, возле кирпичного здания собирались неопрятные люди и сдавали все, что можно сдать! Место было известное. Когда я пытался объяснить однокурсникам, где живу, давал ориентир: пункт приема цветных металлов, — смеется собеседник.

Вот музыкальная школа с красивым фасадом сохранилась. А магазина на Щорса больше нет. Рядом с ним стоял таксофон — к нему бегали, чтобы вызвать скорую. Ярослав вспоминает, что в 1980-е государство предлагало их дому бесплатно провести телефонную линию, но пожилая соседка отказалась.

— Подключили телефон только в 1998 году, за свои. Это тогда казалось цивилизацией. И это речь про семью инженеров, с нормальным достатком.

Собеседник рассказывает, что дальше по Разинской есть здание, которое в начале 2000-х было резиденцией немецкого посла. Сейчас там находятся посольства Сербии и Черногории.

— Немцы к резиденции проложили асфальт, который был самым лучшим в городе, — делится местной легендой Ярослав. — Там постоянно катались на великах, одно время даже приезжали гонять картингисты.

— Мы росли, бегали играть к железнодорожному мосту, который сейчас на реконструкции. Рядом был автодром с площадкой для учеников автошколы. Мы там часто катались на велосипедах по эстакадам. Иногда сторож пускал, а иногда пробирались сами.

Впечатляло местную молодежь и соседство с городской ГАИ.

— Помню, я был маленький: Грушевка, огороды, козы ходят. И тут по улице едет черная «Чайка» отполированная! А в 1990-х шел из поликлиники, вдруг вижу: едет розовый «Кадиллак». С плавниками такой, годов 1960-х. Ничего себе! Своих таких машин тут, конечно, не было.

Как семья переезжала с Грушевки? Компенсацию за участок Генделевичей и их соседей давал застройщик — компания «Салей». Стечение обстоятельств и «долларовый» кризис 2011 года привели к выгодной сделке — теперь у семьи квартира в жилом комплексе «Московский».

— Наш дом снесли одним из первых. Насколько я знаю, соседи тоже остались довольны. Да и застройщик отнесся порядочно — даже давал людям бесплатно грузовые машины для переезда.

Напоследок Ярослав Генделевич рассуждает, как по-другому могла бы сложиться судьба старого минского района.

— Если бы деревянную Грушевку снесли давно, то здесь все уже жили бы в комфорте, была бы многоэтажная застройка — скажем, как в Малиновке. Это один путь. Второй путь: это мог бы быть крепкий частный сектор с усадьбами. И так было бы, если бы людям не запрещали реконструкцию. То, что усадебная застройка доводится до ужасного состояния, что минчане из-за запретов десятилетиями находятся в подвешенном состоянии, — это порочная практика, от которой надо отходить. Если у человека собственность — какие могут быть запреты?