Кино без «но»

Источник материала:

ЗАВАДСКАЯ Ирина, СБ

Слышали бы вы, как она смеется! По–девчоночьи звонко, заразительно, с удовольствием и почти все время. Вот уж не думала, что Светлана Кожемякина такая хохотушка... На экране она совсем другая — не только серьезнее, но и как будто старше. Режиссеры часто видят в ней этакую ретрогероиню: нежную, женственную и в то же время бескомпромиссную, с крепким стержнем внутри — такой особенный характер формировался у наших женщин в годы войны, и Светлана весьма убедительно встраивается в драматичные судьбы своих непростых героинь (вспомните хотя бы «Еще о войне», «Вам — задание»). Впрочем, что я знаю о ней самой? Совсем немного — мало кого из белорусских актрис сейчас снимают так же охотно, как Кожемякину. И отмечают наградами на международных кинофестивалях... В то же время на сцене родного для Светланы Купаловского театра для нее до сих пор не находится достойных ролей. А профессия актрисы, как известно, тоже формирует очень своеобразные характеры...

— Светлана, недавно вы закончили сниматься, наверное, в самом интригующем проекте «Беларусьфильма» — я имею в виду дебютную картину Виктора Аслюка, от которого ждут чуть ли не прорыва в национальном кинематографе...

— Что получится в результате — для меня точно такая же загадка, как и для вас. Единственное, что могу сказать, — мне было безумно интересно работать. Ужасно не люблю всяких «пафосов» — тем не менее это был тот самый случай, когда испытываешь абсолютное доверие к режиссеру. Когда изо всех сил стараешься понять, чего же он хочет, что нужно сделать, чтобы и ему это было интересно... За все время работы на съемочной площадке не возникло ни единого конфликта, даже удивительно. Терпению Виктора можно только поражаться. Он так и говорил: я сам вас выбрал, поэтому принимаю всякими. Даже сложно сказать, как мы работали... Чаще всего он просил актеров быть органичными, быть собой. Слова, которые нам мешали, убирались из сценария, то, что актерам хотелось произнести, добавлялось в фильм...

— Насколько мне известно, действие рассказа Михася Зарецкого, по которому снимали картину, из 1930–х годов перенесено в наши дни?

— Да, но, на мой взгляд, это минус. В 30–х годах был свой особый шарм. Безусловно, тогда жизнь была более жесткой, но сами люди — чище, искреннее. Чувства не выставлялись напоказ... В нашем фильме, кстати, тоже не будет ничего нарочитого, «в лоб», страстей как таковых не будет...

— Как это — любовный треугольник и без страстей?

— Страсти будут, но внутри... Там вообще очень много настоящего, природного, и большинство сцен, кстати, снимали на природе... А что получится в результате? Не знаю. Аслюк, например, часто говорил: «Мой самый нелюбимый жанр — мелодрама», старался уйти от этого...

— Когда он пригласил вас сниматься, вы были польщены?

— Конечно, я знала, что это очень известный режиссер, признанный Европейской киноакадемией, и все прочее, и мне... было очень страшно. Когда тебя ведут знакомить с таким человеком, ты вдруг понимаешь, что бесполезно что–то изображать, начинаешь опасаться, что он, наверное, видит слишком много и может рассмотреть в тебе что–то такое, за что будет неловко... А оказалось, что Виктор сам ужасно стеснительный, абсолютно без замашек мэтра. Например, будущий кадр он выстраивал таким образом, чтобы все, и актеры, и операторы, чувствовали себя комфортно на съемочной площадке. Вечером всегда отсматривал отснятый материал, а утром мог предложить все переснять...

— Насколько мне известно, вам посчастливилось поработать еще и с Михаилом Пташуком — недавно на наших прилавках появились видеокассеты его последнего фильма «В августе 44–го...», на обложке значится в том числе и ваше имя. Новое название фильму дал уже продюсер...

— А первоначально он назывался «Песни розы» и снимался для американского проката. Попала я туда совершенно случайно. Пришла на киностудию, там меня увидел Владимир Гостюхин, взял за руку и отвел к Пташуку. И меня сразу утвердили на эпизод. Причем эпизод очень неожиданный — нужно было сыграть сумасшедшую женщину, у которой в кадре умирает ребенок. Сыграть без проб, на английском языке... Мне еще повезло, что я хорошо знала английский, — это был последний съемочный день, все перемешалось, Пташук вместе со сценаристом на ходу придумывал, что я должна говорить... Но сыграла я все с первого дубля, Пташук сказал: молодец, не надо больше ничего добавлять. А у меня тогда был очень сложный период... Но если такой человек сказал, что я молодец, значит, видимо, не так все и плохо — так я тогда решила.

— Под «сложным периодом» подразумевается невостребованность в театре?

— Ну да, хотя в театре я невостребована до сих пор. Раньше мне было стыдно и страшно говорить об этом. Одно время даже считала, что нужно вообще уходить из этой профессии. Серьезно... Особенно сложно было в первый год после рождения сына Матвея.

— А в следующие 2 года вам вручили 5 призов на международных кинофестивалях.

— Как–то вдруг само собой все наладилось... Кстати, свой первый приз я получила за «короткометражку» Люси Дубровской «Каханне». Наверное, ни с кем я не работала так сложно — своей требовательностью, скрупулезностью Люся доводила меня почти до исступления. К тому же я еще и снималась на 8–м месяце беременности — у меня был жуткий токсикоз, поправилась всего на килограмм... Зато теперь я очень ей благодарна. До сих пор мне кажется, что роль в фильме Дубровской — одна из лучших моих работ в кино.

— Вам часто приходилось сниматься в условиях, которые можно назвать экстремальными?

— Один из самых ужасных эпизодов я пережила во время съемок фильма «Вам — задание», в сцене с горящим амбаром. На самом деле я там ничего не играла, была сверхзадача выжить. Пускай патроны были холостыми, но щепки от них летели настоящие, овчарки лаяли по–настоящему. Первый мальчик, который был со мной, описался, плакал и кричал, что больше никогда туда не пойдет. Его заменили... Помню, выбегаю из амбара с ребенком на руках, и вдруг перед моим лицом падает горящая балка, а под ноги бросается разъяренная собака, причем без намордника. Казалось, еще секунда, и я не выдержу, остановлю съемку... После того крошечного эпизода впервые осознала, что пережили наши дедушки и бабушки, когда кругом такой ад кромешный, что сердце останавливается, совсем не образно говоря. Как они умудрялись еще и детей растить?.. Даже в наше время это непросто, по себе знаю. Хотя не подумайте, я не жалуюсь. У меня сейчас все хорошо...