Письмо в защиту мертвого поэта

Источник материала:

РУБЛЕВСКАЯ Людмила, СБ

В начале ноября отмечаются дни рождения двух поэтов, удивительной семейной пары — Максима Лужанина и Евгении Пфляумбаум. Об их судьбе мне уже приходилось вам рассказывать. В этот день в доме с видом на парк имени Горького собиралась интересная литературная компания... И потом, когда Максим Лужанин (в действительности — Александр Амвросьевич Каратай) овдовел, традиция сохранялась. До последнего — а прожил он девяносто с лишним лет — Александр Амвросьевич следил за новинками литературы, с ним можно было говорить о философах и поэтах... Незадолго до смерти он перевел поэму Сергея Есенина «Черный человек» — произведение чрезвычайно трудное для перевоплощения. Лужанин, замечательный стилист, справился блестяще. Но почему все же он выбрал для перевода, когда считал каждый свой день, именно «Черного человека»? И почему именно Есенин?..

О Максиме Лужанине ходило много противоречивых слухов. Еще бы — он ведь из «расстрельного» поколения поэтов, и арестован был, и сослан... И — выжил, один из «красного вагона». (В таких вагонах везли осужденных врагов народа в лагеря.) Более того — смог реализоваться как литератор. Занимать должности. Правда, другое дело, что от юношеского полета, смелого философствования и экспериментаторства в стихах осталось мало... Ищут подоплеку и в том времени, когда Лужанин был личным секретарем Якуба Коласа. И в том факте, что Евгения Пфляумбаум, когда–то поехавшая за ним в Сибирь, почти всю жизнь писала свои талантливые стихи в стол. Как бы то ни было, никто не сомневался, что удивительная память Александра Амвросьевича хранила множество тайн, и далеко не все он озвучил при жизни.

Одна из удивительных историй, которые он успел рассказать, связана с Сергеем Есениным. В 1926 году, уже после смерти автора «Черного человека», критика начала активно сбрасывать его «с парохода современности». В газете «Комсомольская правда» была напечатана статья критика Льва Сосновского под названием «Развенчайте хулигана». В статье звучали такие фразы в адрес Есенина: «Уже прошел первый угар, вознесший этого свихнувшегося талантливого неудачника чуть ли не в великие национальные поэты... Только попустительством наших редакторов можно объяснить, что лирика взбесившихся кобелей попадает в поэзию людей».

Это было грубо, подло, несправедливо... Время, когда подобные опусы станут вызывать или покорное молчание, или многочисленные «падбрэхваннi», еще готовилось. Многие молодые белорусские поэты не только любили Есенина, но и подражали ему. Только вместо имажинизма, который какое–то время исповедовал Есенин, придумывали «витаизм» (от латинского слова «жизнь») или «аквавитаизм» (от словосочетания «живая вода»). Впрочем, что значат всякие «измы»... На самом деле это была просто искренняя лирическая поэзия, очень образная, иногда озорная, иногда звучащая трагически... И группа студентов Белпедтехникума пишет письмо–протест в «Комсомольскую правду» в защиту Есенина. В этой группе — поэты Петро Глебка, Янка Бобрик, Янка Тумилович, Сергей Дорожный, Валерий Моряков и Максим Лужанин. Письмо не напечатали, но оно чудом сохранилось в рязанском архиве.

Разумеется, это был поступок. Дело в том, что за есенинщину, «упаднiцтва» уже громили нещадно. В рецензии некоего Янчука на книгу Валерия Морякова говорится: «Проста дзiву даешся, калi пралетарскi пясняр у вольнай краiне даходзiць да думкi самагубства.

А мо, дзе сцелюцца туманы,

З асiнай бруднай падружыць.

Каб не пачуць перад свiтаннем

Аб чым пяюць штодня крыжы.

Калi ж гэта развага выклiкана дысанансам душы паэта з эпохай, той самай дэкласаванасцю паэта, у якой апынуўся ў свой час Ясенiн, i калi намёк на дружбу з бруднай асiнай падобен да намёку:

В зеленый вечер под окном

На рукаве своем повешусь, —

то справа безнадзейная».

Впрочем, в двадцатых годах прошлого века поэты еще не строились в шеренги. У белорусов имелась даже своя богема. Все были молоды, талантливы, полны надежд и энтузиазма. Не считали за труд ночью пройти через весь город, чтобы прочитать другу рожденное стихотворение. Собирались шумными компаниями, читали, пели, спорили. По свидетельству Максима Лужанина, «скiдалiся» на пляшку лошыцкага вiна з агрэсту цi антонаўкi, малой цаны, але выдатнага смаку, i на перакус, таксама сцiплы студэнцкi — скрылёк кiлбасы й палавiну францускай булкi на чалавека». В том же 1926 году, когда появилось письмо в защиту Есенина, Валерий Моряков и Алесь Звонак пишут из Полоцка, где подвизались в качестве молодых журналистов, в центральное бюро литературного объединения «Маладняк»: «Шлём вам усiм па самым нiзкiм паклоне... I жадаем вам жыць «многiя лета»... Па–першае, спяшаемся сказаць, што Маракоў ужо не гаворыць — «загiну», а кажа «будзем жыць да самай смерцi, а там х... памрэм»... Жывём у адной хаце калектывам цэлым, цэлым «стойлам Пегаса», спяваем песнi i пасылаем усiх русацяпаў к...»

Такая вольница не могла существовать долго. Отслеживалось каждое неправильное слово. В 1932 году в «Литературной энциклопедии» в статье о Максиме Лужанине пишется следующее: «Советская действительность ему чужда: он не чувствует в современности почвы под ногами. В его произведениях заметно большое влияние нацдемовщины; отрицаемой им советской действительности он противопоставляет идеализированное прошлое. В стихотворении, посвященном годовщине Октября [1928], он пишет: «Мы не хотим приветствовать радость, ибо она нам дана чужими руками». Отражая кулацкую нац.–демократическую идеологию в первые годы своего творчества, Лужанин в последних своих произведениях однако постепенно отходит от нацдемовских установок».

Причудливо тасуется колода, как говорил Воланд. В 18 лет Александр Каратай подписывает письмо в защиту Есенина, в 84 года переводит есенинского «Черного человека»... Первое — стало одним из пунктов обвинения, второе — принесло премию еженедельника «Лiтаратура i мастацтва» за 2000 год. По–разному сложились судьбы других подписантов. Петро Глебка от репрессий уцелел, сделал замечательную карьеру, стал и академиком, и депутатом... Янка Бобрик был репрессирован, во время войны умер в блокадном Ленинграде. Валерий Моряков расстрелян в 1937–м. Янка Тумилович — в 1938–м. Сергей Дарожны отбывал наказание на Дальнем Востоке, погиб в лагере в 1943–м.

О Сергее Есенине более чем когда–либо пишутся книги и снимаются сериалы.

Что ж, я верю, что когда–нибудь и о белорусских поэтах тоже будут сниматься сериалы. Материал для этого есть.