Проза жизни и поэзия души

Источник материала:

Проза жизни и поэзия души

На поэтическом вечере “Насустрач/Навстречу” (см. “БР” № 9/2007) были затронуты вопросы современной белорусской литературы. Разговор об этом с его участниками — белорусским литератором Адамом ГЛОБУСОМ (Владимир Адамчик) и российским — Глебом ШУЛЬПЯКОВЫМ корреспондент “БР” продолжила после окончания вечера.
Лариса МИХАЛЬЧУК
— Владимир, на поэтическом вечере вы довольно категорично высказались против того, чтобы авторов, живущих в Беларуси и пишущих на русском языке, считали белорусскими писателями. Почему вам так не понравилось определение “белорусские писатели, пишущие на русском языке”?

— У меня было много дискуссий по этому поводу. Я считаю, что выбор языка — это выбор литературы. Белорусская литература — это та литература, которая создается на белорусском языке. Пусть человек живет в Америке, пусть у него будет американское гражданство, паспорт американский, но если он пишет по-белорусски, он — белорусский литератор. Язык в литературе — определяющий. Не национальность, не место жительства, не мировоззрение, не что иное, только язык.

Это жутчайшее определение — белорусские писатели, пишущие на русском языке, — было придумано в советские времена. Создавалась советская империя и создавался Голем — советский человек. Сейчас империи нет, остался атавизм, рефлексии какие-то остались.

Когда меня спрашивают, где я работаю, я отвечаю: “В империи русского языка”. У меня нет такого комплекса: “Я вот сейчас вам за белорусский язык!..”. Но чтобы быть белорусским писателем, надо выучить белорусский язык и писать по-белорусски. Все!

Русская литература, что понятно, создается на русском языке. И те, кто пишет по-русски, — русские писатели. Нельзя Гоголя называть украинским писателем, писавшим на русском языке. И Олеша — это не польский писатель, писавший на русском языке. Это русские писатели.

Да, есть талантливые люди, которые жили и живут в Беларуси и пишут по-русски. Есть гении, например Вера Николаевна Маркова. Она выросла в Минске, на Магазинной улице. Благодаря Марковой все, кто читает по-русски, знают великую японскую литературу, произведения которой она перевела на русский язык. Есть другие талантливые писатели, но это люди русской словесности, это русские писатели.

— Но писатели, живущие в Беларуси, независимо от языка, на котором они пишут, причисляют себя к белорусским писателям...

— А чем плохо быть русским писателем? Зачем людям, пишущим по-русски, называть себя белорусскими писателями? Для меня это загадка. Понимаете, нельзя о картине, написанной маслом, сказать, что это акварель, написанная маслом. Это абсурд.

Должно быть четкое разделение: вот это — белорусская литература, а это — русская. Оно необходимо и для того, чтобы определить, какие произведения войдут в хрестоматии по белорусской и русской литературе для школ и вузов.

Может, кто-то хочет изучать творчество Чергинца и Герчика. Пожалуйста, их произведения поместим в хрестоматию по русской литературе. Давайте пододвинем Фадеева и кого-нибудь еще и вставим их в ту хрестоматию. Может быть, стихи Вениамина Блаженного достойны изучения в университете, но они должны быть в хрестоматии по русской литературе. Можно, наконец, создать новую хрестоматию по русской литературе Беларуси. Давайте примем такое решение, раз в нашем государстве часть писателей пишет по-белорусски, а часть — по-русски, раз уж сложилась такая ситуация. Но это должно быть сделано не за счет вытеснения белорусских языка и литературы, а за счет русской литературы. И это принципиально важно. В данном случае я не мыслю политическими категориями. Я издатель и вижу, как это можно сложить в книгу.

— Вопрос к вам как к издателю. Почему книги белорусских авторов практически не издают в России?

— А что, там много издается книг венгерских или польских писателей? Или литовских, эстонских? Кто много издается? Даже великая французская, традиционно модная, литература и та мало переводится. Исключение составляют американские авторы. У русских, и я их могу понять, большая обида: все ушли в разные стороны. Они, понимаете ли, создали для нас все условия, а мы это не оценили. Изменился мир.

— Как отразилось изменение мира на литературном процессе?

— Он тоже изменился, и над этим стоит задуматься. Основной литературный процесс сейчас идет в Интернете. Там можно обойти редакторские препоны, высказать, что хочешь, ну а то, что там куча образцов графомании, это не обсуждается. Книг издается все меньше, и книга стала престижной вещью. Но если посмотреть, как процветают в Интернете литературные формы — миниатюра, рассказы и т. д., то я не сказал бы, что людям стало менее интересно писать. Форумы и дискуссии в Интернете разного уровня, кто-то на диком жаргоне пишет, а кто-то на хорошем литературном языке изъясняется. В общем, работа со словом идет. Но, знаете, я не критик своего времени. Какое бы оно ни было, это время мое, и я его люблю.

***

— Глеб, вы много раз выступали перед аудиторией с чтением своих стихов. Есть различие в восприятии поэзии публикой в Москве, Минске, других городах?

— В Москве жизнь суетливая и особенного внимания к поэзии нет. Но если кто-то пришел на чтения, пусть два человека, то будут слушать до конца. В Киеве по-другому, там могут прийти за компанию, но слушать будут в пол-уха, будут разговаривать, жевать. В Минске же люди производят впечатление очень серьезных. Тех, кто приходит именно слушать. Когда я читаю поэму “Запах вишни”, то внутренне немножко сжимаюсь. Потому что она длинная и народ может начать ерзать, шуршать. Скучать. Но в Минске все слушали, затаив дыхание. Причем люди, которые меня не знают и слышат в первый раз.

— Российские авторы вообще нечасто приезжают в Минск. А в России известны имена современных белорусских писателей?

— Боюсь, что нет. Иногда появлялись имена украинских авторов — их книги переводили и печатали. Но белорусские... Часто, надо сказать, белорусские имена появлялись в контексте русской литературы, это да. И никому не было никакого дела, где автор географически живет. Не знаю, комплимент это или нет для белорусских авторов. Скорее, упрек.

— На ваш взгляд, именно язык определяет принадлежность произведения к той или иной литературе?

— Определяет конечный результат, стихотворение или роман. Мне как читателю не важно, каков язык оригинала — английский, японский, белорусский. Важны реалии Беларуси и идея белорусская, чтобы роман по духу был белорусским, отражал, что тут и как. А уж перевести — дело несложное. Такой роман можно было бы считать произведением белорусской литературы. Но такого романа нет. Во всяком случае, мне о нем ничего не известно.

Напишите роман о городе Минске. О том, что здесь происходит. Ведь люди за пределами Беларуси ничего о нем не знают. Если это будет талантливый роман, его переведут, напечатают. Но попытки, видимо, не делаются или делаются в другом направлении. А людям давно надоело читать про Москву, Париж или Нью-Йорк. Про них написаны тонны литературы, сколько можно? Напишите про Минск, найдите адекватный городу сюжет, оригинальных персонажей — и люди будут читать взахлеб. Уверяю вас, даже на мой беглый взгляд тут есть из чего создать такой роман.

К слову, издательство Ad Marginem, где вышел мой роман “Книга Синана”, всегда заинтересовано в авторах из провинции или из ближнего нашего окружения. Будет ли роман переведен с белорусского или написан на русском, повторяю, не столь важно. Важна информация в жанре романа. Потому что никакой путеводитель не скажет лучше о городе, о людях, которые здесь живут. Только в жанре романа это может быть передано. Талантливый роман не соврет, иначе он не талантлив.

Ваш город удивителен. Странен. С одной стороны, это абсолютная Европа. Внешне. Когда все очень тихо, спокойно, все освещено. И красивая машина-такси везет тебя через пустой город в клуб, где музыка и молодежь, как везде. Выходишь из этого подвала и видишь город, где все уже спят. Где всем вроде бы хорошо. Ситуация ничем не отличается от любого, например германского или французского, города. Другой вопрос, какими средствами достигнуто это благополучие. В Европе это сложилось вследствие одних причин, здесь — в силу других. Мне, постороннему наблюдателю, бросаются в глаза результаты. Хотя механизмы, боюсь, известны тоже. А роман передаст и то и другое, вот что важно.

Никто не знает, что происходит в Минске или в Таллине, кроме того, что показывают по ТВ. Например, мы смотрим сюжет о возложении венка из колючей проволоки к памятнику советскому солдату в Таллине и думаем: “Придурки!”. Но мы не знаем внутренних, глубинных мотивов — почему они это сделали. Роман и пытается раскопать — почему. Почему на самом деле эти парни приволокли венок? Почему российское телевидение выставило их ублюдками? Почему я, сидя в номере минской гостиницы и наблюдая это по ТВ, подумаю, что, да, действительно, они ублюдки? Но ведь все не так элементарно, как нам преподносят. Вот для этого и нужен роман — раскопать основы, мотивы.

— А какова роль поэзии в объяснении подобных явлений?

— Поэзия ничего с этим не может поделать. В ее задачи не входит поиск мотивов жизни социума. Она не объясняет психологические мотивы тех или иных поступков. Она выясняет отношения между тобой, мирозданием и тем фактом, что ты кончишься, а оно останется. Ну, грубо говоря. Если за событием в Таллине можно усмотреть эту схему — о’кей, можно писать в стихах и об этом. Но, боюсь, там этого нет и в помине. Слишком сиюминутно, поверхностно. Поэзия занимается вопросами, которые люди задают себе довольно редко: кто я? зачем я? что вокруг меня? как мне с этим быть? Ответы на них даются только в поэзии. Вернее, поэзия подводит тебя к ответу, я бы так сказал.
Теги: Минск