Источник материала:

Ядвигин Третий и единственный

Вторая жизнь писателя

Известный школьный анекдот: на уроке белорусской литературы недоросль, скосив глаза на подсунутую одноклассником шпаргалку, бойко называет имя отечественного писателя начала ХХ века: «Ядвигин Третий».

Действительно, разве можно сразу догадаться, что читать следует «Ядвигин Ш.»? Что это за «Ш.» такое?

Сразу скажу: откуда есть–пошел такой псевдоним, мне пока никто из литературоведов не объяснил. Загадка, понимаешь...

А между тем звучит современно... И не только имя. С удовольствием слежу, как в Интернете распространяется цитирование практически не замеченного в школьной программе Ядвигина Ш. Более всего любят цитировать впавшие в депрессию блоггеры его притчу «Раны» (и в оригинале, и в переводе):

«Бываюць раны большыя i меншыя. Меншыя — гояцца i па iх знаку няма.

Большыя гояцца, але па iх астаюцца рубцы.

Гэтак на целе.

Бываюць раны большыя i меншыя. Меншыя — гояцца, па iх астаюцца рубцы.

Большыя заўсёды крывавяцца.

Гэтак на сэрцы.

Бываюць раны большыя i меншыя. Меншыя — заўсёды крывавяцца. Большыя — залечвае толькi... смерць.

Гэтак на душы».

Не правда ли, не хуже, чем любые психологические изыски нынешних поэтов?

Ядвигин Ш., как и все белорусские писатели его времени, считал долгом писать о «гаротным народзе». Однако его притчи, символические рассказы, которые Ефим Карский упрекал в излишней «засимволизированности», читаются и сегодня. Например, рассказ о белорусском крестьянине, умирающем в больнице. Врачу надоело ждать, пока бедолага умрет. И он ставит наугад время смерти: девять вечера. Что ж, раз начальство предписало... Пациент умирает ровно в девять.

Настоящее имя Ядвигина Ш. — Антон Левицкий. Благородное имя благородного шляхтича. Не из самых богатых — отец служил управляющим. Но все же было и родовое имение, и возможность получить образование...

Как мало образованных людей в то время, когда белорусская культура считалась исключительно «мужицкой», смогло признать ее своей.

Ядвигину Ш. это удалось.

Ученик Дунина–Марцинкевича

«Белорусская ориентация» прослеживается просто. В 1870–х годах отец Антона Левицкого был лесничим графа Тышкевича и жил в Першаях нынешнего Воложинского района, неподалеку от усадьбы Дунина–Марцинкевича Люцинка. В то время находившийся под надзором полиции Винцент Дунин–Марцинкевич открыл школу для местных детей, где преподавал он сам и его дочери. Вот как об этом вспоминает сам Ядвигин Ш.: «Шасцёра нас там было... я быў найменшым — гадкоў сем меў; вучылi нас розных навук, нават i музыкi. Наша вучыцелька (вечны ёй ужо пакой!) i яе бацькi так умелi падахвочываць нас да навукi, што кожны з нас наперабой браўся да яе... памятаю цiкавыя апавяданнi аб роднай бацькаўшчыне i аб далёкiх халодных краях, куды злая доля заганяе шмат людзей...»

Разумеется, в такой школе трудно было вырасти заурядным человеком. Правда, Ядвигин Ш. в воспоминаниях удивлялся, что собственно белорусского языка и сведений об истории Белоруссии они от своих учителей не слышали. Конечно, в условиях полицейского надзора автор «Гапона» рисковать не торопился — ему ведь и школу держать запрещали...

Заключенный из Бутырки

После Люцинки Антон Левицкий заканчивает минскую гимназию, далее — медицинский факультет Московского университета. Студенческие волнения, революционное настроение... В 1890–м будущий классик был исключен из университета и посажен в Бутырскую тюрьму. Именно там, в тюрьме, и начался отсчет литературной деятельности Ядвигина Ш.: он перевел на белорусский язык рассказ Всеволода Гаршина «Сигнал».

В тюрьме же произошло и приобщение к «белорусчине», о чем Левицкий рассказал в своих воспоминаниях. Арестованных студентов — а всех было тысячи полторы — рассадили в огромных камерах. Заключенные разбились по землячествам и дали концерт: русские, кавказцы, литовцы, латыши, украинцы исполняли национальные песни и танцы... А белорусы молча смотрели. Как–то не задумывались они ранее о культуре своего народа. А тут, на фоне других, пришлось. И так им обидно стало за свое равнодушие, что собрались, стали вспоминать белорусские песни и наконец решили создать кружок белорусской молодежи в Москве.

Ядвигин Ш., наставник молодых

После революционных перипетий Петербурга Антон Левицкий возвращается на родину и работает в одной из минских аптек, пытаясь получить звание помощника провизора (ясно, что диплом врача «накрылся»). Потом переезжает в Радошковичи, где шесть лет работает в аптеке помощником аптекаря. Там же находит свое счастье — женится на местной швее Люции Гнатовской. А потом переезжает в отцовскую усадьбу Карпиловка под Радошковичами. Именно это место и ассоциируется у многих с именем Ядвигина Ш. Там чудак–шляхтич и писал свои произведения, оттуда отправлялся в долгие путешествия по родному краю... Туда приходил к нему юный сосед, сын арендатора Доминика Луцевича по имени Иван. Который впоследствии (не без совета старшего друга, Левицкого) возьмет себе псевдоним Янка Купала.

«Гэта была для мяне вялiкая падзея. Я ўпершыню сутыкнуўся з чалавекам, якi быў не толькi пiсьменнiкам, але i пiсаў па–беларуску. 3 iм я вельмi зблiзiўся. Ён мне шмат расказваў пра незнаёмыя мне дагэтуль пiсьменнiцкiя справы...» — писал Янка Купала.

Потом он, уже прославленный, станет крестным отцом внучек своего крестного отца в белорусской литературе.

Дочь Ядвигина Ш., Ванда Левицкая, вспоминала: «Купала прыходзiў да нас браць кнiгi. Чытаў тату свае вершы i ў хуткасцi стаў друкаваць iх у «Нашай нiве». 3 татам яны вялi доўгiя гутаркi...»

«Доўгiя гутаркi» вел Ядвигин Ш. и с Максимом Богдановичем. Это было в 1916 — 1917 годах. Антон Левицкий уже поработал секретарем и заведующим литературным отделом «Нашай нiвы» в Вильно, изведал «прелести» военного времени: разруха, ожесточенная политическая борьба, беженство... В комитете помощи беженцам и работали Максим Богданович, Ванда Левицкая и сам Ядвигин Ш.

Некоторые исследователи намекают, что между Максимом и Вандой, которые вели долгую переписку, могли возникнуть некие чувства... Но, похоже, увидев свою заочную собеседницу наяву, Максим Богданович остался ей просто другом. Одно ясно — Ядвигин Ш. действительно ценил молодого поэта (хотя говорят, что произведения Богдановича были на его вкус слишком модернистскими). Летом 1916 года Максим приехал в Карпиловку. А там Левицкие устроили приют для детей беженцев — их было более тридцати... Наверное, Богдановича впечатлила такая самоотверженность Левицких. Новый, 1917–й год они встречали вместе. И конечно, строили планы, надеялись...

Максим Богданович умрет менее чем через полгода в Ялте...

Ядвигин Ш. — через пять лет в Вильно.

Богданович посвятил Левицкому такой отзыв: «...з Ядвiгiна Ш. вырабiўся такi пiсьменьнiк, што не можна яго ставiць нiжэй крупных прадстаўнiкоў таго ж жанру ў iншых лiтаратурах: гляньце, напрыклад, на казкi Шчадрына або гэткiя ж апавяданнi Горкага, на байкi Ляманьскага, — няўжо ж Ядвiгiн Ш. горшы ад iх? А калi i горшы, дык цi нашмат?»

Белорусское золото

Что было бы, проживи он дольше? Вряд ли судьба его отличалась бы от судеб таких же белорусских мечтателей, которые дождались расцвета своей культуры, а потом стали свидетелями и жертвами произвола.

Уже после смерти Ядвигина Ш. семью Левицких раскулачили. Сыновей писателя расстреляли. Дочь, Ванда Левицкая, отправилась в ссылку за мужем, Язепом Лесиком, погибшим в 1940 году в саратовской тюрьме. Внуки классика белорусской литературы были лишены возможности жить на родине. Жена, Люция, умерла в страшной бедности в 1945 году в Нежине, было не  из чего даже сделать гроб.

Ядвигин Ш. оставил недописанный роман. Называется — «Золото». Сюжет подходит для сериала: демоническая Зося подговаривает влюбленного в нее юношу Василя убить Прузыну, на которой хотят женить Алексу, которого любит сама Зося. Прузыну бросают в колодец. Алекса, на которого падает подозрение, уезжает в Америку... И так далее. На филфаке сегодня дают студентам задание: дописать продолжение романа. Говорят, заковыристо получается...

Рассказы Ядвигина Ш. многие считали примитивными. В одном блоге встретила рассуждение о его притче о крестьянине и смерти, которая заканчивается просьбой героя: «Божа, усё я зведаў, усяго зазнаў, адна толькi рэч нязнаная мне асталася.

Бог i кажа:

— Чаго ж ты, чалавеча, хочаш?

— Смерцi, — адказвае чалавек. I Бог даў чалавеку Смерць».

Комментарий звучал так: «Апавяданне нагадала Камю, альбо Камю нагадвае мне Ядвiгiна Ш.».

Вот вам и проверка временем.

Автор публикации: Людмила РУБЛЕВСКАЯ