Когда–то к жанру антиутопии, к сатире обращались, чтобы изменить мир... Произведения писателя Валерия Казакова относятся именно к нему... Сам он определяет их как «новый политический роман». Выходят его книги и на русском, и на белорусском языках. В писательской востребованности Казакова сомневаться не приходится... При этом Валерий Николаевич является высокопоставленным чиновником, то есть власть знает изнутри. Его последний роман «Холопы» рисует картину страшноватого будущего — возвращение крепостного права в некоей Сибруссии, одном из оставшихся в мире государств...
— Сегодня литература низведена, с одной стороны, до массового товара, с другой — до маргинального, элитного существования... Есть ли какая–то реакция на ваши романы? Вы верите, что они изменят мир?
— Роман «Халоп яснавяльможнага дэмакрата» вышел вначале в Беларуси по–белорусски, а осенью прошлого года и в России под названием «Холопы». Трудно сказать, антиутопия это или, как его окрестили книгопродавцы, фэнтези, больно уж реалистично все получилось. Наверное, каждый автор мечтает заглянуть в будущее, но мне очень не хочется, чтобы мои фантазии сбылись. Многие российские критики назвали роман «предупреждением», «смелой пародией на сегодняшний день», иные «клеветой на действительность», откликов и в прессе, и в интернете много, я рад всему, кроме молчания. К сожалению, мы за последнее десятилетие умудрились социалистическую халяву сменить на нефтегазовую, сатиру на хохмочки, книгу превратить в банальный товар с пошло–криминальным душком, только ума нашему народу это явно не прибавило. Россия, на мой взгляд, сегодня стоит на пороге очередного застоя и духовной катастрофы. Тому масса причин, одна из них — почти полная зависимость от импорта, в стране ведь не производится почти ничего своего, завозится все, от тампонов и туалетной бумаги до самолетов и продовольствия. Мозги и таланты бегут, а на их место прут серость, лень, наркомания, пьянство, лизоблюдство и духовный кретинизм. Москва, да и другие крупные города не тонут в нечистотах и снежных хлябях только благодаря гастарбайтерам. Дети нынешних элит отрываются от национальной почвы и вывозятся сплошняком для обучения за рубеж. А нам, прикрывая все это, продолжают талдычить о некоем «мессианстве», «богоизбранности», «старшем среди равных». Однако я убежден, что затмение это будет непродолжительным, и, надеюсь, не кровавым. Только литература, сатира, да и вообще культура в целом могут противостоять грозящей напасти, только они в силах оторвать людей от телевизоров, ставших подлинным опиумом народа. Спасение не в богатстве банкиров, нефтедолларах, собраниях миллионеров, называемых партиями, нет, спасение в нашей с вами культуре, в понимании того, что дружба и добрые отношения всегда были и будут дороже энергоносителей и денег.
— Не обижаются ли коллеги–чиновники на столь жесткую сатиру?
— Вы заметили, что из художественных произведений практически исчезли образы управленческой касты? Телесериалы и макулатурные романы не в счет. Раньше худо–бедно, но мы могли встретить в книге, в спектакле то секретаря обкома, то генсека, то вождя мирового пролетариата, уж какие это были образы, разговор другой, но факт в том, что они были. Сегодня осмысление духовного мира губернатора, министра, партийного функционера, олигарха остается за пределами исследования художника. Почему? Осмелюсь предположить, нынешняя власть еще помнит, что ее предшественники оказались в Кремле при активной поддержке так называемой творческой интеллигенции. Вот и решили, от греха подальше, убрать этот «квасной элемент» с глаз долой. Творцов задвинули на задворки современного общества, люмпенизировали, разобщили по интересам, политическим пристрастиям и предали забвению. Оставили только верных шутов, клоунов, вечных певцов и певицу. То есть из политической и управленческой жизни страны писатели в России практически удалены, а следовательно, видеть изнутри работу госмашины и ее машинистов они не могут. Правда, иногда, особенно перед выборами или для международного имиджа, власть о творцах вспоминает как о «презервативной команде», но это чисто протокольное мероприятие. Помните, мы когда–то бросились строить рынок и капитализм, а выстроили бюрократического урода с запросами монстра, а такому ни писатель, ни художник не нужен. Попробуйте в России напечатать в иной губернии даже самый безобидный фельетон о местной власти, я вам не позавидую. Одно радует — власть писателя, каким бы униженным он ни был, продолжает бояться. Значит, роль хорошей книги не изменилась и художнику следует идти к людям, а не в «катакомбы».
— Часто доводится слышать причитания о том, что нет образа современного положительного героя, и создать его — главная задача каждого писателя... На этих условиях может получиться серьезная литература? С другой стороны, на пользу ли обилие чернухи?
— Горький написал «Мать» не потому, что она родила рабочего, а оттого, что именно этот рабочий стал прообразом будущего мира. Ныне же рабочий, да не просто работяга, а соль пролетариата — шахтер, в забой спускается под наркотическим кайфом. Какая героика армейской службы может вдохновить поэта, когда тебе сослуживцы почки отбивают? Появится герой художественного масштаба — о нем обязательно напишут, а может, уже и написали, книжки просто чаще читать надо. Одно я точно знаю: если литературный начальник требует положительного героя, то в прообразе его он видит самого себя. Есть еще один известный всему миру способ подтолкнуть писателя к написанию «правильных» книжек. Выделяй приличные деньги, оплачивай командировки, пансион — и вперед, будет вам и герой, и белка со свистком. Часто приходится слышать: вот, дескать, такой–то писатель живет на западные гранты. Ну а кто мешает выдавать свои, отечественные? Говорят, под хорошие деньги неплохие книги пишутся. А при желании всего Быкова, Астафьева, Хемингуэя, Булгакова с Достоевским в чернуху затолкать можно, а ведь это мировая литература.
— Вы пишете на русском и на белорусском языках... Кем вы себя считаете, белорусским писателем, русским? Что бы вы посоветовали начинающим писателям в Беларуси, которые надеются, что именно творчество на русском языке поможет им войти в «большую литературу»?
— Я белорус, и от своей белорусскости никогда не открещивался, вместе с тем я гражданин России и служу этой стране. Писатель же я скорее белорусский, по мироощущению и внутреннему строю, хотя почти все, что написано, написано по–русски, а потом уже переведено мной на «родную мову». Очень надеюсь, что мои языковые полюса когда–то поменяются. Хотя, чего лукавить, белорусским писателем, по большому счету, может называться только тот, кто знает, любит и владеет национальным языком. Вообще, во всем мире — это непреложный факт. Язык же творчества каждый волен выбирать сам. Русскоязычная литература Беларуси имеет право на существование, только ее представители никогда не станут классиками белорусской литературы, как Набоков не стал классиком английской, а Гоголь — украинской. Молодежи бы посоветовал писать, прежде всего, талантливо, талант от языка не зависит. Многие белорусские студенты, поступив в Литературный институт, в скорости переходят на белорусский язык, тем самым сохраняя свою самобытность.
— В вашем последнем романе холопским мышлением обладают и новоиспеченные дворяне... Может быть, должно смениться несколько поколений, прежде чем потомственное обладание богатством породит некий аристократизм? Или в холопы, или в разбойники — другого пути нет?
— Мир состоит в подавляющем большинстве из серединных людей, живущих по принципу: мне вполне достаточно того, что у меня есть. И слава Богу, что это так, иначе мы бы никогда не вылезали из революций и бунтов. Так вот, мне кажется, что «холопство» в нашем бюрократическом, коррумпированном обществе становится для многих не только способом сохранения достаточности, но и возможностью сделать карьеру и навязать свое «холопство» другим. Рассуждая о моем романе, вы обратили внимание на противопоставление «холопов» и «разбойников». Разбойник — это не «браток» и не бандит, он ими не может быть по определению, это скорее Кудеяр, Робин Гуд, лукавый и сметливый человек. «Холоп» же, напротив, почти всегда потенциальный преступник и раб. Аристократом ни он, ни его дети никогда не станут, в этом главный смысл романа. Что касается меня самого и моей службы: во всех властных структурах есть романтики и небезразличные люди, пытающиеся честно делать свою работу, тешу себя надеждой, что отношусь к этой категории, хотя холопский пот нет–нет да и застит очи.
— Вы учились в Литературном институте имени Горького... Нужно ли отдельное учебное заведение для литераторов, в том числе и в Беларуси?
— Творчеству и мастерству надо учиться — это безусловно. Однако нужны не столько литературные вузы, сколько творческие мастерские и семинары, которые бы вели признанные и маститые писатели. В былые времена не Литинститут давал путевку писателю в жизнь, а Всесоюзные совещания молодых писателей. Их надо воскрешать хотя бы в масштабе Беларуси, но это невозможно, пока белорусская писательская организация расколота. Если для огромной России подобные разделы не столь ощутимы, то в небольшой стране, да еще в годы становления независимости и суверенитета, это здорово ударило и по ее международному имиджу, и по духовной стабильности общества. Я не исключаю, что этот раскол не случаен и, кроме амбиций отдельных руководителей, за этим стоят другие, куда более серьезные намерения, к примеру, желание вбить клин между национальной элитой и руководством республики, поделить нас на своих и чужих. Поэтому я член обоих белорусских союзов писателей. Трудно мне делить литературные пристрастия и друзей.