В 2007 — 2008 годах на страницах «СБ» печатался цикл моих статей под общей рубрикой «Сокровища». Факты многочисленных вывозов наших материальных и духовных достояний за границу там были сгруппированы по странам — сначала соседним, а потом и далеким. Положительный эффект эти статьи, объединенные только что в книгу «Белорусские сокровища за рубежом», которая увидела свет в издательстве «Лiтаратура i Мастацтва», дали в тех случаях, когда речь шла о конкретных сокровищах, вывезенных во время Первой и Второй мировых войн в конкретные города и хранилища. К примеру, отдельные статьи посвящались портретам Немцевичей, отправленным в 1915 году на хранение в Калугу из имения Скоки на Брестчине, коллекциям Эмерика Гуттен–Чапского из Станьково, оказавшимся в Кракове, библиотеке Иоахима Хрептовича из Щорсов на Новогрудчине, будто бы завещанной Киевскому университету имени святого Владимира. Из прессы и выступлений на заседаниях межведомственной Комиссии по вопросам реституции при Совете Министров Беларуси (кстати, без ложной скромности должен отметить, что статьи данного цикла ускорили создание комиссии) узнаю, что по инициативе Министерства культуры уже ведутся переговоры о возвращении портретов Немцевичей в оцифрованном виде (для начала пусть будет и так) для возрожденной усадьбы в Скоках, собрания Гуттен–Чапских приобретают статус европейских ценностей, а украинские и белорусские библиографы приступают к совместному созданию каталога библиотеки Хрептовичей.
Вперед по усадьбам!
Все это натолкнуло меня на мысль подготовить следующий цикл статей, где речь пойдет не о том, где и что белорусское находится за рубежом (понятно, что такие сокровища выявить сложно — в открытых фондах они, как правило, не находятся), а о том, откуда, что и когда было вывезено. Здесь в поле зрения оказались прежде всего собрания государственных музеев, из частных — богатейшие собрания Радзивиллов, отчасти Сапегов. Ну а шляхта и дворянство, как говорится, средней руки? Ведь далеко не все «классовые угнетатели» тратили свои средства на кутежи да развлечения по столицам и зарубежьям. Среди них было немало людей просвещенных, меценатов, собирателей, чьи музейные, библиотечные, архивные коллекции соперничали с радзивилловскими и сапеговскими, дополняли их.
Отправляясь в путешествие по усадебным собраниям, беру себе в помощники трех знающих союзников. Первый — неутомимый и одержимый, но уже, к сожалению, ушедший от нас, Роман Афтаназы, польский исследователь из Вроцлава, который (видел сам) собрал несметное количество снимков интерьеров и экстерьеров наиболее богатых усадеб (ученый именовал их резиденциями) на территории Беларуси и Украины. Частично фотографии опубликованы в 11–томном издании большого формата под названием «История резиденций на давнишних кресах Речи Посполитой». Первый тираж вышел скромно и на правах рукописи, ибо польские власти тогда боялись отрицательной реакции со стороны Советского Союза. Второе же добротное издание уже характеризовалось в печати как многолетний научный подвиг. Финансировал выпуск, находясь в Лондоне, профессор Анджей Цехановецкий, о котором наша газета уже не раз писала и который недавно получил белорусский орден Дружбы народов. Помнится, в свое время, когда А.Цехановецкий передал мне четыре белорусских тома «Истории» в подарок, я был несколько смущен: мол, историей белорусских магнатов и их богатств не занимаюсь. В ответ наследник князей Мстиславских и Заславских улыбнулся:
— Когда–нибудь понадобится. Ведь Беларусь имеет такие богатые традиции, раньше или позже задумаетесь, где и что находилось, чтобы вернуть народное достояние.
Второй помощник — варшавский историк культуры Эдвард Хвалевик, которого тоже нет в живых. В его книгах и статьях, опубликованных в 20–е годы прошлого столетия, речь непременно шла о собраниях на «кресах всходних». Выписки из публикаций Э.Хвалевика положили начало существованию третьего и основного моего помощника — базы данных по культурологии и краеведению. Естественно, в ней есть существенные лакуны, ибо это не дело отдельно взятого человека — создавать такой всеобъемлющий банк информации. В частности, в нем совсем не оказалось Иванска, с которого сегодня начинается наше мини–исследование.
Первоначальный толчок
В «СБ» уже рассказывалось об известной белорусской художнице–ткачихе Ольге Демкиной, живущей ныне во Франции. Вернувшись весной этого года, побывав на выставках, организованных на ее родине, в Чашниках и Новолукомле на Витебщине, она устроила мне своеобразный экзамен:
— А ну скажите мне, всезнайка, что вы знаете про Иванск и род Володковичей?
— Про Иванск — буквально ничего. А про одного из Володковичей, мстительно казненного когда–то в Минске, я подробно писал в книге «Як жылi нашы продкi ў XVIII стагоддзi».
— Так то в Минске, — торжествовала моя собеседница. — А те Володковичи были собирателями картин, книг и рукописей на земле Чашников. Плоховато вы знаете свою провинцию, — и гостья протянула мне краеведческий очерк учителя Виктора Грибко «Iванск», изданный еще в 2000 году на средства местных энтузиастов — председателя сельсовета Михаила Гацуры, председателя колхоза «Беларусь» Виктора Клеса и с помощью академических ученых.
В поисках подтверждений либо опровержений я бросился к различным солидным изданиям — «Збору помнiкаў гiсторыi культуры Беларусi», другим энциклопедическим справочникам. Но там про Володковичей и их собрания не нашлось ни слова. И только дотошный Роман Афтаназы порадовал меня статьей Iwansk, из которой я узнал, что сие древнее селение впервые в письменных источниках вспоминается в 1564 году, когда около него произошла известная битва с войсками Ивана Грозного. Но как Евань оно существовало намного раньше. Местные памятники археологии восходят к доисторическим временам.
Что находилось в Иванске?
Однако меня в первую очередь интересовали сведения о музейных, библиотечных и архивных собраниях Володковичей, владевших имением с 1774 года. Один из представителей этого разветвленного рода, предводитель дворянства Борисовского уезда Викентий Володкович (1761 — 1839), сконцентрировал в своих руках огромные владения в нескольких уездах. Но расцвет Иванска наступил при его внуке, тоже Викентии (1846 — 1927), действительном статском советнике царской России и рачительном хозяине. Ему принадлежало около 75 тысяч десятин пахотной земли, лесов и озер, несколько мельниц, лесопилок, большая и современная фабрика бумаги и картона, конюшни со знаменитыми рысаками.
Имея такие достояния, Володковичи значительную их часть тратили на пополнение своих музейных, библиотечных и архивных собраний, которые хранились в полуподвальных со сводчатыми потолками помещениях большого одноэтажного дворца, построенного в стиле классицизма в начале ХIХ века. Потом к нему сделали пристройку, тоже предназначенную для коллекций.
Сам Афтаназы в Иванске не бывал, поэтому опирается на описания, сделанные накануне Первой мировой войны искусствоведом М.Яловецким. Дневниковые записи последнего под названиями «Иванские воспоминания» и «Иванские легенды» чудом сохранились у его дочери в Испании, откуда они, после публикации в Лондоне, и попали в руки Афтаназы.
Благодаря Яловецкому и Афтаназы мы сегодня знаем, что наиболее ценные портреты Володковичей помещались в столовой, оббитой внутри дубовыми досками. Для дальнейших поисков важно знать, кто на них был изображен. На самом видном месте, вверху, висели портреты Кшиштофа, Юзефа, Фелициана, Мартина, Доминика, Софии и Терезы Володковичей. Качество их исполнения, подчеркивает Яловецкий, было разным: наряду с выдающимися произведениями искусства попадались откровенно любительские. К сожалению, приведенные в книге копии копий портретов также не отличаются выразительностью.
Основные семейные собрания, цитирую вслед за описаниями Яловецкого — Афтаназы, размещались в «сводчатых полуподвалах новой части дома. Отдельный зал с уставленными вдоль стен и достигающими потолков дубовыми шкафами был предназначен для библиотеки и семейного архива. Собрание книг, переплетенных в кожаные обложки, включало в себя старопечатные издания вместе с комплектом свода законов Volumina Legum. Архив — кроме чисто семейных бумаг — состоял из бесчисленных материалов по истории Речи Посполитой, особенно касающихся северо–восточных земель. В этой группе находилась львиная часть архива полоцких иезуитов, а также переписка коронного подканцлера Еронима Радеевского с королем Яном Казимиром, письма Марины Мнишек и ее мужа Дмитрия Самозванца, несколько писем Барбары Радзивилл, автографы короля Сигизмунда Августа, дарственные и привилегии Стефана Батория (...), письма князя Николая Сиротки Радзивилла (...)». Библиотека и архив «были упорядочены и, очевидно, также каталогизированы перед самым началом Второй мировой войны краковским историком доктором Яном Домбровским».
В следующем зале того самого корпуса находился фарфор — сервизы, произведенные в Мейсене и Корце, а также знаменитый севрский, привезенный в XVIII веке одним из Володковичей из Франции. Третий зал исполнял роль семейной сокровищницы. Там хранились огромные подносы с гербами, сумки с тонкими ажурными узорами, серебряные, золотые и позолоченные подсвечники. На стенах висело древнее оружие, оправленное в кожу, украшенное рубинами и другими драгоценными камнями. На полу стояли вместительные окованные сундуки, где хранились свадебные серебряные сервизы. «Имелась также в Иванске коллекция слуцких поясов, в том числе изделия Яна Маджарского и Пасхалиса Якубовича, а также восточных ковров».
Наконец, заканчиваются описания у Яловецкого — Афтаназы, в иванском дворце хранились в 1914 году «в процессе создания региональные музейные собрания». Ибо местные поля, особенно в окрестностях местечка Чашники, были территорией двух великих боев — в 1564 и 1812 годах. Викентий Володкович, последний владетель Иванска, раскопав старые курганы и перекопав давнишние поля сражений, «добывал» оттуда «погнутые панцири, поржавевшие клинки, острия копий, кривые восточные сабли, каменные ядра, пушечные ядра, копья, знаки с наполеоновскими и российскими орлами, сабли французских драгунов и кривые польской конницы (...) и т.д. Также и для этих, только что возникающих региональных собраний, был предназначен отдельный зал».
Где искать?
Но куда все собрания Володковичей девались во время бурных событий начала ХХ века? Из своей краеведческой картотеки я узнал, что в 1995 году в Иванской средней школе был создан историко–краеведческий музей. О нем подробно говорилось и в содержательной брошюре Виктора Грибко. Однако из достояний Володковичей там вспоминались только некоторые их деловые бумаги, использованные местными крестьянами для написания всяческих заявлений в сельсовет. Некоторые прошения были написаны на обороте страниц, вырванных из приходно–расходных книг имения. На одной даже виднеется подпись последнего владетеля усадьбы Винцента Володковича, датируемая 1865 годом. Однако очевидно, что это не фрагменты архивных документов. Куда же делись они? Звоню автору, Виктору Грибко.
Краевед обрадовался моему звонку и сообщил, что с его отцовского благословения судьбами собраний Володковичей занялась его дочь Анна, только что защитившая на эту тему дипломную работу.
Итоги встречи с Анной Грибко обрадовали меня. Почувствовалось, что на смену нашему поколению искателей приходит подготовленная смена. Конечно, точных следов коллекций Володковичей она не обнаружила, но косвенные — довольно прозрачны, убедительны. Просмотрев местную периодику, Анна Грибко пришла к выводу, что витебские музейные работники и частные коллекционеры держали иванские коллекции под пристальным наблюдением. По сведениям известного витебского краеведа А.Подлипского, собрания Винцента Володковича первоначально оказались в руках владельца частного музея В.Федоровича, а оттуда перешли в государственные руки. Существует еще очень важная для нас информация, не замеченная минскими исследователями: собрания Володковичей вместе с фондами Витебского областного музея в начале Великой Отечественной войны были вывезены в Саратов. Но не все экспонаты, и среди них «ничейные» портреты Володковичей, оттуда вернулись. Значит, надо искать в городе над Волгой.
Что же касается архивных собраний, то Анна Грибко обратила мое внимание (вот бывают же казусы) на статью кандидата искусствоведения Майи Яницкой, помещенную в сборнике «Вяртанне», № 2 1993 года, и, к сожалению, подзабытом. Там говорится: «У гады грамадзянскай вайны царскi генерал А.Жыркевiч, якi ў свой час працаваў у Вiленскiм музеi старажытнасцей, у цэхгаўзе г. Сiмбiрска, выпадкова натрапiў на частку архiва Полацкай езуiцкай акадэмii. Магчыма, гэта была частка архiва, што захоўвалася ў палацы Валадковiчаў у Iванску i падчас неразбярыхi i калатнечы грамадзянскай вайны нейкiм чынам трапiла ў Сiмбiрск». Вероятность этого утверждения Майи Яницкой возрастает, если учесть, что до Володковичей Иванск принадлежал... Полоцкой иезуитской коллегии. И та, преобразованная в 1812 году в академию, могла после ликвидации царскими властями в 1820 году использовать свое бывшее владение как хранилище богатейшего архива (о содержании его уже говорилось выше).
Таким образом, дальнейшие пути поиска собраний Володковичей, пусть и не совсем точно, определены.
По соседству — Черея
Когда Ольга Демкина уезжала в Чашники и Новолукомль, я не мог не обратить ее внимание на соседнюю древнюю усадьбу — Черею, принадлежавшую когда–то Сапегам, а потом, с начала ХIХ века, Милошам. Ведь один из Милошей, брат нобелевского лауреата Чеслава, Оскар, стал популярным французским поэтом, творчество которого взросло на белорусских народных легендах. Может, в Черее сохранились его фольклорные записи?
Но из многотомника Романа Афтаназы через некоторое время я узнал, что Оскар Милош вместе со своим имуществом покинул Черею, переселившись в этническую Литву, еще до Первой мировой войны, что его рукописи, скорее всего, оказались в Фонтенбло во Франции, последнем пристанище поэта и дипломата. Поэтому Ольга Демкина берет продолжение поисков уже на себя. Кстати, из поездки она привезла абсолютно редкий литовский плакат, посвященный Оскару Милошу и полученный от местного культработника и собирательницы древностей Тамары Козловской. В Черее не могли также остаться собрания Сапегов, поскольку они рассматривали это свое имение не как родовое, сдавали его в аренду (основной усадьбой для них оставались Ружаны).
Но есть одно обстоятельство, которое принуждает обратить на Черею пристальное внимание. В 2007 году как–то незамеченной вышла из печати книга москвича Роальда Романова «Царьград Черея: Свидетельствуют памятники Белой Руси». Автор, уроженец Борисова, проведший в Черее свое партизанское юношество, а потом ставший известным строителем, утверждает, что это сегодня глухое село когда–то было центром отдельного княжества, равным Царьграду — селению на пути «из варяг в греки».
Имелась здесь во времена Богдана Сапеги и своя чудотворная икона, на которой Матерь Божья изображена с распростертыми руками с Иисусом Христом. Эта икона под названием Царскосельская и Знамение находилась в черейской Троицкой церкви и известна в нескольких вариантах — от XV до ХХ века. Роальд Романов настаивает на том, что один из списков, хранящихся сегодня в Москве, должен быть возвращен на Витебщину.
И еще два открытия следует признать за нашим московским соотечественником. Он впервые публикует впечатляющие старинные «латинско–белорусские планы» времен смуты и поднимает вопрос о возвращении из небытия имени белорусского зодчего Василия Ермолина. Я понимаю, что система доказательств, которой пользуется строитель Роальд Романов, порой может шокировать «чистых» гуманитариев, но не замечать высказанных им новых идей, хранить молчание — не самый лучший способ для установления истины. У меня сложилось впечатление, что в Беларуси просто не заметили книгу нашего соотечественника, рассказывающую об одной из самых древних наших усадеб.
Главная
Гороскопы
