Голая правда: в Минске показали спектакль с неприятным запахом

Источник материала:

"О концепции лика сына божьего" - итальянская постановка Ромео Кастеллуччи, представленная белорусам в рамках Международного форума театрального искусства TEART. На первый взгляд - ничего нового, зато много надуманного, свойственного, влюбленному во всяческие символы и так называемые фишки, современному искусству. В спектакле отсутствуют видимые, ощутимые и привычные зрителю завязка, сюжет, развязка, которые по всем канонам драматургии обязаны в нем быть. Он как бы делится на две части, где в первой прослеживается бытовуха с элементами натурализма, а во второй - сорванная этим натурализмом метафора.

В первой части все предельно просто и напоминает школьную инсценировку ко дню пожилого человека: ни к чему не обязывающий белоснежный интерьер, мужчина, собравшийся идти по своим делам (Серджио Скарлателла), перед телевизором - его изрядно постаревший отец (Джанни Плацци). Фоном служит портрет Христа эпохи Ренессанса. Мужчина хочет уйти, но виноватые вздохи отца дают ему понять: папа опорожнился. Сын начинает подмывать и переодевать отца на глазах у публики. В это время в зале появляется характерный запах. У старика понос, поэтому примерно за 20 минут сын умудряется повторить очищающую процедуру несколько раз. Заканчивая, он выходит на кухню, а в это время его отец, уже имеющий и проблемы с головой, выливает на себя свои же фекалии, которые выжимались из полотенец в процессе мытья. Сын возвращается, в отчаянии от испытанного напряжения поворачивается лицом к картине и начинает молиться. Отец многократно просит прощения. Гаснет свет. Чуть позже он освещает сгорбленную фигурку отца, который в одних подгузниках уходит за кулисы - в сторону нарисованного Бога. Сцена пустеет. Конец первой части. 

Итак, ничего нового… Однако наблюдение за поведением сына, как он пытается подавить свое нарастающее раздражение, убирая за отцом и успокаивая его, как вот-вот сейчас сорвется, но вспоминает о Боге и обращается к нему - все это, такое бытовое, близкое и понятное, - почему-то, приковывает внимание зрителя к сцене. Он не покидает зал даже тогда, когда артист, играющий старика, отворачивается голым задом к пришедшим на спектакль людям и в зале начинает откровенно вонять (пустили сероводород?), вспоминает, как долго не навещал своих стареющих близких и вдруг чувствует, что наблюдает не только он сам, наблюдают и за ним. Лик Христа, контрастирующий с этой отчаянной бытовухой, изображен так, что каждый в зале может почувствовать его взгляд, устыдиться собственного малодушия под всевидящим оком... нет, уже не только с картины.

…Во второй части изображение лика сына божьего занимает новую позицию. На опустевшую сцену выходит обыкновенный школьник, достает из рюкзака снаряды и с детским азартом, один за другим, начинает запускать в картину. Потом появляются и другие ребята, делают то же самое. Все действие сопровождается характерными звуками и специальным освещением. Наблюдать жутковато, но понимание подтекста отвлекает от неприятных ощущений. Если герой из первой части, познавший жизнь в самых различных ее проявлениях, уже может за что-то покаяться, осознав грехи, - попросить у Господа прощения и терпения в уходе за больным отцом, то у этих детишек все только началось. Впереди еще много грехов, но пока рано об этом задумываться. Снаряд за снарядом, плевок за плевком, грех за грехом - все в лицо всепрощающего и терпящего Христа.

Нагрешив вдоволь, дети уходят. Последним удаляется мальчик, появившийся на сцене первым. Перед уходом он еще какое-то время стоит и смотрит в глаза Иисусу. Далее - под шепот молитв, от которого по телу начинают бегать мурашки, прекрасная картина Ренессанса начинает заливаться черными чернилами, на глазах превращаясь в уродство. Вспоминается уайльдовский "Портрет Дориана Грея" - в принципе, смысл похожий: чернила - это грехи, которыми захлебнулся созданный Господом, изначально прекрасный мир. Черная жижа порока мешает человеку выбрать верный путь, познать свою веру, найти и почувствовать Бога. В спектакле это выражено проявляющимися и меняющимися с помощью специального освещения надписями на изуродованном лике: You are my shepherd и You're not my shepherd (соответственно, "Ты мой пастырь" и "Ты не мой пастырь"). Здесь постановщик обращается к Библии (кто не в теме, не поймет, и это на финальном аккорде - огромный минус). Либо ты пришел и познал Бога, либо усомнился и не сделал этого, а дорога познания хоть и своя у каждого, но модель - нагрешить, а после покаяться - общая для всех. Другое дело, как долго и до какой степени, мы этого не понимаем.  

Нить баланса веры и ее потери прослеживается во всем спектакле. Его нельзя назвать красивым или некрасивым, на него не стоит водить девушку, чтобы произвести хорошее впечатление (Кастеллуччи, как-никак…), но след от него не стирается, как минимум, несколько дней и послевкусие имеет свойство меняться, перетекая из одной фазы в другую. Например, тот, кто испытал первоначальный восторг, переварив его, способен рационально осмыслить детали. У того, кто поначалу спектакль не понял или даже невзлюбил, может появиться неожиданное желание оправдать увиденное. В любом случае, чтобы понять, хороша постановка или нет, лучше выдохнуть и отпустить любые поспешные эмоции.   

Что касается сравнительного момента, подобных спектаклей в Минске пока не ставят. Если белорусские театры пойдут на эксперимент и введут в свой репертуар что-то вроде опыта Ромео Кастеллуччи, есть вероятность того, что после дегустации подавляющее большинство молодых зрителей переключится исключительно на такие спектакли, обходя своим вниманием классические постановки (модно!). Если же случится так, что классика и современное искусство будут жить в отечественных театрах душа в душу, то в подобной практике - социальных не реклам, но спектаклей - окажется нечто полезное. В театр ведь можно ходить не только за удовольствием… Но не будьте, уважаемые режиссеры, уж больно натуралистичными и не забывайте, что среди вашей публики могут оказаться аллергики. Например, запах итальянского креатива еще долго преследовал белорусских зрителей Ромео Кастеллуччи. Пожалуй, из чьих-то голов он не выходит и по сей день.  

Мария Войтович, OPEN.BY

Теги: Минск