«В 39 лет родила сына, спустя полгода опять блистала на сцене». Интервью с лучшей белорусской танцовщицей

Источник материала:

«На кинофестивале в Риме Франко Дзеффирелли подарил нам с Юрием Трояном два флакончика французских духов. Сказал: „Это вам и вашему Адаму“. Мы танцевали тогда адажио из „Сотворения мира“. А я только потом узнала, что это был Дзеффирелли, представляете?» — рассказывает легендарная балерина Людмила Бржозовская. Публикуем фрагменты интервью, которое она дала «Народной Воле».

---

Людмила Бржозовская родилась в Минске. Окончила Белорусское государственное хореографическое училище. В 1966—1988 годах — в Театре оперы и балета БССР. Народная артистка Беларуси. Была первой исполнительницей партий Кармен, Евы, Неле, Фригии, Маши, Возлюбленной в спектаклях «Кармен-сюита», «Сотворение мира», «Тиль Уленшпигель», «Спартак», «Щелкунчик», «Кармина Бурана», созданных на белорусской сцене Валентином Елизарьевым. С 1997 года — педагог-репетитор Национального театра оперы и балета Беларуси.

---

«Главным критиком была мама. После спектакля могла часами распекать меня по телефону»

— Людмила Генриховна, балетные тела изменились? Может быть, есть какие-то тренды на внешность?

— Мне кажется, в балете сейчас мода на высоких и очень стройных.

— То есть поменялся и «весовой норматив»?

— Нет, по-прежнему максимум 54 килограмма. Но и это многовато. Думаю, что потолок — пятьдесят. Тогда легко и прыгать, и поддержки делать. Хотя бывают довольно плотные танцовщицы — с сильными ногами, большим шагом. Порой это так красиво, так неожиданно… Мне нравится, когда рождается что-то индивидуальное.

— Как это индивидуальное находили вы?

— Для меня не было мелочей, я даже волосы перекрашивала. Ну разве может быть Мария в «Бахчисарайском фонтане» черненькой? А как помогали впечатления! У меня долго не получалась «Кармина Бурана». Елизарьев там напридумывал всяких фокусов, мне было очень сложно раскрепоститься. И вдруг в Ленинграде я попадаю на «Укрощение строптивой» с Алисой Фрейндлих. Она играла блистательно, неподражаемо! После спектакля я сразу же поняла, как нужно танцевать.

— Вам, кстати, как работалось с Валентином Николаевичем?

— Всегда было очень сложно за ним повторять. Но я видела, что он хотел сказать, и запоминала то, что чувствовал при этом. Довольно долгий и сложный процесс, но это, наверное, и есть самое интересное.

— Вы были его музой, первой исполнительницей многих шедевров…

— «Сотворение мира», «Кармина Бурана»… Но сначала была «Кармен». Боже мой, какие он там придумал образы! Это и злость, и любовь, и прощение. Кармен умирает, но прощает, понимаете? Кстати, во всех спектаклях ее убивают кинжалом, но только у Елизарьева она погибает от «объятий» любимого.

В белорусском Большом Бржозовская танцевала больше двадцати лет. В 39 родила сына, спустя полгода опять блистала на сцене. Правда, довольно быстро поняла: это всё.

— В театре тогда как раз была смена поколений, — вспоминает Людмила Генриховна. — Пришли высокие балерины — Душкевич, Шеметовец, Дадишкилиани. Мы вместе закончили тогда — Саркисьян, Троян, Павлова и я. Финального спектакля не было. Я просто знала: ну вот, танцую последнее «Лебединое», последнюю «Жизель».

— И как потом жить? Неужели можно смириться с расставанием?

— Но я ведь осталась в профессии, устроилась в хореографический колледж. Поработала, правда, всего несколько лет. Поняла, что скучаю, и пошла к Елизарьеву проситься обратно.

— Теперь у вас профессия без возраста. Педагогом-репетитором, наверное, можно быть очень долго?

— Потому что самое главное в нашей работе — увидеть образ. Как бы слепить через тело, которое мне дано, свои воспоминания, чувства, найти для каждого что-то свое, уникальное. Еще великий Роден сказал: «Смотрят все, но не каждому дано видеть». Но это очень большой труд — лепить из человеческого тела красоту.

— А это у вас, наверное, уже от папы. Он ведь был художником?

— И даже научил меня рисовать. А это очень помогает видеть.

— Гордился вами?

— Конечно, но главным критиком была мама. После спектакля могла часами распекать меня по телефону. А я ведь поначалу даже не мечтала быть звездой.

— Разве без тщеславия можно состояться в вашей профессии?!

— И все же она о другом. Мне всегда казалось, что зрители после спектакля не должны уйти прежними.

Дебют на анальгине

— Людмила Генриховна, танец только в театре? Или дома у вас тоже балетная обстановка?

— Да бросьте! Есть, конечно, какие-то фотографии, книги. Старые пуанты где-то лежат. Сейчас у девочек уже совсем другая обувь. Устойчивая, все рассчитано буквально по миллиметру. А мы свои терочкой шаровали, заливали носочки мебельным лаком.

— Балет − это просто больно или очень больно?

— Самое страшное, когда случаются травмы. У меня нога подвернулась на ровном месте! И слышала ведь — треснуло, но убедила себя, что просто растяжение. И это перед дебютом, представляете? Так что моя первая Сольвейг была на анальгине.

— Ой, а я же вам еще не рассказала, как мы на гастроли ездили! — оживляется Людмила Генриховна. — Весь мир! Два месяца колесили по Индии, месяц были в Сингапуре, Шри-Ланке, Малайзии. Забрались даже в Гималаи. Никогда не забуду ту канатную дорогу над пропастью. Ужас!

— Впечатления от встреч с иностранным зрителем такие же яркие?

— На кинофестивале в Риме Франко Дзеффирелли подарил нам с Трояном два флакончика французских духов. Сказал: «Это вам и вашему Адаму». Мы танцевали тогда адажио из «Сотворения мира». А я только потом узнала, что это был Дзеффирелли, представляете?

— Хоть сериал снимай! Кстати, Людмила Генриховна, а почему вы так долго не
соглашались на интервью? Вы же удивительный рассказчик!

— Прежде чем встретиться, я должна как-то настроиться. Так сразу мне сложно решиться.

Да что там интервью: Бржозовская отказалась даже от роли в кино! Недавно артистке звонили из Москвы, предлагали сыграть Лилю Брик в фильме о Маяковском — но нет.

— Да и вообще, — улыбается балерина, — если я когда-нибудь уйду на пенсию, буду только рисовать. Я и теперь могу до трех ночи возиться с красками. Мне это очень нравится.

— Но это ведь очень интимный, одинокий процесс…

— Что вы, мне бы побольше такого одиночества!

— Людмила Генриховна, балет портит характер?

— Наверное, он просто забирает всю тебя. По-другому трудно чего-то добиться.

Теги: Минск