Гении и тираны. Семейное насилие в жизни Толстого, Айвазовского и других классиков

Источник материала:

История проблемы семейно-бытового насилия весьма поучительна. Главными действующими лицами там порой выступают люди, которых мы привыкли считать образцом для подражания. Ведь не может же классик быть плохим человеком и тиранить, а тем более истязать своих домашних.

На поверку оказывается, что очень даже может. Во всяком случае, именно об этом говорит история первой жены прославленного художника Ивана Айвазовского — Юлии Гревс. Дочь врача-шотландца на русской службе, она вышла за живописца в 1848 г. Ему был 31 год, ей — 19 лет. Дом, что называется, полная чаша. Достаток, четыре дочери, счастливая семейная жизнь. На первый взгляд.

Пучины Айвазовского

Потому что второй взгляд должен упасть на письмо Юлии Яковлевны, которое она написала в 1870 году. По иронии судьбы письмо датировано 8 марта. А вот адресат — сам российский император Александр II, к стопам которого жена Айвазовского припадает в поисках защиты от мужа. Сначала она описывает то, что сейчас назвали бы психологическим давлением: «Грубость и запальчивость его внушили как мне, так и детям нашим непреодолимое к нему чувство боязни и страха до того, что мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги».

Но потом картина становится гораздо более жест­кой: «Я нередко подвергалась насилиям, следы которых были видны на всём теле и даже на лице. Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла у меня горлом. Другой раз он вывихнул мне руку… С угрозой меня зарезать он бросился на меня, больную женщину, с бритвой… В припадке бешен­ства он другой раз схватил меня за горло… долго я носила на шее знаки от этого насилия… Я молю для себя и детей моих одного только спокойствия и ограждения от грубого произвола!»

Налицо полный набор того, что принято называть абьюзом — таким видом отношений, где один партнёр полностью подчиняет себе другого, постоянно унижает его, издевается и наслаждается своей властью. Неизвестно, что бы сказал по этому поводу император, — письмо к нему так и не попало. Зато быстро и штатно сработала служба, создание которой сопровождается красивой легендой. Якобы Александр Бенкендорф, вступая на пост руководителя этого подразделения, спросил, в чём будут заключаться его обязанности. Вместо ответа он получил от императора Николая I белый платок: «Вот! Будешь утирать им слёзы вдовых, сирых и всех несчастных». Да-да, это жандармы. III отделение.

Именно там решали вопрос о насилии в семье Айвазовского. Дополнив картину такими подробностями: «Ей нередко случалось получать от мужа щелчки в нос, от которых тёмные пятна расходились по всему лицу, — писал подполковник Карл Кноп шефу Отдельного корпуса жандармов Петру Шувалову. — Или встречать лицом брошенные в неё подсвечники и тому подобное. Дети иногда прятали мать свою в шкафу, чтобы оградить её от бешеных насилий мужа».

Надо сказать, что дело своё жандармы знали — после един­ственной (!) воспитательной беседы с подполковником Кнопом Айвазовский дал расписку, что согласен на отдельное проживание жены и детей и обязуется «выдавать ей ежемесячно впредь по 300 рублей, а также передать моей жене или уполномоченному ей лицу принадлежащее ей имение Кринички».

Толстой. Война без мира

Впрочем, иногда конфликты в семьях классиков приобретали характер позиционной войны, где уже не разобрать — на чьей стороне правда.

Скажем, многие уверены, что тяжёлый характер и паранойя супруги Льва Толстого Софьи Андреевны послужили причиной бегства её мужа из Ясной Поляны и скорой его смерти. Другие убеждены, что, наоборот, это автор «Войны и мира» довёл жену до психического срыва, создав невыносимые условия.

Скажем, после шестого ребёнка врачи категорически запретили Софье рожать. Но врачей Лев Николаевич считал шарлатанами и потому довёл количество рождённых детей до 13: «Если ты больше не будешь рожать, зачем ты мне вообще нужна?» Правда, дети рождались слабенькими — выжили в итоге восемь. Да ещё было несколько выкидышей.

А ещё Лев Николаевич не признавал кормилиц — всех детей его жена должна была кормить грудью. То, что на этом фоне развилось хроническое воспаление молочных желёз, в расчёт не принималось — это полагалось терпеть.

Терпение не труд

Вообще «терпеть», похоже, главное понятие российской истории в этом вопросе. Причём терпеть полагалось всем — мужчинам в том числе. Найти среди заметных исторических персон того, кто не терпел побои хотя бы в детстве, конечно, можно. Но большинство всё же бывало бито, да так, что сейчас это показалось бы настоящим истязанием.

Вот, например, первое детское воспоминание Михаила Салтыкова-Щедрина: «А знаете, с какого момента началась моя память? Помню, что меня секут, секут как следует, розгою… Было мне тогда, должно быть, года два, не больше».

А вот и Иван Тургенев: «Драли меня за всякие пустяки, чуть ли не каждый день. Раз одна приживалка донесла на меня моей матери. Мать без всякого суда и расправы тотчас же начала меня сечь — секла собственными руками и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, сам догадайся, за что я секу тебя!»

Нечто подобное творилось и в российской императорской семье. Другое дело, что там право побоев родители делегировали учителям. Николай I, например, вспоминал: «Меня обвиняли в лености и рассеянности. Нередко воспитатель, граф Ламздорф, наказывал меня тростником весьма больно прямо посреди уроков». Трост­ником — это ещё цветочки. Будущего императора лупили и тяжёлой линейкой из пальмового дерева, и даже ружейным шомполом. Могли также схватить за шиворот и с размаху ударить о стену.

Кстати, именно при выросшем Николае I впервые в российском законодательстве упоминается домашнее насилие: «За жестокое обращение с женой, особенно в случае нанесения ей ран, муж, по жалобе супруги или её родителей, подвергается наказаниям с возвышением оных двумя степенями».