Белоруссия: от гражданской нации к национальной мифологии?

Источник материала: russkie.org

В каждом из государств, образовавшемся после распада СССР, сложились свои варианты построения национального государства. В этом отношении Белоруссия не является исключением. Несмотря на заявления о том, что белорусы и русские – практически один народ, в стране есть четкая установка на формирование белорусской нации.

Интересной особенностью белорусской национальной политики является то, что акцент в ней делается не на этнокультурную, а на гражданскую модель формируемой нации. До последнего времени такая политика была достаточно эффективной. Косвенным свидетельством этого является искренняя убежденность большинства представителей российского научного сообщества, СМИ, политических деятелей в том, что в Белоруссии «русского» вопроса не существует. В этой связи представляют интерес те принципы, на которых выстраивается белорусская политическая нация.

Как представляется, достаточно четко подходы белорусской правящей элиты к проблемам национального строительства нашли отражение в новой редакции Концепции национальной безопасности Республики Беларусь от 9 ноября 2010 г. Следует сразу отметить, что на уровне концепции закреплен курс на формирование белорусской нации. В частности, в документе утверждается, что в стране будет по-прежнему проводиться политика, направленная на создание условий «для укрепления единой общности «белорусский народ»». Однако при ответе на вопрос о том, что же такое белорусская нация, каковы ее основные признаки, эксперты и разработчики концепции дали интересный ответ. Они утверждают, что «национальные духовные традиции» белорусского народа «нашли отражение в идеологии белорусского государства». В свою очередь, основными принципами этой идеологии являются «единство нации, социальная справедливость, солидарность, нравственность». Эти формулировки, по нашему мнению, позволяют показать специфику проекта белорусской нации.

Разработчики концепции практически отождествили понятие государства и нации. Однако, несмотря на тесную связь между государством и нацией, это далеко не тождественные явления, поскольку нация включает в себя еще и гражданское общество, а не только госслужащих, военнослужащих и сотрудников правоохранительных структур от МВД до новорожденного Следственного комитета. В обществе существуют различные национальные дискурсы, т.е. разные представления как о конкретных мероприятиях внутренней и внешней политики в их соотнесении с интересами нации, так и о принципиальных основах существования самого национального сообщества. Согласно концепции, всего этого не существует, поскольку на теоретическом уровне закреплен монолог идеологии белорусского государства как единственного выразителя национального интереса. Указанное выше отождествление представляется неслучайным, поскольку достаточно ярко характеризует белорусский политический режим.

Не менее интересным является сам перечень основных признаков белорусской нации. Во-первых, показательно то, что на первом месте оказывается идеологема «единства нации». Ее появление отчасти закономерно для процесса собственно конструирования нации, когда гражданам сравнительно недавно образовавшегося государства приходится постоянно напоминать о том, что они должны ценить наличие политического суверенитета. По всей видимости, отсюда проистекают государственные кампании «Мы беларусы!», «Беларусь – это мы!». Важность этих кампаний не стоит преуменьшать, поскольку в марте 1991 г. большинство жителей БССР не собирались поддерживать идею выхода из состава СССР, а в последующее время главным тезисом в пользу белорусской независимости стало запугивание населения тем, что в сопредельной России произошла грабительская приватизация, наступил разгул преступности и т. д., то есть апеллировать властям приходилось к преимуществам белорусской социально-экономической модели, а не к политической ценности белорусской независимости как таковой.

Кроме того, установка на «единство» имеет еще оттенок времен советской пропаганды, когда общественное единение трактуется с точки зрения отсутствия в обществе социальных и иных конфликтов. Но этот национальный монолит скорее напоминает советское морально-политическое единство, что чревато попытками не замечать или подавлять те конфликты, которые неизбежны в обществе и требуют разработанных механизмов по их мирному разрешению.

Следующий тезис о «социальной справедливости» не менее спорен в силу своей неопределенности. С одной стороны, апеллируя к идеалу равномерного распределения в обществе богатства, отсутствию резкого разделения на богатых и бедных, наличию разветвленной системы льгот и защиты, предоставляемой государством малоимущим слоям населения, эта установка не может не вызывать симпатию. Но, с другой стороны, идеал социального государства в реалиях современной белорусской жизни превратился в пропагандистскую иллюзию, начиная с доступности жилищного строительства и заканчивая мизерными пенсиями. В итоге социальная справедливость по мере износа и деградации доставшейся от советского времени социальной инфраструктуры и системы государственных обязательств вырождается в недалекий популизм. Еще менее представительна в этом списке «солидарность», которая скорее напоминает один из лозунгов французской революции 1789 г. Впрочем, если принять во внимание толкование, заложенное в словарях, то термин «солидарность» подразумевает еще и «одинаковый образ действий или убеждений». Получается, что национальной традицией белорусов является единомыслие, что вновь заставляет вспомнить советскую практику.

Наконец, по нашему мнению, оставляет больше вопросов, чем ответов формулировка о том, что основой идеологии национального государства является «нравственность». Последняя, по всей видимости, предполагает следование государственного аппарата или десяти заповедям, или неопределенным этическим нормам в стиле известного разговора крохи со своим отцом на предмет того, что такое хорошо, а что такое плохо. Невольно закрадывается мысль о том, что существуют нравственные и безнравственные нации, коль утверждается, что идеология белорусского государства – это квинтэссенция белорусских национальных традиций. Кроме того, когда о нравственности, подкрепленной авторитетом государства, рассуждают члены-муджтахиды Совета экспертов Исламской республики Иран, а высшим должностным лицом является факих, который правит страной до прихода мессии, то это можно понять, поскольку в Иране установилась теократия. Но Белоруссия – светское государство. В этой связи считать нравственность принципом именно «государственной идеологии» более чем рискованно. Особенно если вспомнить, что идеология, согласно определению из подготовленного в Академии управления при Президенте РБ учебника, это – «систематизированная, теоретически оформленная совокупность идей, которые выражают и защищают определенные социально-классовые интересы». В этом случае получается, что классовый интерес и нравственность совпадают, ведь государственная идеология наделяется нравственным авторитетом.

Однако политическая история демонстрирует скорее обратное: нравственные запреты легко приносятся в жертву политическим и классовым интересам. Так что утверждать, что государство стоит на страже нравственного абсолюта, идеологически оправдано разве только при режимах, аналогичных существующему в Иране. Когда же в Конституции закреплен принцип идеологического плюрализма и светский характер государства, такие ответственные заявления лучше просто не делать. В противном случае при последовательном развитии данного принципа можно дойти до сакрализации государственной власти или утверждений о нравственности того, что в интересах государственной идеологии. Вряд ли составители концепции могли помыслить такие выводы, поэтому не стоило закреплять «нравственность» идеологии в таком важном документе. В итоге получилось, что государство хочет для своих граждан только чего-то хорошего и неопределенно нравственного.

Итак, белорусская нация как политический проект конструируется, во-первых, государством как единственным актором без участия гражданского общества, во-вторых, главной ценностью нации становится политическое единство, которое дополняется социальной справедливостью, солидарностью и нравственностью. Однако в настоящий момент ни социальная справедливость, ни солидарность, ни нравственность не могут считаться теми признаками, которые безусловно присущи белорусскому национальному сообществу как в силу социально-экономических реалий, так и в силу того, что нравственность, по нашему мнению, в принципе не может безоговорочно отождествляться с жизнью политических сообществ. Наконец, и нравственность, и солидарность являются, скорее, благими пожеланиями, чем строго прописанными принципами внутренней политики. В свою очередь, это не позволяет их использовать как инструмент формирования национального сообщества, подавать их как особенности белорусского политического проекта.

Все перечисленные признаки национального сообщества выстраивались не вокруг языковых, культурных и исторических особенностей, а принадлежат к специфически понимаемой общественно-политической сфере. Кроме того, частично они воспроизводят элементы советской идеологии. Все это позволяло до последнего времени проводить политику формирования белорусской нации по гражданской модели. Однако указанные выше противоречия и недостатки означают, что выбранная модель белорусской нации при определенных политических обстоятельствах может претерпеть изменения в сторону усиления этнокультурного компонента. На практике это приведет к предоставлению преференций белорусскому языку, сокращению сферы русской культуры, внедрению негативной по отношению к России крайне идеологизированной версии белорусской истории, т.е. Белоруссия может пойти по украинскому пути национального строительства.

В результате этой политики посредством системы образования, средств массовой информации, языковой и культурной политики национальная идентичность выстраивается на основе противопоставления себя России, что позволяет списать на нее все сложности и проблемы суверенного существования, а независимость от восточного соседа подавать как единственное спасение нации.