"Я боюсь за дочку, она должна жить со мной". Программист судится с безработной бывшей женой

— Мы были знакомы всего полгода, влюбился, потерял голову. Как только стали жизнь вместе, сразу ничего не заладилось: ссоры, скандалы… Причины, думаю, вы сейчас поймете. Я дважды подавал на развод, первый раз заявление забрал, надеялся, все наладится, а в мае 2015 года принял для себя окончательное решение расстаться, — вспоминает Алексей. — Уже после развода Анна уехала жить в родной город, в один из областных центров, а я, чтобы быть поближе к дочке, перевелся туда на год из Минска. Сперва виделся с Ксюшей без проблем, но весной 2017 года бывшая жена опять стала препятствовать встречам с ребенком. Поэтому был вынужден обратиться в органы опеки и местный суд, чтобы была возможность наравне с Анной Александровной воспитывать Ксюшу. Я хотел проводить с дочкой 50% времени, иметь возможность на равных принимать участие в ее воспитании. Бывшая жена уговорила забрать заявление, пообещав исправиться и не чинить никаких препятствий. Кроме того, моя мама по просьбе Анны приезжала в областной центр, жила там по неделе, потому что экс-супруга нуждалась в помощи, хотя сама при этом не работала.

Как говорит мужчина, после беседы с бывшей женой он два месяца спокойно встречался с дочкой, ходил с ней в кино, парк, забирал на выходные в Минск, затем снова начались проблемы.

Во-первых, скоро девочке в школу, в 5 лет ребенок говорит простыми предложениями, не умеет правильно спрягать, допускает ошибки в окончаниях. Логопед поставил значительное отставание для нее возраста. Знания не системные, поверхностные, Ксюша не знала семь цветов, рисовать и раскрашивать толком не могла, в свои почти 5 лет карандаш держала в кулаке, в общем, можно долго перечислять. Во-вторых, именно у меня ребенок перестал болеть. За год у матери дочка болела 15 раз и это подтверждается выпиской из поликлиники! Раньше я сам был склонен считать, что она предрасположена к простудным заболеваниям, но сейчас уверен: это следствие вечных сквозняков в квартире, потому что Анна курит при ребенке, открывая при этом окна.

Пока девочка жила с папой, Алексей обратился в суд с иском об определении места жительства ребенка. Зимой 2018 года суд вынес решение в пользу мамы «с немедленным исполнением», то есть отец должен был сразу отдать ребенка. Ксюша уехала жить с мамой. Уже два месяца папа не может увидеть ребенка и пообщаться по телефону.

В мотивировочной части решения суда указано: по заключению органов опеки и попечительства оба родителя создали необходимые условия, чтобы ребенок жил с ними.

«При этом суд не принимает во внимание, что отец ребенка имеет преимущество в материально-бытовом положении, так как оно само по себе не является безусловным основанием для передачи ему ребенка на воспитание. Из показаний мамы следует, что источником дохода семьи являются личные сбережения и получаемые на ребенка алименты, она не работает ввиду частых заболеваний ребенка и необходимости обеспечивать за ним уход. (…) Суд приходит к выводу, что оба родителя имеют возможность обеспечения каждым из них надлежащих материально-бытовых условий для воспитания и развития ребенка», — говорится в документе.

Во время суда также озвучивалось: Ксюша находится в социально-опасном положении, потому что между родителями конфликт. В качестве свидетелей во время процесса были допрошены врачи. Например, педиатр частые простуды девочки объяснил следующим — «имеются различные факторы, провоцирующие заболевания». Мама выполняет все рекомендации, у Ксюши есть все прививки.

Отдельно суд разбирал непростую тему для семьи: злоупотребляет Анна алкоголем или нет. Суд установил: женщина ни разу не привлекалась к административной ответственности за совершения правонарушение в состоянии алкогольного опьянения, дважды в 2017 году по заявлению бывшего мужа доставлялась в наркологический диспансер, где «не отрицала употребление алкоголя в указанные дни, при этом была доступна к продуктивному контакту». А на учете оказалась потому, что пила алкоголь и барбитураты.

«Употребление алкоголя обусловлено ее эмоциональными переживаниями, данное употребление не носит систематического характера, ею не нарушен количественный, качественный и ситуационный контроль в употреблении алкоголя. При отсутствии к ней претензий в течение года, она будет снята с учета», говорится в мотивировочной части решения суда.

— В суде из показаний врача выяснилось: еще в 2010 году впервые Анна доставлялась сотрудниками милиции на освидетельствование в состоянии алкогольно-наркотического опьянения, О том, что она употребляет алкоголь и барбитураты для улучшения настроения, я до суда не знал. Отмечу, барбитураты — это класс седативных препаратов, обладающих снотворным, противосудорожным и наркотическим действием. Если их употреблять с алкоголем, возникает привыкание. Кстати, общаясь с психологом, дочка сказала: «Мама пьет пиво». Разве нормально слышать такое от 5-летнего ребенка? — задается вопросом Алексей. — В отношении Анны было возбуждено уголовное дело по статье «Мошенничество», позже ее амнистировали. Все слова моей мамы и свидетелей-специалистов, которые наблюдали дочку в Минске, заключение органов опеки столичного района суд не принял во внимание. Сославшись на то, что моя мама заинтересованное лицо, показания психолога непоследовательные и противоречивые, а заключение минского органа опеки носят поверхностный односторонний характер.

Комиссия центра корректирующего развития одного из столичный районов уверена: девочка не дотягивает в развитии на свой возраст, сотрудники садика областного центра, куда ходит Ксюша, эти слова опровергали. По их мнению, у девочки нет «педагогической запущенности», а маму они никогда не видели выпившей. Результаты психологической диагностики в областном центре показали: маленькая Ксения эмоционально больше привязана к маме, а отца воспринимает «в качестве непривлекательной для себя фигуры».

— Я с этим не согласен! Ребенок на две недели перед исследованием был изолирован от меня, а ведь она меня любит, обожает, с шеи не слазит, любой специалист скажет, что ребенок больше привязан к тому, с кем на данный момент проживет, — комментирует документ Алексей.

В суде психолог социально-педагогического центра, который проводил психологическую диагностику, высказался о том, что ребенок должен жить с мамой. Этой же позиции придерживается другой психолог-педагог, который с девочкой лично не общался.

«Последствия материнской депривации и нарушения первичной привязанности могут проявляться в форме речевых нарушений, расстройств поведения, неадекватного эмоционального реагирования ребенка», — указано в мотивировочной части суда.

При этом свидетель добавила: «Учитывая возраст ребенка, у него формируется гендерная и половая идентичность, при этом мать в ее формировании играет главную роль».

А вот, что указывают специалисты, которые работали с семьей и делали заключение: «Психологическую дистанцию с матерью Ксения ощущает как длинную, что может указывать на отсутствие чувства общности. Со слов ребенка, мать практически не играет с ней в совместные игры».

Зимой по заявлению Анны ее бывшему мужу временно ограничили выезд из страны, уже несколько месяцев мужчина невыездной. Но его сейчас больше беспокоит не это, он готовится к обжалованию решения суда первой инстанции.

— Я не согласен с решением суда. За три месяца смог доказать, что могу воспитывать дочку самостоятельно, я не против: пусть мама приезжает к Ксюше, когда хочет, но ребенок должен жить с тем, кто о нем на самом деле забоится. Она ходила в один из лучших детских садиков, где маленькие группы, с ней занимался логопед, няня с педагогическим образованием. Но самое главное — я люблю свою дочку и хочу, чтобы она была счастлива. У нас великолепные отношения. Уезжая с мамой, она сказала: «Остановите поезд, я хочу жить с папой», — вспоминает Алексей. — Ежемесячно выплачиваю бывшей супруге 1300 долларов в качестве алиментов, оплачиваю поездки на юг, дарю дочке подарки. Анне давно за 30, имеет стаж в три года, получала при этом минимальную оплату труда, она только перед решением суда стала на биржу труда. Для меня очевидно, она боится потерять ребенка как единственный источник дохода, а если потеряет — придется выходить на работу. Теперь мне стало абсолютно очевидно, почему она чинила препятствия, опасаясь, что дочка предпочтет жить с отцом. Не понимаю, почему сектор охраны детства любые ее действия все время пытается оправдать якобы стрессом? Какой стресс? Она же ничего не делает! И ведь организация называется охрана детства, а не охрана мамы. Почему в данном случае не отстаиваются права ребенка? Глядя на образ жизни Анны, я опасаюсь за негативное формирование личности дочери. Не хочу, чтобы маленькая Ксения видела перепады настроения мамы, когда та в очередной раз выпьет алкоголь, ведь в будущем она сможет скопировать ее поведение. Я боюсь за дочку, она должна жить со мной.

Алексей напоминает: у министерства образования есть и четкие методические указания, в которых указаны критерии постановки в СОП и подготовке заключений для суда.

— Бывшая жена употребляет алкоголь с барбитуратами, в отношении нее возбуждалось уголовное дело, плюс ко всему постоянная безработица. Почему данные факты не нашли отражения ни в протоколе СОП, ни заключении для суда? — не может скрыть возмущения Алексей. — При этом меня проверяли все: опека, милиция, СПЦ, врачи, и ни одного признака социально опасного положения в моей семье не нашли.

TUT.BY обратился за комментарием к Анне, женщина отказалась, сославшись на то, что «устала от травли, которую устроил бывший муж» и посоветовала обратиться к ее адвокату. Защитник пояснил: до обжалования решения суда в областном суде никаких комментариев не будет. От беседы с журналистом также отказались в детском саду, в который ходит Ксюша, органы опеки в Минске и в областном центре.

— Решение, с кем будет жить ребенок, принимал суд, мы не комментируем личную жизнь граждан, — говорят в органах опеки и попечительства областного центра.

— Случаев, когда принимающие решения в интересах детей в спорах родителей об их воспитании, исходят из интересов ребенка, а не из собственных страхов, представлений и стереотипов, к сожалению, немного. Именно поэтому и число случаев, когда детей передают на воспитание отцу, крайне невелико. Вместе с тем хочу отметить: наши мужчины не так часто доходят до суда, потому что сами были воспитаны в женском окружении, — комментирует TUT.BY Наталья Поспелова, специалист по семейному неблагополучию и устройству детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. — По опыту могу сказать: как только начинается борьба за ребенка, женщина активно разыгрывает две карты: намек на сексуальные домогательства и на ненормальность папы. Это практически беспроигрышные варианты. Стоит только упомянуть в опеке, в суде, на беседе у психолога о том, что папа не так посмотрел на ребенка, не так помыл в ванной, — исход спора за ребенка практически предрешен. И он очевидно в пользу мамы. Сотрудники системы охраны детства напуганы такими рассказами, к тому же у нас нет методик для выявления случаев сексуального насилия, которое, конечно же, имеет латентный характер.

Аргумент о «ненормальности» отцов (как правило — психической) тоже «хорошо» действует на должностных лиц, принимающих решения о том, с кем из родителей должен проживать ребенок. Зачастую даже настойчивость папы в борьбе за ребенка толкуется как ненормальность: «Да не будет нормальный мужик столько сутяжить! Никак не успокоится!». Но это же вполне естественно, что мужчины предпринимают усилия в борьбе за своего ребенка. Как правило, слова о том, что «у него не все в порядке с головой» из уст бывших жен часто звучат в адрес сильных и харизматичных мужчин, например, силовиков, или тех, которые чего-то серьезного добились в жизни, сделали себя сами. «Вы же понимаете, он того, может, он вообще маньяк какой!» — эти слова, даже вскользь брошенные мамой, парализуют и без того не слишком последовательные шаги в сторону интересов ребенка со стороны органа опеки…

Работа в системе охраны детства особенная. Главная ее особенность в том, что в решении ситуации невозможно найти лучший вариант. Лучший — он уже утрачен. Родители уже развелись, рассорились, расскандалились… Поэтому в ситуациях споров о детях представители органов опеки как бы взвешивают гипотетические риски для ребенка. Мнение специалиста, привыкшего, что мама своему ребенку плохого не сделает, а от «пап этих» неизвестно чего ждать, — в пользу мамы. Несмотря ни на что. Опять же это привычнее. А то еще придется объяснять, почему ты на сторону папы стала… А вдруг коррупция? Особенно, если папа — состоятельный человек. Это, кстати, третья, безотказно действующая карта в спорах о детях. И если она еще не выпала из рукава стороны, то это дело времени.

Я бы советовала принимающим решения в отношении детей уходить от черно-белых схем, искоренять однозначность в отношении семейных взаимоотношений. Семья — это очень подвижная и динамичная система, а потому отчего бы в случае угрозы благополучию ребенка в силу каких-то негативных изменений в жизни одного из родителей, которому ребенок передан на воспитание, не пересмотреть ранее принятое решение и не передать ребенка тому, кто сегодня и сейчас может позволить себе дать ребенку больше ресурса времени, сил, внимания, любви.