Светлана Алексиевич: Свободную страну должны строить свободные люди

По делу об убийстве Политковской к пожизненному заключению были приговорены Сергей Хаджикурбанов и Лом-Али Гайтукаев, который умер в колонии в июне прошлого года по неизвестным причинам. К разным срокам лишения свободы приговорены еще трое: Рустам, Ибрагим и Джабраил Махмудовы. Родные и коллеги Политковской требуют установить, кто именно заказал убийство, и предать его суду. Но это так и не было сделано. Лишь Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) в июле этого года присудил семье Анны Политковской 20 тысяч евро компенсации, признав, что российские власти нарушили в отношении журналистки право на жизнь.

Именем Анны Политковской названы многочисленные правозащитные и профессиональные журналистские премии. Одна из них присуждается международной женской правозащитной организацией Reach All Women in War ("Помочь каждой женщине в огне войны"). В этом году премию получила белорусская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе Светлана Алексиевич:

– По-моему, Аня как была, так и осталась нравственным камертоном для нас и в нашем обществе, хотя общество этого не слышит и в этом не признается, и среди журналистов, хотя тоже далеко не все на такие стандарты ориентируются. Но, наверное, потому что в жизни нашей все те же проблемы, все те же предательства, все то же самое: разочарование в том, что произошло, где мы оказались. Так что Аня как бы живая.

– Трудно рассказывать о разговоре вообще. Это же все так калейдоскопично, все отталкивается от каких-то настроений, от чего-то сиюминутного. Она очень много говорила о Чечне, конечно. Я помню, часа два мы сидели, половина этого были ее рассказы о Чечне. Мысль, которая мне особенно запомнилась, – она говорила, что людей, которые на стороне добра, гораздо больше, чем мы знаем, чем они называют себя. Но имеют смелость отозваться, когда что-то происходит, если что-то требуется от них, то они делают то, что надо, и так, как надо. Вот именно эти люди помогали ей в Чечне, хотя многие из них потом платили за это жизнью, даже не только своей жизнью, а жизнью всей своей семьи, своего дома, своего имущества. Вот это мне особенно запомнилось, эта мысль. Конечно, ее отчаяние (она, по-моему, опять собиралась в Чечню). Отчаяние, в то же время ее бесстрашие. С ней уже до этого времени очень много чего произошло – и наркотики ей подбрасывали, и в плену она была, много чего она уже испытала. Рядом с такими людьми, да их по пальцам перечтешь, было всегда с о, что ты не дошел до конца. Я помню свое ощущение: она дошла до конца, а я... мы не можем это сделать, у нас почему-то нет ни веры, ни сил для этого, ни настоящего отчаяния.

– Да, вот это, что так неожиданно, только что была нормальная мирная жизнь, и вдруг на этой же территории, то, что было огромной страной, в которой мы выросли, вдруг люди творят друг с другом ужасные, совершенно жуткие вещи. Это, конечно, вызывало недоумение, потрясение. Я думаю, Аня была потрясена до глубины души всем этим. Я помню, мы говорили с ней, как быстро слетает человеческая культура – в одно мгновение. Человек оказывается ничем не защищен, вылазит что-то звериное или вылазит некое коллективное чудовище. Эти люди творят какие-то совершенно средневековые вещи друг с другом. Сейчас мы видели это на Украине. Так что я, когда говорю об Анне… Обычно в эти дни я часто слышу некую поэтизацию ее образа, того, что она сделала. Нет, это была очень страшная работа.