Экс-глава ЦК КПБ Малофеев: Я был главным врагом Горбачева

Бывший первый секретарь ЦК КПБ Анатолий Александрович Малофеев занимал свой пост с 1990 по 1991 год и стал последним руководителем советской Беларуси. Один из самых закрытых в настоящее время советских чиновников согласился побеседовать с "Нашей Нивой" и вспомнить прошлое.

Сейчас Малофееву 85 лет. После развала СССР он еще некоторое время работал в правительстве Беларуси, возглавлял Палату представителей (с 1996 по 2000 год), был депутатом. Но вот уже 14 лет как Малофеев — пенсионер. Сегодня он много времени проводит в больницах — страдает от варикоза. Говорит, уже давно "не в той форме", не очень хорошо себя чувствует.

Я родился в Гомеле в 1933 году. Но когда началась война, нас вывезли на Урал, в Оренбургскую область.

Поехали я, две сестры и мать. Отца мобилизовали. На третий день после нашей эвакуации разбомбили дом, где мы жили.

В эвакуации мы жили в городе Абдулино с 1941 по 1944 год. Мать — медик, она работала в госпиталях. Пропадала сутками, я ее почти не видел. Моя старшая сестра поступила в училище. А младшую отдали в круглосуточный детский дом.

Об отце ничего не знали долгое время. Он вернулся только в конце 1946 года. До этого о нем никаких вестей не было, ни где воюет, ни жив ли хотя бы. Я полагаю, что он мог быть причастен к секретным полигонам, где разрабатывали ядерное оружие… Но это лишь мои догадки.

Отец никогда ничего не рассказывал и не вспоминал.

В Гомель мы вернулись в конце 1944 года. Жилья не было. Дали нам халупку двухкомнатную, в доме, который должны были сносить… Но помаленьку жили. Отец, вернувшись, начал работать в финансовых органах, а мать всю жизнь до пенсии проработала в поликлинике.

Когда я немного подрос, поступил в железнодорожное училище. Меня направили в Минск, на вагоноремонтный завод. Мне 16 лет было. Там я проработал год, потом перевели меня в Гомель. Поработал — и пошел служить.

Я попал на 4 года на флот, это была бригада охраны водного района в Прибалтике.

За нами были закреплены охотничьи корабли, задача которых была искать и уничтожать подводные лодки. Постоянно велись учения, корабли все время были в море. Четыре года… Почти все время наш корабль был в водном дозоре: Прибалтика, рядом с водами Швеции…

Когда умер Сталин, в 1953 году, я был в учебном отряде в городе Вентспилс. Мы переживали все. Ушел человек, прошедший войну в роли главы такого государства… Но тогда люди другими были — я таких и не знал, кто бы радовался смерти Сталина. Может в душе разве что? Но ведь в душу не заглянешь. Сам я переживал, конечно.

Наколку я сделал не на флоте, а еще раньше, в 13 или 14 лет.

#1#

Мы с друзьями с детства мечтали о море (смеется). Мы были детьми улицы. В послевоенное время росли сами по себе.

Родителям не до того: сутками на работе, а у меня ведь было и две сестры. Всех надо чем-то накормить, как-то одеть и обуть… А до 1947 года и есть-то почти нечего было. Когда продуктовые карточки отменили, стало чуть получше.

А мы с друзьями собирались и мечтали о море. Бегали на Сож, сидели на плотах, смотрели на воду, рассветы там встречали. Я тогда мечтал: вот бы сейчас по Сожу и до Черного моря доплыть! Уверен был, что стану моряком. И вот кололи сами себе эти татуировки. Швейная игла, тушь — и всё. Был один парень постарше, у которого лучше, чем у других, получалось, он и колол.

Я же татуировкой хотел выразить свое желание пойти на флот. И попал же туда! Я по духу и сегодня моряк. Когда меня спрашивают, служил ли я в армии — дилетанты спрашивают, конечно, — я отвечаю, что в армии никогда не служил. Говорю: "Я служил на флоте!".

На флоте я получил младшего лейтенанта.

Должен был ехать в Петербург, получать образование. В Высшее военно-морское училище подводного плавания меня приняли бы вне конкурса.

Но отслужил четыре года и приехал в Гомель. А там родители. И они говорят, мол, ох, столько сына не видели, куда ты снова поедешь, какой Петербург… Ну я и не поехал.

Работал потом на заводе, слесарем по ремонту оборудования. Сложная профессия, много учиться надо было. Я потихоньку занимался в вечерней школе. Затем меня забрали в райком партии, инструктором. Это было в 1962 году.

С Машеровым я был знаком. Я же окончил Институт народного хозяйства и работал заведующим сектором в промышленном отделе Гомельского обкома. Учился, кстати, хорошо. Изучал экономику промышленных предприятий, должен был знать ее как "Отче наш".

Ну и работал сначала в райкоме, потом в обкоме. В обкоме занимался белорусской нефтью, тогда как раз искали ее. Я и день, и ночь проводил на буровых.

И из обкома меня перевели в Минск, в отдел химической и легкой промышленности в ЦК. Я все же промышленник, я не идеолог.

Идеология, вообще, не самый главный вопрос, по сравнению с экономикой. Есть экономика — будет государство. Я и сегодня так считаю.

И вот, в период работы в Минске меня вызывает Петр Миронович. Полгода я проработал, квартиру уже получил, правда, еще не заселился. Ну и думал, что буду дальше в ЦК работать. А Машеров мне говорит: "Тебе не важно, где жить!". И отправили меня первым секретарем Мозырского горкома партии. Я не очень-то хотел ехать, но Машеров убедил.

В Мозыре главным было строительство нефтеперерабатывающего завода. Я стройку хорошо знал и головой отвечал за нее, а завод был вписан в решение съезда КПСС. И мы не смогли ввести завод в эксплуатацию в положенный срок — опоздали на год.

Тогда из Москвы собирались приезжать, разбираться с нами, в первую очередь — со мной. Но Машеров поехал к Брежневу, там они договорились.

А почему мы не ввели завод в срок? Строительство шло нормально, за это Беларусь отвечала. А финансы выделял Совет министров СССР. И нужны были доллары, поскольку новые технологии, оборудование закупали за рубежом.

После того как не смогли сдать завод в эксплуатацию, Машеров приехал, собрал руководство области. В 8 вечера сели обсуждать, вышли только утром. Я объяснял, что мы не ввели в эксплуатацию, потому что денег не дали. Машеров мне говорит: "Я понимаю. Вообще, тебя бы наградить за то, что вы сделали. Но — в эксплуатацию не ввели. А за решения съезда КПСС вы несете ответственность?". Говорю: "Ну да, несем…"

Но обошлось. И потом, когда завод наконец запустили, Машеров звонил мне, поздравлял.

Была ли смерть Машерова убийством? Разные ходили слухи. Сам я ничего не считаю, потому что факты нужны. Но Машеров был личностью, безусловно.

После того как был запущен нефтеперерабатывающий завод в Мозыре, мне позвонил первый секретарь обкома, говорит: "Анатолий, твоя миссия в Мозыре окончена. Начинается строительство завода "Гомсельмаш". Все согласились, что ты будешь секретарем Гомельского обкома по промышленности".

Стал я работать в Гомельском обкоме. Затем был председателем облисполкома, затем — первым секретарем Гомельского обкома. А потом я узнал, что первый секретарь Минского обкома ушел на другую работу. Замену ему искали три месяца, не могли найти. И мою кандидатуру также рассматривали. Я, честно говоря, уже не хотел в Минск возвращаться. Но так получилось, что меня выбрали и "забрали". Поехал я в Минск.

Не скажу, что мне было страшно, когда я стал первым секретарем ЦК БССР. В штаны я не дул.

Я шел на работу, отдавался делу. Мог бы отказаться, кстати, кандидатур хватало. И выбрали меня, потому что я прошел вот какой путь! Это была моя жизнь, мое все, я не просто был каким-то не пришей кобыле хвост!

Зарплата у первого секретаря была небольшая. Слабенькая. Рублей 450. Жили мы скромно.

После того как Союз развалился, у меня деньги на сберкнижке не сгорели, потому что не было ничего. Гореть было нечему — я сам должен был гореть на работе. Зачем я нужен, если не буду гореть?

Хрущева я с трудом воспринимал. Когда ракеты повезли на Кубу — это была большая ошибка, едва до войны не дошло.

Я был на Кубе. Оказывается, много советских военнослужащих осталось там в могилах. Есть даже мемориал. Я спросил: а что за мемориал, боевых действий же не было?! А мне рассказали, что советских военнослужащих везли на Кубу тайно, в трюмах. А морской переход до Кубы длительный, люди болели, некоторые и умирали. На Кубе их и похоронили.

Брежнев, пока был здоров, был хорошим руководителем. Он одним из лучших руководителей был — пока был здоров. Вообще-то, наверное, не стоит мне оценивать генсеков, люди прочитают — скажут про меня: "Вон какой придурок нашелся!". Я придурком не хочу быть.

Я Горбачеву был главным врагом. Я не воспринимал его идеи. И не раз высказывался. У меня и сегодня плохое мнение о Горбачеве, это не та личность, которая должна была управлять такой страной.

Однажды на заседании ЦК КПСС меня и еще нескольких секретарей российских обкомов пригласили на сцену. Выставили и стали воспитывать. А мы ответили, что страна в тяжелом положении, из нее бегут люди, массами бежали, страну обкрадывают и разваливают и терпеть это нельзя, надо как-то решать… Я был сторонником реформ. Реформ, а не развала. Я и сегодня так считаю.

Развал СССР — большая трагедия, конечно. Посмотрите, сколько впоследствии возникло сложностей, они и по сей день сказываются.

Я был членом Президиума Верховного Совета. И вот происходит непонятно что, говорят, Горбачева удерживают в Крыму…

Мне звонят из Москвы, говорят: "Надо приехать, будут обсуждаться большие вопросы, в том числе и положение в стране". А положение было тяжелым, во всех смыслах. Ну я поехал.

Пришел на заседание, зал полон, человек 400. Большинство оппозиционно настроено. А членов Президиума человек 12. Начали обсуждать ГКЧП. Это было необходимо Ельцину, чтобы убрать Горбачева, такие ходили разговоры.

Ну и я тогда взял слово. Говорю, что сегодня в стране тяжелое положение, нужно это обсуждать. Меня ГКЧП не интересовало.

Но проголосовали так, что из повестки дня убрали все вопросы, кроме ГКЧП. Ну та аудитория для того и собиралась, конечно. Я говорю, что если так, то меня этот вопрос не интересует, голосовать за это не буду.

А когда я вернулся в Минск, меня почему-то сделали главным сторонником ГКЧП. Думаю, оппозиция так поработала.

А создание ГКЧП — это преступление против партии.

Даже уголовное дело возбудили против меня. Звонят мне из прокуратуры, я им говорю: присылайте повестку. Меня уверяют, что это будет просто беседа, не допрос. Ну ладно, я пришел в прокуратуру. Но, вижу, протокол ведется, на печатной машинке все фиксируют. Беру протокол, читаю — там не то, что я говорил. А я знаю, что могу вносить изменения в протокол. Начинаю вычеркивать, ставлю пометки на полях: "Неправильно", "Исказили слова", "Неточно"… Чтобы объяснить, что неправильно, на полях места же не хватит, поэтому пришлось вот так.

Еще одна такая встреча в прокуратуре была, но в третий раз я сказал: "Присылайте повестку" — и не пошел к ним. После это дело заглохло. Когда была уже независимая Беларусь, может, и стоило с ними разобраться, но я не хотел ввязываться в это дерьмо.

В 1994-м я не хотел баллотироваться в президенты Беларуси, хотя мне и предлагали. Не мое амплуа, не хотел туда идти. Сам я голосовал за Александра Григорьевича Лукашенко и впоследствии при нем работал 13 лет во власти.

Я считал, что он лучшая фигура. Его поддерживало население, а не конъюнктура, это было видно. И после того как Лукашенко выбрали, объявили результаты, я порадовался, что наше понимание процессов было верным. И я не ошибся. Беларусь все же идет вперед, развивается.

Да, есть проблемы, но нельзя без проблем. Чудес не бывает.

Ельцин — очень сложная фигура. Очень сложная. Двойственная. Да, он много приезжал в Беларусь, Россия много помогала, когда считала это целесообразным…

Но я скажу так. У меня знаете, какое отношение к Ельцину? Да никакого! Вот так.

Ни плохого, ни хорошего. Ельцин есть Ельцин. Такие приходят и быстро уходят.

С Россией у нас все хорошо, как и должно быть. Должны быть родственные, товарищеские отношения. Мы из одной колоды. В этом мире Беларуси одной тяжело устоять.

Без России нам тяжело придется. Но надо помнить, что и там есть разные люди. Кто-то нас поддерживает, кто-то — против нас.

С Европой мы тоже должны поддерживать хорошие отношения. Но это непросто. Они не всегда хотят этого. Вы же видите, что в мире происходит. А кто ведет эту линию? Америка ведет! Она миром правит.

А что, правильно Америка правит? Я скажу: нельзя так. Надо как-то считаться с тем, что они не одни на Земле. Надо, чтобы Америка имела лицо цивилизованного государства, а не хищника.

Вот развал Союза… Надо было, чтобы страна шла по пути реформ. Но как мы шли, вы же знаете.

Нас повели по пути, который нужен был заокеанскому хозяину.

Биографическая справка. Анатолий Малофеев родился в 1933 году в Гомеле. Окончил железнодорожное училище, Институт народного хозяйства, заочную партийную школу. Начинал работать слесарем, потом пошел по партийной линии. В 1952—1956 служил на флоте, там и вступил в партию.

Малофеев возглавлял Мозырский горком (1971—1978), Гомельский обком партии (1982—1985), впоследствии — Минский обком (с 1985). В ноябре 1990 года стал первым секретарем ЦК КПБ. После развала СССР работал в правительстве Беларуси, являлся председателем Палаты Представителей Национального собрания.

В настоящее время на пенсии. Женат, имеет дочь.