Про опасность позитива и «уменья радоваться»

Источник материала:

Человек «на позитиве» - хороший покупатель и хороший едок в фастфуде, и это многое объясняет…

Страшную сказку я расскажу потом. А сейчас – просто история из жизни. У одной женщины внезапно заболела пожилая мама. В больнице, куда ее отвезла дочь, предложили сделать операцию. Мама не хотела, боялась, дочь ее уговаривала и в конце концов уговорила. Ужасный результат: пожилая мама не смогла выйти из наркоза. «Не проснулась», говоря по-простому, по-народному.

Дочь была потрясена – но не только смертью матери, что само по себе горе, травма, шок и что только хотите. Она была совершенно смята тем, что – так ведь получалось! – она сама послала свою маму на смерть. Тем более что скоро выяснилось: ситуация с мамой вовсе не была критической, угрожающей, требующей немедленного хирургического вмешательства. Можно было делать операцию, а можно было бы пойти, как говорят врачи, на консервативное лечение. А для начала надо было бы посоветоваться с другими врачами, обеспечить дополнительную консультацию, консилиум и т.п. В общем, как-то пошевелить мозгами, руками и социальными связями, а не соглашаться на первое же предложение.

Понятно, что эта женщина испытывала тяжелое чувство вины. Ей казалось, что именно она, а не пожилой возраст и букет болезней, виновата в смерти своей матери.

То есть, конечно, тут важен и возраст, и заболевания – но это если бы мама скончалась через много лет. А так, здесь и сейчас – виновата она, и только она.

Реклама 01

С этими мыслями трудно жить. Эта женщина жаловалась своим близким и даже пошла к психологу-консультанту.

Каково же было ее удивление, когда и большинство друзей-знакомых, и даже психолог-консультант стали чуть ли не хором убеждать ее в том, что все нормально.

Все нормально, потому что сделанного не воротишь? Потому что судьба? Потому что старенькая мама умерла бы не сегодня, так через месяц, или вообще могла скончаться за год до того? Ну, горько, конечно, – но еще так-сяк.

Нет, что вы! Ее утешали не по мелочи, а концептуально. «Не мучайте себя, ведь вы у себя одна!» «Чувство вины – саморазрушительно!» А главное: «Надо жить на позитиве и уметь радоваться!»

Были, конечно, и подловатые рассуждения типа: «Неужели ваша мама, которую вы так оплакиваете, хотела бы, чтобы ее дочь провела остаток жизни в слезах, раскаянии и чувстве вины?» Ах, где же тот смартфон, по которому можно связаться с Царствием Небесным и узнать, что по этому поводу думает мама… Но без такого смартфона все разговоры насчет того, что «мама на том свете все давно простила» отдают какой-то душевной тупостью. Это не раскаяние, не просьба о прощении, символически обращенная к ушедшему, а элементарная жажда комфорта.

Как, впрочем, и весь этот культ «позитива».

Сейчас как цунами идет по головам вот это гадкое, якобы психотерапевтическое: «Не мучайте себя, вы ни в чем не виноваты, живите, как вам нравится». Идет мутной волной, которая сносит хрупкие культурные постройки. Культура вообще штука хрупкая и ломкая – поберечь бы.

Сразу оговорюсь – здесь речь идет о «якобы психотерапевтах» и прочих «квази-консультантах». Настоящие профессионалы прекрасно знают, сколь трудна и болезненна работа скорби, как трудно – но необходимо! – ее пережить и перечувствовать, чтобы получить искомое очищение души от вины и страдания. В классическом психоанализе, который погружается в самые глубины бессознательного (что тоже, кстати говоря, бывает опасно) – это может занять годы. В менее рискованной психотерапии – месяцы. Но там и тут речь идет о работе сознания, которая причиняет – не может не причинить – душевную боль.

Да и безо всякой психотерапии человеку надо уметь переживать горе и страдать, уметь стыдиться и испытывать чувство вины.

Тут дело не только в морали самой по себе – хотя и в ней тоже. Тысячелетиями стыд, вина и раскаяние служили важнейшими двигателями социального поведения. Примерно в XXV веке до нашей эры Гильгамеш горько плакал над телом своего друга Энкиду и предпринял опаснейшее путешествие на край света, чтобы узнать какую-то нужную ему правду и утешиться.

Вину испытывали и продолжают испытывать люди – и личную, и социально-классовую, и даже национальную. Вина преступников перед жертвами; вина счастливцев перед несчастными; вина разлюбивших перед брошенными; вина богатых перед бедными; вина привилегированных перед униженными самой структурой общества; вина государств и правительств за развязывание войн; вина целых наций за благополучие, достигнутое путем колониальной эксплуатации – длинный список, конца которому не видно.

Но все эти вины в итоге становятся мотивом для их преодоления, для создания какой-то новой реальности, хоть чуточку, но лучшей, чем та, прошлая.

Но, повторяю, тут не только в общественной морали дело.

Когда человека вот так успокаивают: «Ни в чем ты не виноват, не грузи себя, не грызи себя, живи на позитиве, радуйся!» — это опасно прежде всего для самого человека. Душевная боль нужна так же, как боль физическая.

А вот и обещанная страшная сказка.

В некотором царстве, в тридевятом государстве, жила-была мама, и у нее был сыночек. Мама его очень любила и всегда жалела, когда он больно ушибал себе коленку, до крови царапал руку или объедался яблоками, из-за чего у него болел животик. Сыночек в таких случаях плакал, просто заливался слезами, а мама брала его на ручки и жалела. Один раз мимо их дома проходила старушка и попросила водички попить, а сынок как раз снова расшиб себе локоть и громко плакал у мамы на руках. Но его мама все-таки налила старушке стакан чаю и вдобавок дала бутерброд с колбасой и две конфеты.

— Спасибо тебе, — поклонилась старушка. – За твою доброту я могу выполнить любое твое желание.

Потому что старушка, как вы уже поняли, была волшебницей.

— Я больше всего на свете люблю своего сыночка, — сказала добрая мама. – У меня просто сердце разрывается, когда он плачет. Сделайте так, чтоб ему больше никогда не было больно! Чтоб он вообще не знал, что такое боль!

— Ах, странная женщина! – сказала старушка. – Может быть, что-нибудь другое для твоего сына? Например, громкую военную славу, а? Или собственную богатую мельницу?

— Нет! – сказала мама ребенка. – На войне его ранят, а на мельнице ему на ножку упадет каменный жернов, и ему будет очень больно! Сделайте, как я просила!

Старушка пожала плечами, взмахнула волшебной палочкой и исчезла.

А ребенок на руках женщины тут же перестал плакать и радостно засмеялся.

— Вот как хорошо! – развеселилась его мама.

Но дня через три мальчик случайно наступил на острую косу, разрезал себе ножку, но не почувствовал боли, не крикнул «Ай-ай-ай! Мама!». А когда мама через час нашла его в саду совсем бледного, было уже поздно, он истек кровью…

А ведь и в самом деле!

Представьте себе человека, который не чувствует боли. Он сожжет себе руки в собственной кухне на собственной сковороде. Он разобьет себе голову или сломает ногу – и сам не заметит этого. Он умрет при прободной язве, не ощутив кинжальную боль в животе. Он не вызовет «скорую» при сердечном приступе.

Точно так же и человек, с юности «живущий на позитиве», улыбается во весь рот, убеждает себя, что «все идет прекрасно, не надо грузиться, никаких проблем нет, я ни в чем не виноват» – а потом, годам к сорока, вдруг психологически рушится.

Вкатывается в психоз, начинает баррикадировать двери и носить шапочки из фольги; укладывается на диван носом к стенке в глубокой депрессии; или, пуще того, «совершает роскомнадзор». Почему? А вот по этому самому. Потому что человек должен уметь страдать, тосковать, испытывать вину, каяться.

И последнее. Самое важное и самое, увы, неприятное.

Есть старый анекдот про охотника и его друга. Друг спрашивает: «Если ты выстрелишь в медведя и промахнешься? А медведь уже на тебя идет?» Охотник отвечает: «Перезаряжу ружье и выстрелю метко!» — «А если затвор заест? А медведь уже близко!» — «Полезу на дерево» — «А медведь за тобой!» — «А у меня есть охотничий нож» — «А если ты его уронишь? А медведь уже рядом!» — «Послушай, друг! – возмущается охотник. – Ты за кого? За меня или за медведя?»

Сдается мне, что эти советчики-психоконсультанты (честное слово, язык не поворачивается назвать «психотерапевтами» всех этих господ, яростно призывающих к «позитиву») – они вовсе не на стороне страдающего человека.

А на чьей же?

Они на стороне супермаркета и бутика. На стороне торгово-развлекательных центров. На стороне маркетологов. Так сказать, «объективно льют воду на мельницу монополий». Тех, которые выбрасывают на рынок вороха плохо сшитых, но зато ярких «весенних коллекций». Тех, которые обновляют линейку гаджетов еще до того, как покупатели прежней модели успевают с ней освоиться.

Потому что, когда человек в плохом настроении, когда он переживает вину или стыд – он плохой покупатель.

А когда ему весело и при этом пусто в сердце – он хороший покупатель и хороший едок в фастфуде. Потому что бессмысленные покупки и бессмысленная жратва – это всего лишь попытка заполнить пустоту души. А пустота появляется тогда, когда человек выталкивает из души вину или боль.

Вот такая «экономика позитива». Простая до обидного. Но другого смысла у вашего хваленого «позитива», к сожалению, нет.

Денис Драгунский, газета.ru