Как в Освенциме: арестант Окрестина об автоматчиках с собаками, коридоре ОМОН и обливании мочой

Владиславу 28 лет, он родился в Минске, окончил юридический факультет БГУ по специальности адвокатура и нотариат. После университета работал и жил в Москве, в 2016-м вернулся в Минск, попытался работать по специальности судебным исполнителем, вскоре уехал в Польшу и снова вернулся в Беларусь. В 2018-м начал все с чистого листа, пишет Белсат

Сейчас Владислав работает помощником воспитателя в детском саду. После последнего возвращения на родину он полностью отказался от работы по специальности и перешел в социальную сферу. Belsat.eu поговорил с молодым человеком о событиях последних недель и о том, откуда появился интерес к общественной жизни.

«Выдвижение Бабарико стало для меня отправной точкой, – начинает свой рассказ Владислав. — Я подписался за него, организовал всех своих друзей, чтобы подписались за него, короче, максимально агитировал за Бабарику. Естественно, я ожидал, что справедливых выборов не будет, что у нас по факту 37-й год, но когда Бабарико задержали вместе с сыном, я удивился, думал, по крайней мере сына не будут трогать».

«9-го августа уже понимал, что несмотря на инициативу «Голос», несмотря на людей, собравшихся возле избирательных участков, несмотря на призывы к совести членов избирательных комиссий, необходимо массово выходить на улицу и отстаивать там свою гражданскую позицию».

«В вечер выборов я был возле Стелы, рядом со мной взорвалась граната и обожгла одежду. Уже после задержания мне помогли тем, что порвали одежду, ведь если бы ее увидели, было понятно, что я был в первых рядах. Мог бы выйти с инвалидностью с Окрестина».

«Задержан я был в 2 часа ночи. Сначала у меня получилось сбежать, когда нас разогнали. А потом я так устал бегать, что, можно сказать, сам сдался. Вышел на проспект возле площади Якуба Коласа, и там меня задержали».

«Из автозака мы уже выбегали. Я понял, что нужно бежать максимально быстро по своеобразному коридору из омоновцев. Тех, кто спотыкался или бежал недостаточно быстро, сразу били. Еще там были автоматчики и собаки. На Окрестина нас поставили в ряд на колени, лицом к забору, запретили поворачиваться, а дальше материли и избивали. 

Избивали за все. Не было правильного или неправильного поведения. Как низко ты ни опускай голову, как ни молчи или отвечай на вопросы, били все равно. Парня избили за фамилию Тиханович, так как, как они сказали, оно созвучно с Тихановской».

«На заре нас завели уже в ЦИП, там тоже избивали. Особенно мне запомнилась женщина, которая кричала на всех, постоянно издевалась. Там многие ходили под себя, кто-то от страха, кто-то от боли… У этой сотрудницы все это вызвало отвращение и смех одновременно. Она кричала: «Вы свиньи, от вас воняет, вы тут обосрались, вы не люди, будьте мужиками». 

Можно сказать, что это было прежде всего психологическое давление с ее стороны. Мне уже позже показывали фотографии, но опознать ее довольно сложно, я видел ее буквально пару секунд, и к тому же она была в маске. При этом она воздействовала не только на арестованных, но и на омоновцев, она их заводила, говорила, «еще жестче, ударь его, так им и надо, этим сукам». 

Она, наверное, была даже жестче, чем сами омоновцы. Они, можно сказать, были деревянные, ходили, матерились и били. А она действительно унижала, ломала психологически. Я убежден, что рано или поздно ее найдут».

«Я убежден, что минимум двоих человек там убили, потому что мы слышали за стенкой камеры, как они просто перестали даже хрипеть в тот момент, когда их избивали. Это было 10-го, когда привозили «баррикадистов». Если находили нож, перцовый баллончик, все что угодно – сразу пытали, от гематом не оставалось у людей живого места».

«По сравнению с теми, кого пытали на Окрестина, мне повезло. Гематомы, которые были на ногах и на спине, уже зажили».

«Физически мы отмучились 9-го ночью, до утра 10-го. Все, что было позже, было очень тяжело психологически. Нас закрыли в камеру № 3 на первом этаже, в шестиместной камере нас было 30 человек. Без воздуха, без еды. И каждую ночь мы слушали, как привозят новых людей, избивают и калечат. Новых людей к нам не подселяли, мы совершенно не знали, что происходит».

«Мы начали подсчитывать, сколько человек могло поместиться в ЦИП. С нами был один парень, который был на Окрестина не первый раз, и мы приблизительно вычислили количество камер на четырех этажах. По нашим подсчетам выходило, что одновременно там могло быть 800 человек. Но привозили столько людей, что даже по нашим подсчетам 11-го уже некуда было принимать новых людей. 

Мы абсолютно не понимали, куда их заводят. Мы по наивности думали, что если в нашей камере 30 человек, то и в других по 30. Мы же не знали, что запихивали в камеру и по 40, и по 50 человек. Плюс мы не считали дворики, где также удерживали людей».

«12-го к нам перевели новых людей, которых содержали во дворике. Они рассказали нам о том, что происходило 10-го, сказали, как они издевались над девушкой и молодыми парами. Если, например, ловили пару, то парня избивали, а девушку заставляли смотреть, или наоборот».

«Рассказали, как стояли во дворике ЦИП, их обливали водой и мочой и оставляли на ночь без одежды, чтобы люди мерзли. Там же вместе с мужчинами были девушки, которым не давали воды, не давали ходить в туалет, они были вынуждены или ходить под себя, или в канализационный люк, который был во внутренних двориках. Если у нас на второй день от духоты у всех начался конъюнктивит, мы ничего не видели нормально в камере, то их на улице пытали холодом».

«Дальше был суд, точнее, пародия на суд. В ЦИП привозили судей, кого-то посадили в кабинеты, кого-то поставили прямо в коридоре. Нас начали выводить, снова поставили на колени, заново побили… этот было на третьи сутки, все это время мы не ели и практически не спали».

Мне досталась молодая судья Линник (судья Первомайского района Минска. – belsat.eu). Судья – тихая женщина, у нее двое детей, она всего боится, но почему-то нас наказывать она не боялась. Мне присудили 14 суток. Я только попросил, чтобы позвонили моей маме и сказали, что я жив. 

Как впоследствии выяснилось, никто ей не звонил. После у них закончилось время, и последних из нас уже судили следующим образом: открывалась в камере кормушка, называли фамилию и спрашивали: «Согласен?». Люди переспрашивали: «С чем?» В ответ заново: «Согласен». И все. Даже не называли срока. Согласен – кормушка закрывается. У нас никто не сказал «не согласен», так как на 4 день все хотели одного – выйти из Окрестина живыми».

«13-го нас начали вывозить из ЦИП, увезли под Слуцк и передали военным. Выбросили 100 грязных, вонючих, избитых мужиков, будто с какой-то войны вернулись. Военные смотрели на нас такими глазами, они просто не понимали, что происходит. Там нас привели в порядок, насколько это было возможно. Нас отвели в душ, накормили, дали отдельную кровать. На фоне того, что было раньше, это был рай».

«А на следующий день нам объявили, что нас всех выпускают. Нас вывели за КПП, и там стояли сотни машин, люди плакали и «разбирали» близких. В тот же вечер я поехал на митинг на Пушкинской, где уже был мемориал убитому Александру Тарайковскому».

«После освобождения ездил в суд за решением, где написано мое наказание. Адвокат подал жалобу на это решение. Эти формальности мне нужны, чтобы потом, когда все завершится, у меня были документы, и я требовал справедливости согласно закону, когда он начнет работать. Но сейчас мы живем в стране, где узники Окрестина подают жалобы в Следственный комитет на милицейский беспредел, а на них заводят уголовные дела…»

За время протестов, по данным МВД, задержали около 7000 человек.

10 августа в Минске погиб 34-летний Александр Тарайковский, которого, согласно видеоисточникам, застрелили на месте. Официально в МВД заявляли, что в его руках взорвался неизвестный предмет.

В Гомеле 11 августа скончался 25-летний Александр Вихор, которого задержали 9 августа. Официально причина смерти выясняется.

16 августа погиб 19-летний Артем Поруков, официально его сбил автомобиль на Партизанском проспекте, но в МВД уго причислили к протестующим.

19 августа в военном госпитале Минска скончался 43-летний Геннадий Шутов. Его ранили в голову 11 августа в районе Московской администрации Бреста во время протестов.

В Волковыске нашли тело 29-летнего Константина Шишмакова. Он был членом участковой комиссии и отказался подписывать итоговый протокол. С ним простились 20 августа, родные отказались комментировать смерть журналистам. Причины смерти пока неизвестны.

Никита Кривцов стал шестым активистом, погибшим в Беларуси с начала протестов против результатов президентских выборов. Он исчез 12 августа. По словам родственников, утром этого дня он поехал на работу в поселок Королев Стан под Минском. Тело Никиты Кривцова нашли 22 августа в лесополосе в черте Минска.

Десятки человек до сих пор числятся пропавшими без вести.