Экипаж машины полевой

День рождения у всех в семье Хвитько зимой. Зять и тот родился 30 ноября. Родные словно знали: в другое время Вячеславу Константиновичу, их мужу, папе и деду в одном лице, — будет не до праздников.

А сейчас ему явно не до разговоров, понимаю при встрече. День у комбайнера ОАО «Сейловичи» Несвижского района не задался. В его «Лексионе-550» нужно планово заменить свечи, поэтому вместо того, чтобы уже добрый час трудиться в поле, экипаж ждет сотрудников сервиса.

Максим, сын и помощник Константиновича, меня успокаивает: «Вопросы с комбайном решат, батя за штурвал сядет, говорить будет — не остановишь. Он ведь без работы не может. Позавчера полетел у нас подшипник. Пока разобрались, было где-то восемь вечера. Так он хотя бы на час — убираем мы до первой росы, примерно до девяти — и то в поле вышел. И что ты думаешь, 30 тонн намолотил».

— Максим, хватит лясы точить, помощь нужна, — доносится бас Константиновича. Через час мы в поле. Из кабины комбайна жатка кажется огромной пастью, в которой метр за метром исчезают колосья. Урожай хороший, Вячеслав Хвитько, заметно, доволен: «Всегда обидно, когда люди относятся к делу спустя рукава. Приехали ребята из сервиса. Я им: «Хлопцы, обещали же к девяти, а уже 12». Они: «Мы начинаем в восемь, дорога, путевки. Выезжать раньше смысла нет, кто за переработку заплатит?» Но ведь я же не причитаю, что работаю — с 6.30 и до темна. Хлеб же собираем, как-никак».

В кабине — +10, прохладно, но тема у нас горячая.

— Что вы так за работу переживаете? Не из-за вас же дело стало, — пытаюсь разрядить обстановку.

Улыбается: «Городским деревню не понять, у нас летом каждая минута на счету. Недели две назад град неожиданно дал, побил часть рапса. А когда ты сам поле под него вспахивал, потом сеял, душа, как за живое, болит».

Оборачиваюсь, слева подъезжает машина. Первый бункер полон. Выгружаемся на ходу. Остановка даже на пять минут, оказывается, невыгодна. Комбайнер подсчитывает: «В день разгружаешься раз 20. Тормозишь на пять минут — теряешь в сутки часа полтора. А за это время можно намолотить 20—30 тонн».

Отвлекаюсь от цифр.

— Слышала, вас все Ватиком зовут.

— Это еще с детства пошло, от родителей, — серьезный тон сменился размеренным, отеческим. — С этим именем у меня как-то прикол случился. Привозит наш водитель зерно с поля, а на весах новенькая девушка стояла, спрашивает: «Это от кого?» В смысле — какие комбайнеры намолотили. Он: «Часть от Ватика, часть от Хвитько». Она и записала: половину одному, половину — другому. Утром, когда списки с результатами вывесили, хлопцы смеялись, мол, что это за комбайнер по фамилии Ватик у нас появился.

У Константиновича звонит телефон — жена. Говорят быстро: мужа отвлекать не принято.

— Не злится супруга, что вы вечно на работе? — спрашиваю вдогонку.

Пожимает плечами, смеется:

— Жалоб не поступало. Максим ведь милиционер, со мной на поле он только во время отпуска. В прошлом году, когда «каникулы» у него закончились, а до конца уборки еще дня два оставалось, Нина Николаевна сама мне помогала. На этот раз, может, по такой же схеме сработаем. А нет, так будет спокойно себе цибулю вязать.

— Устает она, наверное, с вами?

— Ну, так ей уже 53, пора и уставать, — шутит комбайнер. — А вообще, кто живет в деревне, привык трудиться. У нас же еще 45 соток огорода, свиньи, куры. Встаем в пять утра, так что до работы успеваем часок на грядках покопаться. Ну, или в лес за черникой съездить. Но ягод в этом году нет.

— А отдыхать когда? — перебиваю.

Константинович не понимает моего удивления: «Зимой. Люблю на льду с удочкой посидеть».

На секунду затихает, потом продолжает: «Иногда думаю, может, зря так жилы рву. Я ж почти не видел, как дети росли: на поле с рассвета до заката. Хотя нет, с Ириной, дочкой, мы вместе трудились. Ей, когда два года было, жена работала швеей, а малышка со мной на тракторе. Настелю ей ватников, возьмем еды и пашем целый день».

— А Максима как привлекли?

— Я отцу-комбайнеру когда-то помогал, теперь он мне.

Выгружаемся. Константинович смотрит на заполняющийся кузов машины: «Сколько с того времени прошло? Лет 40. А как все изменилось. Раньше 200 тонн за сезон намолотишь — молодец, считай, как сейчас тысячник. А теперь столько в сутки сделать можно. Хотя у нас пока с Максимом рекорд 160 тонн».

Смотрю в окно, рядом работает «Джон Дир», спрашиваю о конкуренции между комбайнерами.

Вопрос Константиновичу кажется детским: «Главное в любом деле не конкуренция, а мотивация. Вот я знаю: чем больше уберу зерна, тем больше заработаю. От намолота соседа моя зарплата не зависит. Тогда зачем мне с ним соревноваться?»

— Принцип у мужчин есть такой — быть первым.

— Ошибаешься, — сказал как отрезал. — Не соревноваться мужики должны, а трудиться. Я вот почему Максима с собой на работу беру? Потому что труд, как это шутят, облагораживает человека. Дети не должны расти белоручками.

— Но выучился Максим не на агрария, а на милиционера, — продолжаю.

— Тот, кто хоть раз попробовал, как тяжело растить хлеб, хочет, чтобы у детей жизнь легче была. Хотя и у сына на службе не все просто. Ну, как есть, сам выбирал. А работать я с ним люблю, с полуслова друг друга понимаем. Ну а чуть что, так я ему и словцо какое смачное сказать могу, с чужим так нельзя, вдруг обидишь.

За беседой намолотили пять бункеров. В каждом — семь тонн. Вроде и не сложно.

— Вот вы говорите тяжелая у вас работа. А что тут трудного: ездишь от края до края поля, да и в комбайне нежарко, — сказала, не подумав.

Константинович отмахнулся: «Может, и так. Только мотовило по ночам снится от того, что на него безотрывно внимательно смотришь».

Интервью закончилось. Из Несвижского района добралась в Минск, поужинала, полистала книгу, решила пораньше лечь спать. Смотрю на часы и понимаю: Максим и Вячеслав Константинович все еще работают. Завтра проснулась, а они уже работают. И как-то за сказанную невзначай свою фразу стало стыдно.