Шанс для пациента и хирурга. Трансплантолог Олег РУММО, сталкиваясь с трудностями, обращается за помощью к святым

Источник материала:

Сколько раз мы слышали: “...А утром он проснулся знаменитым”. Эти слова можно было бы сказать и о кандидате медицинских наук, руководителе РНПЦ трансплантации органов и тканей Олеге РУММО, который впервые в истории белорусской медицины пересадил пациенту печень. Только он не проснулся знаменитым, а, простояв в сильном напряжении за хирургическим столом всю ночь, даже утром ни на минуту не сомкнул глаз...

— Российские трансплантологи, с которыми была договоренность о помощи во время этой операции, опоздали, — говорит Олег Олегович. — Пересадку пришлось проводить без поддержки коллег. И когда она закончилась, на радость уже не осталось сил. В тот момент мы ничего не почувствовали, кроме высокой ответственности. Нас поздравил Президент страны. Мы знали, что вскоре глава государства пригласит нас на прием. Представьте, какими были чувства! О нас знает вся страна, Президент Лукашенко. Не меньший интерес проявляли к этой операции и наши коллеги. Были те, кто переживал за нас, но были и недоброжелатели. Мы же не могли дождаться, когда ажиотаж вокруг этого события спадет. Все мечтали, чтобы наш пациент вернулся к полноценной жизни, что, к счастью, и произошло.

— Так было и в дальнейшем?

— Хотя мы уже выполнили 42 трансплантации печени, пять человек, к сожалению, умерли...

— Даже в медицинских кругах не все однозначно относятся к трансплантации. Говорят, что это слишком дорогое удовольствие...

— На мой взгляд, здесь говорит банальная человеческая зависть. Я не верю в то, что специалисты могут так на самом деле думать. Каждый врач понимает, что пересадка печени для наших пациентов — это последний шанс. Никакая калькуляция неуместна, когда речь идет о жизни человека. А у нас уже есть пациент, в семье которого после пересадки родился ребенок. Такое вот счастье.

До сих пор нет-нет да и вспоминают скандал с московскими трансплантологами, которые якобы торговали органами, убивали людей. Это полный бред! В Беларуси подобное абсолютно невозможно. Чтобы осуществить трансплантацию, об этом должно знать по меньшей мере 20 человек. Неужели все будут молчать? Да и наши доблестные органы в погонах тоже не зря хлеб едят. Если речь о деньгах, то их можно заработать иным способом в рамках закона, совершенно ничем не рискуя.

— В прессе не раз говорилось, что пересадка сердца — высший пилотаж в хирургии. Но, оказывается, с печенью еще сложнее.

— Как хирург, замечу: это — как небо и земля. Печень расположена крайне неудобно для хирургических вмешательств, к тому же очень хорошо снабжается кровью, поэтому пересадку невозможно провести в условиях искусственного кровообращения, как в случае с сердцем. Это признают и сами кардиохирурги. Однако сердце — гораздо капризнее, оно чаще отторгается, а если печень пересадили удачно, у пациента много шансов на будущее.

— Знаю, вы много учились, чтобы выполнить эту сложнейшую операцию. Как родные и близкие поддерживали вас? Насколько надежен был тыл?

— Тыл — понятие емкое. Пересадка не под силу одному человеку. Но так принято, что лавры всегда достаются хирургу, который выполнил ее. И их я разделяю со своими коллегами. У нас слаженный коллектив, где каждый досконально знает свой участок работы и болеет за дело.

Но и без семьи это было бы невозможно. Я вообще с трудом представляю человека без семьи. Моя жена доктор. Да у нас целая династия врачей: мои родители, сестра, родители моей жены. Мы все говорим на одном языке. Жена в тот ответственный период все дела взяла на себя. У нас растет 16-летняя дочь, которой тоже было необходимо внимание.

— Кстати, а как она относится к славе отца?

— А как, по-вашему, может подросток относиться к своим родителям? Дочь Елена, безусловно, любит нас и гордится тем, что мы делаем. Но у нее сейчас свои кумиры. И мы с женой это понимаем.

— Кто первым узнал, что пересадка печени прошла успешно?

— Об успехе тогда было рано говорить — впереди было слишком много вопросов и ожиданий. Но я сразу после операции позвонил отцу. Он тоже хирург. Это было в 6 утра. И мама сразу всполошилась. Она верующий человек, постоянно молилась и за меня, и за моего пациента. Все родные и близкие тогда переживали.

— Когда вы идете на операцию, обращаетесь к Богу?

— Я верующий человек, хожу в церковь и молюсь. И в моем кабинете есть небольшой иконостас. К святым обращаюсь, когда мне трудно.

— Успешно выполненная операция — это высший пилотаж хирурга или все-таки божий промысел?

— Я не знаю, что это: божественное начало или что-то иное? Но что-то все же есть. Как ни назови это, суть не изменится. Бывает так, что во время операции понимаешь: шансов выжить у пациента крайне мало, но вдруг все резко меняется и почему-то успешно заканчивается. В такие минуты словно ощущаешь: кто-то и тебя, и пациента ведет и помогает. А случается и так: все вроде проходит гладко, а в последний момент летит в тартарары. Возникают очень серьезные проблемы. Я ловил себя на том, что как только начинаешь думать, что ухватил удачу “за хвост”, тут же тебя кто-то бьет по рукам за такую самонадеянность. Тебе показывают, что человек не все может решить, что ему не все подвластно. Власть над людьми бывает разной: из-за денег, должности, у врача она тоже есть. Как решит доктор, так и будет лечить больного. И пациенту придется подчиниться. От этого и возникает чувство, что можно управлять судьбами людей, но оно ошибочное...

— Думали ли вы когда-нибудь, что станете таким известным человеком?

— Как и все мальчишки, я мечтал стать космонавтом, восхищался Машеровым. У меня было все, как у ребят 70-х годов: гонял мяч, бегал с ключом на шее, потому что родители весь день пропадали на работе. А потом все-таки... поступил в мединститут. Это было естественно для нашей семьи, как и то, что мужчина должен быть хирургом. Теперь я 24 часа в сутки живу хирургией, а как иначе? Но жена стала роптать по этому поводу. Впрочем, пока из дома не выгоняет, и то хорошо... (смеется).