«Боевых потерь в роте не было»

Источник материала:

Виктор Гаврыш, gavrysh@tut.by © Фото автора и из архива Игоря Шуляка

С конца 1980-х годов и почти до самого начала нового века жизнь военных людей была особенно сложной. Кризис и распад огромной страны, крушение мощной идеологии, крах экономики — все это испытывало на прочность офицеров и членов их семей так, как, пожалуй, никогда до этого в обозримой истории. И среди тех, кто с честью прошел это испытание, — нынешний заместитель командира 40-й базы охраны, связи и обслуживания по идеологической работе подполковник Игорь Шуляк.

Мне его отрекомендовали как особенного представителя сословия военных идеологов. Оно и в самом деле так. Самое очевидное — что Игорь Шуляк награжден боевым орденом Красной Звезды. Согласитесь, это в наши дни - редкость.

Потому и наш рассказ об этом человеке в погонах будет нетипичным — от первого лица. Фактически это слегка отредактированный монолог подполковника Шуляка на заданную нами тему.

«...Я окончил Свердловское высшее военно-политическое танко-артиллерийское училище имени Л. И. Брежнева в 1987 году. После этого был направлен в Туркестанский военный округ, под Ашхабад. Там нас, молодых офицеров-холостяков, собрали в батальоне резерва офицерского состава. В этом подразделении готовили командиров с целью дальнейшего их направления в Демократическую Республику Афганистан.

Были среди нас и «исключения» с женами. Но это единичные случаи. Государство очень щепетильно относилось к тому, чтобы воины-интернационалисты не были связаны брачными узами. Дело в том, что офицера не имели права направлять в Афганистан, если его жена в Союзе не была обеспечена жилплощадью. Квартиры давать никто не торопился. Потому и отбирали для батальона резерва холостяков.
Замполитом в батальоне был майор Корнеев. До этого в Афганистане он был замполитом танкового батальона — и потому с большой симпатией относился к офицерам-танкистам. Благодаря ему я получил возможность съездить домой в неофициальный отпуск. Через командира роты получил разрешение обратиться к Корнееву, сказал ему, что обещал девушке жениться. А свои обещания советский офицер, мол, обязан выполнять.

Замполит с пониманием отнесся к моей неформальной просьбе. Естественно, отпускных билетов никто не выдавал. Это была добрая воля командования батальона — дать возможность молодому офицеру на десять суток съездить домой. И я поехал…

С моей будущей женой меня познакомила одноклассница, звали ее Аня. Если быть совсем точным, мы учились в параллельных классах одной школы. Потом она начала учиться на зубного техника в Витебске — и однажды на летних каникулах приехала домой с подругой. Аня встречалась с моим товарищем. Мы с ним тоже в августе приехали в отпуска на родину. Так все и завертелось. Товарищ продолжал встречаться с Аней, а я начал встречаться с ее подругой Людой.

Каникулы пролетели быстро, а наше знакомство продолжилось. Писали друг другу письма, перезванивались время от времени. Снова встретились во время зимних каникул. Потом я приехал на стажировку в Борисов. Стажировался на должности заместителя командира мотострелкового батальона по политической части и во время выходных постоянно приезжал к Люде в гости.

После выпуска из военного училища мы вместе поехали на юг. К тому времени у меня уже созрело серьезное намерение жениться. Там, на юге, я и сделал Люде предложение, которое она… категорически отвергла. Я-то, романтик, даже кольца обручальные для свадьбы с собой взял. А она заявила: «Не хватало еще, чтобы у меня в паспорте стоял штамп о регистрации брака в Сухуми!».

Моя Люда была очень серьезной невестой. Она хотела нормальную свадьбу с белой фатой и гостями, как полагается. А «курортной» свадьбы у нас не получилось.

Поэтому 16 ноября 1987 года я прилетел в Минск из Ашхабада. Конечно же, в Бобруйске ни один загс не взялся нас расписывать. Не было никаких веских оснований жениться без очереди. Это я знал. Как и то, что меньше чем через месяц окажусь «за речкой».
Но ни приказа, ни отпускного листа, ни командировочного удостоверения не было. Даже паспорта у меня не было — только удостоверение личности офицера.

Надо сказать, что, если бы я тогда попался патрулю комендатуры, вместо свадьбы и Афганистана получил бы гауптвахту и большие проблемы. Проблемы были бы и у моего начальства… Поэтому я до сих пор уверен в том, что никто ни при какой власти не отменит такое понятие, как человеческие отношения. За ту свою «самоволку» я по сей день благодарен майору Корнееву.

И все же нас расписали — 21 ноября в Калинковичах. Вечером, когда все уже сидели за праздничным столом, раздался телефонный звонок с Главпочтамта: «Вам телеграмма. Принести?». Спрашиваю: что там написано? На другом конце провода ответили, что в телеграмме содержится приказ быть в Ташкенте 24 ноября. Нет, отвечаю, нести не надо, считайте, что я телеграмму получил.

На следующий день мы в Бобруйске отгуляли второй день свадьбы. А 23 ноября началось мое «свадебное путешествие». Я вылетел в Ташкент. Там 16 офицеров-политработников из нашей роты отправлялись в Афганистан на замену тем, кто возвращался в Союз.
2 декабря я уже был в Кабуле. 3-го — в Кандагаре. В 70-й гвардейской отдельной мотострелковой бригаде меня встретил начальник политотдела подполковник Владимир Ильич Шоков. Я представился. А он сообщил, что мне предстоит заменить офицера в роте материального обеспечения.

Я давай возмущаться, стучать себя кулаком в грудь:

— Как так? Я ведь танкист! Мне бы роту посерьезнее. Разведывательную или мотострелковую хотя бы…
На такое мое выступление подполковник Шоков отреагировал спокойно: «А ты сходи хоть один раз с колонной».

* * *

И вот 11 декабря, через неделю после прибытия в Афганистан, я пошел на свою первую боевую операцию. Это была армейская операция по доставке гуманитарной помощи в населенный пункт Таринкот провинции Урузган, возглавлял ее генерал армии Валентин Варенников.

Чтобы провести нашу роту материального обеспечения в провинцию, отмобилизовывались наша бригада, части Шиндандской дивизии и батальон спецназа, который стоял рядом с нами в Кандагаре. Первый боевой опыт я получил в той операции. С момента выпуска из училища не прошло и полугода…

В батальоне офицерского резерва под Ашхабадом мы адаптировались к погодным условиям. Жара стояла под пятьдесят градусов. Поэтому ложились спать, обмотавшись мокрыми простынями. Пока простыня высохнет, надо успеть уснуть. Если не успел — топай опять мочить простыню. Высыхала она за пять минут. А заснуть без нее было просто невозможно. Почки у меня временами стали побаливать именно после такого «кондиционера».

В Афганистане в наших капитально оборудованных палатках стояли нормальные кондиционеры. Но из девяти месяцев пребывания в ДРА в расположении бригады я провел в общей сложности всего месяц. Наша рота постоянно была в движении.

Маршрут от Кандагара до Шинданда занимал пять суток. От Кандагара до Туругунди (перевал на границе, где располагался легендарный КПП «Кушка») — семь суток. Рейс туда-обратно, погрузка-разгрузка, обслуживание техники — и новый выход… В этом круговороте жизни на войне я провел более сорока рейсов и участвовал в четырех боевых операциях.

Орден Красной Звезды я получил за то, что в роте боевых потерь не было. Однажды под обстрелом ранило пятерых. Но убитых — не было. За все время моей службы в Афганистане один человек из роты — прапорщик Игорь Белокуров — пропал без вести, а двое солдат были убиты, как теперь говорят, «дружественным огнем».

Из ДРА мы выходили в первый этап вывода — с 15 мая по 15 августа 1988 года. Газни, Гардез, Джелалабад, Кандагар — весь юг Афганистана, самые «горячие» точки наши войска покидали в первую очередь.

Выводил роту в Союз наш командир капитан Владимир Пономарев. У него в мае истекал двухлетний контракт, но ему не дали замениться. Сказали: «Уйдешь вместе с бригадой в августе». Он с нами и ушел. Думал, что поедет в Самаркандское высшее военное автомобильное командное училище на преподавательскую работу, а судьба распорядилась по-другому.

Ему предложили должность начальника штаба 602-го батальона, который вскоре снова вернулся в Афган, чтобы обеспечивать вывод войск из Кабула. В результате наш командир получил третий боевой орден, третий гепатит и комиссацию из рядов Вооруженных Сил. Вот такая судьба офицерская…

А я после Афганистана попал служить в Закавказский военный округ, в Бакинское высшее общевойсковое командное училище — «комсомольцем» батальона (если официально, моя должность называлась секретарь комитета ВЛКСМ батальона). В Бакинском ВОКУ на первом-втором курсах был освобожденный секретарь комитета комсомола, а на третьем-четвертом — парторг.

* * *

Баку после Афгана поначалу казался фактически курортом. Я занимался организацией досуга курсантов. Проводил вечера отдыха, экскурсии, концерты, совместные мероприятия со школами. Ко мне туда приехала и Люда. В Баку, можно сказать, началась наша семейная жизнь.

Баку был интернациональным городом. К военным местные жители очень хорошо относились. Это отношение не изменилось даже после печально известных событий в Нагорном Карабахе. Первые чрезвычайное положение и комендантский час прошли относительно спокойно. Они, по сути, сами собой завершились 7 декабря 1988 года после землетрясения в Спитаке.

А затем еще два раза до 1992 года (с некоторыми перерывами) вводились чрезвычайное положение и комендантский час. Наши курсанты постоянно привлекались к дежурству на блокпостах, обеспечивали соблюдение комендантского часа. Самым напряженным стал 1990 год.

20 января армейские подразделения начали прорываться с заблокированных территорий воинских частей и зачищать Баку. Первыми шли танки. Они разъезжали по главным улицам города и время от времени выпускали длинные пулеметные очереди трассирующими пулями поверх голов манифестантов. За танками шли курсанты, внутренние войска, десантники. Мы устанавливали блокпосты и восстанавливали порядок в городе.

Азербайджан понял, что с Советской Армией шутить, а тем более воевать не стоит. Волнения быстро прекратились.

Чувства в то время были очень противоречивыми. Но никто из нас даже подумать не мог о том, чтобы не выполнить приказ командира. Сейчас, анализируя те события, я уверен, что они были элементом третьей мировой войны, которую США вели против СССР. И еще я уверен, что мы выполнили свой долг перед страной. В тот момент мы обеспечили безболезненный выход из Азербайджана армянских беженцев. Потом — русских беженцев. Именно армия предотвратила сползание закавказских республик к открытому вооруженному противостоянию.

К осени в Баку стало значительно спокойнее. В августе я поехал в отпуск на родину, в Калинковичи. И вернулся в Баку с женой и шестимесячным сынишкой Русланом. Жизнь продолжалась…

После Беловежского соглашения от 8 декабря 1991 года, ознаменовавшего прекращение существования Советского Союза, стало ясно, что армия исчезнувшей страны раньше или позже покинет эту республику. Нашим офицерам предлагали продолжить службу в новой национальной армии Азербайджана. Но, памятуя о «спитакском синдроме», практически все отказались.

Все стремились вернуться на свою малую родину. Кто-то поехал в Россию, кто-то — на Украину. Наша семья, естественно, вернулась в Беларусь.

Летом 1992 года я прибыл к новому месту службы. Это была база хранения техники ПВО в местечке Белый Берег под Барановичами. Там я прослужил два года командиром роты материального обеспечения.
Потом базу сократили. А мне предложили поехать в Полоцк и вернуться на стезю работы с личным составом. Я согласился — и стал заместителем командира технического дивизиона по воспитательной работе в 377-м гвардейском зенитном ракетном полку.

В Полоцке служил пять лет. Два из них провел в общежитии без семьи. Жена и сын сначала остались в Бобруйске, а потом переехали «поближе к папе» — в Витебск. Через два года мне дали наконец служебное жилье, и наша семья снова воссоединилась.

То, что я служил в Полоцке, — громко сказано. На самом деле наша группа стояла в 12 километрах от города в лесах и болотах. Жене с ее профессией зубного техника там работы не было. Поэтому она была домохозяйкой поневоле.

Тяжелое время было, если честно. Может быть, именно из-за этого в нашей семье только один ребенок. Ведь чтобы купить маленькому сыну килограмм бананов на рынке, нужно было ждать зарплаты или аванса. Такую роскошь каждый день текущие расходы семьи не позволяли…

Вспоминаешь теперь и удивляешься: как такое вообще было возможно?
Офицерские семьи выживали благодаря заготовке грибов и ягод, охоте, рыбалке. Опять же здесь нужно отметить человеческие отношения с руководителями соседних колхозов. Благодаря им не было проблемой оказать помощь хозяйствам в уборке урожая — и обеспечить и солдат, и офицерские семьи овощами на зиму…».

P. S. Жизнь и страны, и семьи подполковника Шуляка вошла в нормальное русло к началу нового века. Офицерская семья вернулась в Бобруйск — к очередному новому месту службы ее главы. Игоря Шуляка перевели в 147-ю зенитную ракетную бригаду. Его жена Людмила пошла работать зубным техником в детскую стоматологическую поликлинику. Сын Руслан окончил школу и стал студентом БНТУ.