«Не бойся, ничего со мной не случится»

Возле гроба директора совхоза, обезумевшая от горя и выплакавшая за эти два дня все слезы, в черном платье стояла вдова. Полные боли и страдания глаза женщины смотрели куда-то вдаль, в пустоту, а руки старались обнять облепивших ее со всех сторон детей.

Директорская семья была, пожалуй, одной из самых многодетных в Краснолуках. У Булаев росли дочь и пятеро сыновей. Старшей Алле шел девятнадцатый, младшим — двойняшкам Вите и Виталию — не исполнилось и трех. А между ними еще — Вова, Леня и Сергей.

Это была не только большая, но и очень дружная семья. В ней царили любовь и согласие. Никогда в жизни Фаина Григорьевна не пожалела, не раскаялась, что в восемнадцать лет выскочила замуж за ровесника из соседней деревни. Их брак, казалось, замышлялся на небесах. За девятнадцать лет совместной жизни они ни разу даже серьезно не поссорились.

Бывало, прежде чем закрыть за собой дверь, он обнимал ее, целовал перед уходом.

—Да ну тебя, — отмахивалась от ласк мужа Фаина, смущенно поглядывая на детей.

— Пусть и они видят, да потом своих жен так смотрят, — наставительно говорил сыновьям отец и уходил на работу.

ЭТИ раздирающие душу звуки музыки доносились и до участковой больницы, в одной из палат которой лежал сменный машинист совхозной зерносушилки Иван Саковский. Он уже немного пришел в себя и с трудом по крупицам восстанавливал в памяти цепочку событий, которые привели его на больничную койку.

Вообще-то, Саковский трудился на свиноферме. Однако несколько последних лет на время страды, когда каждая пара рабочих рук была в хозяйстве, как говорят, на особом счету, его привлекали для сушки зерна.

Первого августа, когда все и случилось, АВМ обслуживал напарник Ивана — Григорий Лебедев. Сам Саковский днем ремонтировал печку на свиноферме, но, управившись с делами, решил заехать на зерноток.

К его большому удивлению, сменщика на рабочем месте не оказалось. Зато он увидел, что температура внутри сушилки сильно поднялась, и агрегат в любую минуту готов загореться. Причиной температурного скачка мог быть только сбой в подаче зерна из приемника в сушильный барабан, и потому Иван, не мешкая, кинулся к приемнику завальной ямы.

Возле него, примерно на четырехметровой глубине, он увидел своего напарника. Лебедев, как показалось Саковскому, сидя на корточках, рукой пытался прочистить забившийся самотек. Иван по лестнице начал спускаться на помощь товарищу, но вдруг ноги подкосились, и он без чувств рухнул рядом со сменщиком…

В КРАСНОЛУКИ их семья переехала менее года назад, в ноябре 1978-го. До этого жили в соседнем Забоенье, откуда Владимир Федосович был родом.

Те места, известные в округе своими лесами, наверное, и предопределили первую профессию Булая: свой трудовой путь он начал рабочим Полоцкого лесхоза. Правда, был там недолго. Окончив профессионально-техническое училище, пошел в местный совхоз механизатором, а потом шоферил. В двадцать шесть возглавил одно из производственных подразделений хозяйства — седьмую комплексную бригаду. Точнее, «унаследовал» коллектив от жены, которая ушла в декретный отпуск.

Надо сказать, что и при Фаине Григорьевне коллектив никогда не ходил в отстающих, но мужское начало придало ему самолюбия, стремления превзойти вчерашние рекорды. Владимир Федосович оказался не только примерным семьянином, но и хорошим руководителем. Интересны записи, сделанные рукой Булая для себя, с производственными показателями бригады и совхоза. Интересны они прежде всего с аналитической точки зрения. Казалось бы, одинаковые условия, ресурсы, а отдача земли в коллективе, которым руководил Владимир Федосович, была на треть выше, чем в среднем по хозяйству. К примеру, если урожайность зерновых в «Краснолукском» в 1971 году составила только 19,3 центнера, то в Забоенье — 29,1 — приличный даже по нынешним временам показатель. В следующем году в совхозе было намолочено всего по 11,3 центнера зерна с гектара, а в бригаде Владимира Булая — по 32. Высокие урожаи хлеба получил коллектив и в четыре последующих года: 1973-й — 31,1 ц/га, 1974-й — 40,0 ц/га, 1975-й —32,9 ц/га, 1976-й —35,8 ц/га. В совхозе в каждый из этих годов показатели были минимум центнеров на десять ниже. Родили в бригаде и травы, и корнеплоды, картофеля накапывали до трехсот центнеров с гектара. Рабочие по итогам года стали регулярно получать доплаты.

О коллективе заговорили, его руководителя начали ставить в пример. В 1972 году Булай за успехи в работе удостаивается ордена Трудового Красного Знамени, в 1976-м его грудь украсила высшая государственная награда страны — орден Ленина. Бригада становится местом проведения различных семинаров и совещаний по распространению передового опыта не только районного и областного, но и республиканского масштаба, на ее полях часто бывают высокопоставленные чиновники. Несколько раз Владимира Федосовича посещал первый секретарь ЦК компартии республики Петр Машеров и, по словам очевидцев, остался доволен работой бригадира из Забоенья. Булая избирают делегатом ХХVIII съезда КПБ, а из Минска он возвращается уже кандидатом в члены ЦК компартии Белоруссии. Такого из рядовых коммунистов удостаивались единицы. Для тридцатичетырехлетнего руководителя комплексной бригады совхоза это открывало прекрасные карьерные перспективы.

И ЖДАТЬ их долго не пришлось. Уже через год, сразу после ухода прежнего директора на пенсию, Владимир Федосович становится у руля «Краснолукского». Это было одно из крупнейших хозяйств Чашникского района. Совхоз имел почти семь с половиной тысяч гектаров земли, из них — 2948  —пашни  и 55780 — сельхозугодий. На его территории находилось семнадцать населенных пунктов, в которых насчитывалось около тысячи дворов.

Рассказывали, что другие фамилии при обсуждении кандидатуры нового руководителя хозяйства даже не рассматривались. К тому времени за плечами Булая были Лужеснянский сельхозтехникум и один курс агрофака Белорусской сельхозакадемии, но все равно его назначение, когда человек сразу перешагивал несколько служебных ступенек, редчайший в те годы случай. Для этого нужны были либо связи, либо знания и способности. В случае с Булаем, очевидно, сработало второе.

И он постарался сполна вернуть выданные ему авансы. Очень скоро, как когда-то о забоеньской бригаде, пошла слава о «Краснолукском». По словам Николая Дементея, бывшего в то время секретарем ЦК компартии республики, совхоз стал примером не только для района и области, но и для всей Беларуси. Была определена узкая специализация хозяйства — разведение и реализация колхозам и совхозам республики породистого крупного рогатого скота. Вот-вот в «Краснолукский» из Франции должны были поступить первые племенные «кианы» и «салерсы». Деревни хозяйства, и в первую очередь центральная усадьба, превратились в большую строительную площадку. В населенных пунктах сразу вырастали целые улицы, строился один из крупнейших в области животноводческих комплексов, асфальтировались дороги.

Но самое главное было не в этом. И даже, как оказалось, не в возросшем материальном достатке работников хозяйства. В «Краснолукском» до сих пор вспоминают, с каким настроением, с каким желанием шли люди при Булае на работу. Потому что знали: любое их стремление будет замечено и по достоинству оценено. Как, впрочем, и любой проступок.

Однажды летом 1978 года в совхоз вновь приехал Машеров. Увидев в Краснолуках новостройки, первый секретарь ЦК компартии республики поинтересовался у Владимира Федосовича, почему тот живет с семьей в Забоенье и не переезжает на центральную усадьбу. Булай ответил, что пока жилье получают специалисты, но к зиме и он постарается справить новоселье. Глубокой осенью директорская семья переехала в новый, еще не совсем готовый дом. Все были безмерно счастливы, и хозяйка его, накрывая стол для гостей, даже не могла подумать, что благоустраивать дом ей придется одной с шестерыми детьми на руках...

ЛЕТО 1979 года в Беларуси выдалось сухим и жарким. Массовая уборка зерновых началась недели на две раньше обычного. «Краснолукский», как и подобает передовику, и на жатве шел в числе лучших в районе. К началу августа хлеба там были обмолочены на восьмидесяти процентах площадей. Хотя все сушильное хозяйство совхоза было задействовано на полную мощность, справиться с поступающим с полей урожаем оказалось не под силу, и горы зерна высились прямо на току.

Страда завершалась. Уборочный конвейер, как хорошо отлаженный механизм, работал хотя и с напряжением, но четко и без сбоев. Намного больше хлопот Булаю доставляло строительство в хозяйстве жилья. Близилась осень, а новые дома, выросшие на центральной усадьбе, оставались без крыш, не хватало кирпича. И потому в тот первый день августа, сразу после утренней планерки, директор совхоза, вместо того чтобы уехать по полям, отправился сначала в Чашники, а потом в Лепель выбивать строительные материалы.

Домой он вернулся после обеда довольный тем, что все намеченные на поездку планы удалось выполнить. Перекусив, Владимир Федосович прилег отдохнуть. Но где там! Близнецы только и ждали этого момента и тут же оседлали отца. Дети млели от удовольствия, когда тот усаживал их обоих на своей груди и показывал, как мчится во весь дух маленькая лошадка.

Детский смех прервал появившийся в доме инженер по технике безопасности Павел Шарпило. Уже по одному его лицу можно было предположить, что в совхозе случилось что-то чрезвычайное.

— Беда, Федосович, — еле сдерживая волнение, выговорил он, — в завальной яме Лебедев и Саковский без признаков жизни.

Директор совхоза, на ходу всовывая ноги в туфли и накидывая на плечи пиджак, выскочил из дома. Следом за ним выбежала жена.

— Володя, помни, у нас ведь шестеро детей, — голос ее вот-вот готов был сорваться на плач.

Он на мгновение оглянулся, стараясь успокоить супругу:

— Не бойся, ничего со мной не случится.

В следующее мгновение машина уже неслась по деревенской улице в направлении зернотока.

ФАИНА Григорьевна вернулась в дом. Время, казалось, остановилось, в голову лезли всякие мысли, душа разрывалась от переживаний. Она будто чувствовала беду.

Стемнело, но муж не возвращался. Вдруг по всей деревне пропало электричество, и от этого сделалось еще тревожнее.

Через некоторое время зазвонил телефон. Она, не помня себя, схватила трубку. На другом конце провода был первый секретарь райкома партии Владимир Гайдулькин.

— Владимир Федосович дома? — поздоровавшись, спросил он Фаину Григорьевну.

— Нет. Что-то на зернотоку случилось, он как уехал туда, так еще не возвратился, — с тревогой в голосе проговорила женщина, — Может, передать ему что-нибудь, так вы скажите, Владимир Иванович.

Гайдулькин молчал.

— Когда вернется, скажешь, чтобы позвонил мне, — проговорил наконец каким-то невнятным голосом первый секретарь, но трубку не положил.

Молчание становилось тягостным.

— Нет, Фаина, больше Володи, — вдруг как обухом оглушил женщину руководитель района.

— Как нет? — не поняла сразу она.

— Мне позвонили из больницы … он погиб.

Фаина Григорьевна не дослушала его слов. Трубка выпала из рук, но она этого не почувствовала.

Все остальное женщина помнит, как в тумане. Как бежала огородами к брату. Как вместе они бежали в участковую больницу. Как искали они там Владимира Федосовича…

Он лежал, словно живой, со светлым и спокойным лицом, плотно прикрытыми глазами. Казалось, что муж прилег на минуту отдохнуть после напряженного и долгого трудового дня. И только запекшаяся кровь на виске, зерна злаков в ушах и ноздрях, свисавшая с плеча порванная в клочья рубашка говорили о том, что совсем недавно ему пришлось пережить страшное.

КОГДА директор совхоза подъехал к завальной яме, возле нее уже собралась толпа людей. Все с тревогой смотрели вниз, где, уткнувшись лицами в зерно, лежали оба машиниста сушилки. Никто не знал, живы они или мертвы, никто не знал, откуда исходит опасность — спускаться в яму смельчаков не нашлось. Булая тоже пытались отговорить лезть к приемнику, но он даже в мыслях не допускал, что Саковского и Лебедева можно оставить без помощи, ведь те могли быть еще живы.

Скинув веревку, директор совхоза осторожно спустился в яму. Наверху с тревогой смотрели, как он склонился над одним из пострадавших и стал обвязывать того веревкой. Наконец он тихонько дернул за нее — поднимай! — и через мгновение несколько сильных рук вытащили Ивана Саковского наверх, тут же начали делать ему искусственное дыхание. Машинист зашевелился.

Веревка снова ушла вниз. Булай поднял голову, очевидно, что-то хотел сказать, но вдруг она запрокинулась, и директор навзничь полетел на зерно. Стоявшие наверху люди оцепенели. Кто-то предположил, что это замыкает электропроводка — и в следующую минуту вся деревня была обесточена и погружена в сплошную темноту.

Потерявшего сознание в завальной яме руководителя хозяйства искали на ощупь. Когда его подняли наверх, Владимир Федосович уже не дышал. Ему делали искусственное дыхание, трясли в надежде вернуть к жизни, но все оказалось бесполезно — Булай так и не поднялся.

Погиб тогда и машинист сушилки Григорий Лебедев. Причиной их гибели, как установила потом экспертиза, стало скопление в завальной яме большого количества углекислого газа, исходившего от сырого зерна.

На похоронах директора, рассказывали, плакал весь совхоз. Жалели и ушедшего в расцвете лет руководителя, и его, оставшуюся без кормильца, большую семью. Через два месяца после трагедии состоялось общее собрание рабочих и служащих племсовхоза «Краснолукский», на котором было единогласно принято постановление ходатайствовать перед соответствующими государственными органами о присвоении хозяйству имени Владимира Федосовича Булая. Правда, по просьбе вдовы, для которой каждое упоминание о муже болью отзывалось в сердце, дальше хода этим бумагам не дали. Но о подвиге директора совхоза в деревне не забыли. И на аллее лучших людей возле школы на центральной усадьбе набирает силы елочка, посаженная в память о руководителе, который, спасая жизни подчиненных, пожертвовал собственной.

А РЯДОМ с ней — такое же деревце в честь сына. Через два десятка лет после Владимира Булая во главе «Краснолукского» вновь станет… Владимир Булай. И это будет сын Владимира Федосовича, тот двенадцатилетний Володя, мечтавший о карьере военного, но давший себе клятву в страшный первый августовский вечер 1979 года выучиться на агронома и продолжить дело отца. Продолжить достойно. Сейчас Владимир Владимирович Булай работает председателем Чашникского райисполкома.

Впрочем, это уже другая история...

Николай ЩЕРБАЧЕНЯ, «БН»