Глазами детей. "Видеть, как страдает мать, - тяжелейшая травма для ребенка"

Источник материала:

— У дочери проблемы с ростом. Ей тринадцать. Психотерапевт говорит, что не идет в рост, потому что не хочет взрослеть, не хочет становиться женщиной, потому что это неминуемо связано с обретением сексуальности. Проблемы есть, да.

Неспособное защитить своих женщин и детей общество обречено на вырождение. По опыту экспертов, Беларусь в чем-то подтверждает общеевропейскую статистику — каждое четвертое женское самоубийство есть следствие физического, психологического или сексуального насилия в семье, — а в чем-то ее даже превосходит: каждая третья белоруска подвергалась физическому насилию в семье, и не более 30% от общего количества жертв обращались за помощью.

Задавшись целью рассказать доступными средствами о ситуации с домашним насилием в Беларуси и заодно побороться с десятком-другим распространенных стереотипов и ярлыков, журналисты TUT.BY в рамках проекта «Дом и насилие» исследовали проблему вместе с пострадавшими и оказывающими им помощь специалистами: юристами, милиционерами, психологами, волонтерами, бизнесменами и т. д.

Имена пострадавших от домашнего насилия вымышлены, настоящие имена и фамилии известны журналистам.

Насилие в семье — это не только про партнерское насилие. Это в такой же мере про насилие в отношении ребенка, который всегда жертва. Сегодня об особенностях национальной борьбы с насилием в отношении детей беседуем с Андреем Маханько, председателем правления МОО «Понимание», членом комиссии по делам несовершеннолетних при Совете министров, международным консультантом по обучению и защите прав ребенка.

Домашнее насилие и насилие над детьми

Андрей Маханько подчеркивает, что работа «Понимания» имеет мало общего с борьбой с домашним насилием в Беларуси. Сфера деятельности объединения не подразумевает и не поощряет локализации физического, психологического и эмоционального насилия в отношении ребенка по месту «действия»: дом, улица, аптека и т. д. Но точки пересечения присутствуют. Про «Понимание» мы впервые услышали от Анны Д., клиентки ОО «Радислава», которую позже перенаправили к Андрею Маханько:

— У дочери проблемы с ростом. Ей тринадцать. Психотерапевт говорит, что не идет в рост, потому что не хочет взрослеть, не хочет становиться женщиной, потому что это неминуемо связано с обретением сексуальности. Проблемы есть, да, — мать Али достает толстую папку с копиями материалов дела и просит пролистать, пока отлучится в уборную: — Ну, это так, чтобы вы представляли, о чем речь идет. Ее в «Понимании» опрашивали.

Пять минут на ознакомление. «Пальцы», «влагалище», «анус» — теперь представление сформировано, а разговор по возвращении Анны продолжается.

— Я у нее спросила однажды: «Почему ты мне раньше не рассказала?». А она ответила: «Я думала, так надо. Я не знала, что это плохо». Поэтому надо обучать детей элементарным понятиям с самого раннего возраста, чтобы они знали, что там и там трогать их нельзя, что это не норма.

Мы встречаемся с Андреем Михайловичем в комнате 404 по адресу: Лещинского, 8. В скромном помещении размером 2,5×2,5 м до реорганизации в личный кабинет размещалась первая в Беларуси дружественная комната опроса для детей, пострадавших от насилия, открытая организацией в 2009 году. В такой комнате только другого района Минска и проводили однажды опрос Али:

— Допрос дочери выдал намного больше, чем я знала. Аля рассказала, что отец засовывал ее головой под одеяло и тыкал ей своим половым органом. Такие подробности были, что меня стало рвать, успела убежать в туалет. После опроса ему были предъявлены обвинения.

Дела, связанные с сексуальным насилием в отношении детей, строятся на показаниях самих детей, и если опрос проведен грамотно, то белорусские следователи получают надежного свидетеля с правдивыми и достоверными показаниями, которые не оспаривает никто: ни адвокаты, ни судьи. И, как говорит Андрей, в результате в 99% случаев, доведенных до суда, детские насильники отправляются в тюрьму.

— Вон, смотрите, в той дырке камера была. А в этой до сих пор микрофон висит, так что, если кто подозрительный нагрянет, я на кнопочку нажму и записью себя подстрахую (смеется). Но, если к сути, то тема домашнего насилия — тема важная, но мы имеем мало общего с ней.

— Как так?

— «Понимание» — часть международного движения, которое занимается защитой детей от насилия. А насилие в отношении детей — отличная от домашнего насилия проблема. Они имеют момент пересечения — когда дети страдают от тяжелых форм насилия, причинами которых является домашнее насилие. То есть это дети – жертвы избиений, когда один из родителей переключается на ребенка. А также, в большинстве своем, дети – жертвы эмоционального насилия, потому что видеть, как страдает мать, — тяжелейшая травма для ребенка. И эти дети составляют примерно 5% от общего количества девочек и мальчиков, которых мы считаем жертвами насилия. Но в целом насилие над ребенком – о другом.

Домашний боксер, властолюбец, которого необходимо окорачивать, — это про проявление власти и контроля. Насилие над ребенком — это про неразвитые родительские способности, про отсутствие умений в позитивном воспитании детей, либо же про педофилию в чистом виде или распущенное сексуальное поведение на фоне употребления алкоголя, наркотиков и т. д.

— Почему для вас так принципиально такое «отгораживание» от «domestic violence»?

— Потому что природа явлений разная, соответственно и решение у проблем разное.

— И это решение имеет какую-то практическую реализацию в Беларуси?

— Да. У нас достаточно большой опыт, в 2003 году мы вошли в эту реку, а в 2009 году оформили программный документ «Стратегия предупреждения насилия и оказание помощи пострадавшим детям для Республики Беларусь». Беларусь как суверенное государство вольна принять эту стратегию или не принять. Сегодня нам удалось пролоббировать три наиболее важные меры по защите детей в «Национальный план по улучшению положения детей и охране их прав на 2015−2016 годы». Первая — создание общенациональной детской линии. Вторая — создание благоприятных условий участия в уголовном процессе для несовершеннолетних свидетелей, то есть наших комнат дружественного опроса. Третья — партнерство государства и гражданского общества в деле защиты прав детей. В Национальном плане этот пункт сформулирован кондовым бюрократическим языком и звучит как «привлечение общественных объединений к реализации данного плана». Мы настаивали на этом пункте, более того, я думаю, что в следующий раз мы все-таки продавим «оплачиваемое за счет средств государственного социального заказа участие общественной организации в решении данной проблемы». Мы также активно участвуем в работе экспертной группы под руководством депутата Палаты представителей Вадима Девятовского вместе с представителями МВД, Следственного комитета, Госкомитета судебных экспертиз и юрфака БГУ. Некоторые результаты нашей работы уже стали частью закона, некоторые обсуждаются парламентариями, еще часть — готовится к подаче в профильные комиссии.

Действия сексуального характера в отношении малолетних: как работает закон

— Работает ли 167-я статья Уголовного кодекса — «Насильственные действия сексуального характера», в частности, ее третий пункт («Действия, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, совершенные в отношении заведомо малолетнего (малолетней), либо повлекшие по неосторожности смерть потерпевшего (потерпевшей), либо причинение тяжких телесных повреждений, либо заражение ВИЧ-инфекцией, либо иные тяжкие последствия»)?

— По-разному. Обычно практика такова, что дело против негодяя, развращающего или насилующего ребенка, при минимуме доказательной базы (а в наших случаях — это очень часто бывает, когда доказательств — минимум) следователи возбуждают по 168-й («Половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим шестнадцатилетнего возраста»). А в ходе расследования обычно появляются доказательства более тяжких преступлений, и статьи более тяжкие появляются в обвинении — 166-я статья («Изнасилование») с максимальной санкцией до 15 лет лишения свободы, например. При этом по одному делу могут быть эпизоды, квалифицируемые по разным статьям, например, по той же 167-й или более мягким 169-й («Развратные действия») и 170-й («Понуждение к действиям сексуального характера»). И это может привести к гораздо большему сроку наказания для злодея. На нашей памяти — 17-летний срок для одного из «банды велосипедистов». Помимо устоявшейся практики возбуждать дело по 168-й статье, следователи говорят о проблемах с доказательствами 167-й. Это вы по поводу дела в отношении Давыдовича?

— Да.

— Так там дело возбуждалось правильно — по 168-й… И даже, по информации начальника УСК по городу Минску, по делу имелись доказательства. И этого обычно бывает вполне достаточно, чтобы «укатать» любого, как Сивку-Бурку. Прекращение дела вызывало много вопросов и у оперативников, и у журналистов, и у нас — общественных активистов.

Мне все же кажется, что Давыдович и особенно — те, кто его прикрыл, не будут так просто оставлены нашей системой правосудия. Я, быть может, последний романтик, верю еще в справедливость, так что да… сегодня это — вялотекущий процесс следствия, а завтра — громкое дело, которое позволит серьезно пересмотреть подходы к кадровой политике, а также — почистить общество, в первую очередь — его так называемую «элитарную», «неприкасаемую» часть. Верю, потому…

— …что «Аннушка уже купила подсолнечное масло».

— А может быть, уже и пролила…

— Как срабатывают судьи в ваших ситуациях, ситуациях сексуального насилия в отношении ребенка?

— Есть один очень позитивный момент по нашим судьям. Большинство представителей судейского корпуса Беларуси — это женщины. Хочу их поблагодарить. Почти ни одна из них не вызывает детей в суд, они оценивают те записи допросов, которые им предоставляет следствие, как достаточные. Присутствие ребенка в суде — травма для ребенка. И если нам сообщают, что ребенка вызывают в суд, то можно с уверенностью сказать, что судья — мужчина. Обычно так… Хотя в последнее время все больше судей, и женщин, и мужчин, сталкиваются с новациями — записями опросов, и судейский корпус очень высоко оценивает качество и надежность показаний детей — увесистыми обвинительными приговорами злодеям.

О детях — жертвах насилия, специалистах и преступниках

— 100% детей, которых подвергали насилию, проходят через комнаты опроса МОО «Понимание»?

— К сожалению, нет. Повсеместной практики пока еще нет. Комнат дружественного опроса по стране 18. В каждом областном центре и по нескольку в областях. Для сравнения: в Польше их чуть более 50. Польша больше нас в четыре раза. Наши восемнадцать умножаем на четыре — семьдесят два. То есть в отношении на долю населения мы по этому показателю сегодня опережаем Польшу, с ее 25-летним опытом реальной демократии, а также развитой местной филантропией и благожелательностью со стороны международных донорских агентств. Есть однако и чему поучиться у наших соседей. Не только инфраструктурный компонент может работать, но и рамка закона, и в первую очередь — процесс гуманизации всех сфер общества в отношении детей, в том числе — жертв преступлений. И инфраструктурный тоже — и сильный, независимый от ветвей власти детский омбудсмен, и практически полностью реформированная система заботы о детях-сиротах, и очень гуманные условия для детей, вступивших в конфликт с законом…

— Сколько детей за 6 лет существования комнат прошло через них?

— 1807 детей стали жертвами преступления против половой неприкосновенности и половой свободы за последние шесть лет. Мы подсчитали, что в разные годы от 20% до 80% этих детей проходили через нас. Ответ — около тысячи детей.

— А вы продолжаете работать как психологи с детьми после опроса? Реабилитация, все такое.

— Да, но, к сожалению, не все родители «наших детей» понимают, что работать с травмами необходимо. Мы всегда говорим: «Надо вести ребенка лечить». Стресс, который проживает ребенок на протяжении длительного времени после ситуации насилия, оказывает на психику токсическое и разрушающее воздействие — он же постоянно возвращается воспоминаниями в ту ситуацию. А что такое стресс? Это выброс гормона кортизола в кровь. А кортизол — это токсин, который влияет на центральную нервную систему, сердечно-сосудистую систему и т. д. Результат — отравление. Отсюда у ребенка, которого били в детстве, насиловали или травмировали любым другим воздействием, мы имеем в два раза увеличивающуюся вероятность инсультов, инфарктов, диабета, в пять раз ― риски падения успеваемости (безработица как следствие), промискуитета, употребление наркотиков, алкоголя и в один и семь десятых раза увеличивается риск возникновения онкологических заболеваний. Повторюсь, одно лишь воспоминание «о» опять вызывает химические изменения в крови.

Плюс еще одно — у нас специалистов, заточенных под это, практически нет. В Беларуси всего двадцать три детских врача-психотерапевта, которые работают со всем спектром детской психиатрии и психотерапии. Это — и травма, и психические заболевания, и особенности психофизического развития. По два в областях, остальные в Минске. Вы представляете, что это такое: 23 на страну с 10-миллионным населением?

— И вы, говорите, бандиты, которые делали это с «вашими» детьми, сидят в большинстве случаев?

— Да. Почти все мужчины, хотя я «мужчинами» их называть не возьмусь, отправляются в тюрьму. И это очень хорошо. В Беларуси уровень раскрываемости таких преступлений с 2008 по 2014 год вырос на 73% (всего за прошлый год было раскрыто 412 таких преступлений. — TUT.BY). Но мы не будем идеализировать картину — до идеала еще далеко. В Швеции, в которой приблизительно такое же количество населения, раскрываемость преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы детей в пять раз выше. Нужно констатировать, что в Беларуси проблеме стало уделяться гораздо больше внимания, чем до 2009 года, это правда, отсюда и результаты. Но у нас же есть еще национальная черта, которая тормозит весь процесс: пока кто-то из высоких чиновников лично не озаботится той или иной проблемой, то решения найдено и принято не будет.

Есть еще момент: существуют сексуальные проступки — все преступления по статьям 166−170, которые не могут быть вменены до 14-летнего возраста. Наша милиция стонет и плачет по этому поводу и просит помощи. Не могут ничего сделать с такими ребятами. В США такой ребенок в 12 лет может попасть в реестр сексуальных преступников и будет находиться там не менее 5 лет. В реестре можно находиться 5 лет, 10 лет, 25 лет либо пожизненно в зависимости от преступления. И смиренно будет наш «боец», оскорбительно потрогавший девочку за запретное место, ходить на терапийку каждый день, как заинька. И в школу. Без прогулов и прегрешений. А если нет — в тюрьму и надолго, и тогда белорусские 10 лет максимума, установленного для «малолеток», покажутся одним днем по сравнению с американскими сроками для этой категории преступлений.

— Насилие над детьми — это не тот предмет, о масштабах распространенности которого мы имеем полное представление. С каким процентом детей, реально нуждающихся в помощи, вы работаете?

— Работаем не только мы, в целом вся система — и государственная, и НГО — приблизительно с 20% целевой аудитории детей, подвергающихся сексуальному, эмоциональному и физическому насилию. И это очень оптимистическая оценка.

— Часто ли на Общенациональную детскую линию звонят дети, которых побивают родители?

— Да. Хотелось бы уточнить, что раньше Общенациональная детская линия принадлежала нам. Сегодня она в юрисдикции Минздрава, и если дела пойдут так и дальше, то нам придется забирать ее назад. Наблюдаем и пытаемся стимулировать Минздрав до января будущего года, даем шансы для исправления ситуации.

Как помочь ребенку?

— Однажды мне пришло сообщение. Как практик ответьте, каков алгоритм действий и что необходимо предпринять ребенку, который оказался в схожей ситуации?

— Ребенку необходимо рассказать о своей ситуации значимому взрослому, и желательно, чтобы этот взрослый был сотрудником школы (учитель или социальный педагог); человеку, который может по своим должностным обязанностям защитить и предпринять меры.

— А дальше?

— А дальше есть инструкция «О порядке выявления несовершеннолетних, нуждающихся в государственной защите» — к Декрету № 18 «О дополнительных мерах по защите детей в неблагополучных семьях», где четко прописано, что нужно и как делать, когда факт подтверждается. Ребенка для защиты его законных интересов, для защиты его жизни и здоровья, в конце концов, помещают в приют, пока родителей каким-то образом будут реабилитировать. А не реабилитируются родители в течение полугода, то детей могут устраивать в другую семью. Если ребенок маленький, его могут усыновить: у нас огромные очереди на усыновление. Я не за то, чтобы детей из семьи забирать, но бывают ситуации, когда младенца на протяжении года несколько раз госпитализируют с переломами. Минуточку внимания, младенец не может поломаться сам. Если он падает, допустим, с кроватки, с метровой высоты, у него ничего и никогда не может быть повреждено. Это только с ускорением об пол или стенку, такие случаи у нас были. В таком случае надо принимать меры по спасению жизни ребенка, и ни о каком подрыве родовых устоев и духовных скреп речи идти не может.

— Декрет № 18: да или нет?

— Да. Декрет № 18 — та самая ювенальная юстиция, про которую так громко кричат на все лады — от упертого «против» до категорического «за». При существующих недостатках декрет спасает детей, которые могут умереть от побоев, голода, которые могут заболеть и никто им помощи не окажет, которые в ноябре ночуют с собаками в будке, ютятся в сарае и просят у соседей еду. Сейчас меньше таких, но опять же — сейчас и экономический кризис только встает в полный рост.

Трудности перевода и циничная математика

МОО «Понимание» — негосударственная, некоммерческая организация. Неоднократно слыша из уст сотрудников иных общественных объединений о различных трудностях, с которыми приходится сталкиваться при общении с государственными структурами, интересуемся у Маханько его опытом. Как оказалось, опасения у Андрея Михайловича вызывают действия совершенно иных структур. К примеру, ЮНИСЕФ и МОМ, которые, по его словам, непродуманно входят в сферу, которой они не знают. По мнению Маханько, неправильно, неэтично и чревато, когда менеджеры и лингвисты, а не специалисты в области насилия над детьми, имея многомиллионные бюджеты, вторгаются в эту сферу, не обращая внимания ни на мнение профессионального сообщества, ни на признанных игроков национального гражданского общества, с целью освоить бюджет. При таком подходе невозможно становление сильных и самодостаточных национальных игроков. Андрей использует выражение «спендить мани» и называет опыт прекращения проектной деятельности агентств ООН в других странах положительным в первую очередь для развития национального гражданского общества.

— Недавно я реально обогатился опытом маленькой территории — Американского Самоа. Там сильное местное гражданское общество (23 организации всего-то, а у нас в Беларуси их более 2500) заставило местный офис ООН (включая и МОМ, и ЮНИСЕФ) полностью официально отказаться от такого подхода во взаимодействии с местными стэйкхолдерами и тратить весь свой проектный бюджет только на поддержку организаций гражданского общества и только так, как субъекты гражданского общества сами определят — приоритеты, суммы, сроки. То есть офис ООН занял свое место — источника технической помощи, разработчика высоких стандартов, вернулся к исполнению своей первоначальной миссии, определенной в Уставе ООН, — взаимодействия со страной в ее интересах, а не в своих узко специфических офисных и личных.

— Когда работать было проще: когда начинали или сейчас?

— Сперва были трудности непризнания. Я видел, как те же чиновники, та же профессура дули щеки и отворачивались. Потом мы подружились с очень хорошим человеком, настоящим ученым, первоклассным психологом Владимиром Александровичем Янчуком, и после этого признание в научной среде не вызывало особых беспокойств. Сейчас мы вместе общаемся с десятками звезд первой мировой величины в нашей профессиональной сфере, и наверняка Владимир Александрович — это одна из таких звезд, человек, который сыграл очень важную роль в развитии движения по защите детей от насилия в нашей стране.

В стартовом периоде были и проблемы с нашими органами государственного управления. С нормальными людьми работаешь — нормальный результат получаешь, а появится на пути ретроград или человек случайный, незаинтересованный — тупик.

А сейчас у нас никто никаких решений не принимает. Вот как раз собираюсь записаться на прием к Кочановой Наталье Ивановне (заместитель премьер-министра. — Прим. TUT.BY). Мы с ней знакомы еще по Новополоцку, с ее благословения устанавливали там опросную комнату. Но почему к ней? Потому что пока не доходишь до высшего руководства, принятия решений не будет. […] Я вот вспоминаю всегда Анатолия Афанасьевича Тозика по этому поводу. Хоспису многое сделал: камень закладывал вместе с министром Жарко, организовал решение по перечислению всех средств республиканского субботника 2014 года на него. Он по нашей Общенациональной детской линии принял два решения. То есть это как надо исполнять решения, чтобы целый заместитель председателя правительства принимал повторное решение выслушать мнение общественной организации и сделать так, как сказали мы?! А все началось с того, что он до начала заседания позвонил на Общенациональную детскую линию, а ему не ответили. Да, есть статистика мировая, что до трети звонков пропускается обычно, но все всё поняли. Меры мы предложили, и по этим мерам пошли очень четкие управленческие решения, которые, увы, пока не исполнены.

— Почему?

— Денег нет, говорят… Чиновники Минфина на самом деле совершенно прагматичные люди, математики, а раз так, давайте им подсчитаем, сколько недополучает государство, если умирает один ребенок. Государство недополучает порядка 300 тысяч долларов, а прямые потери — 30 тысяч долларов США.

— Что это за сумма?

— 30 тысяч — это сумма подоходного налога на протяжении трудоспособной жизни среднестатистического белоруса/белоруски, а если считать и добавленную стоимость, принесенную среднестатистическим белорусом/белоруской со средней зарплатой в 500 USD, то это все 300 тыс. USD. Это — циничная математика. И ее понимают в Минфине. И это еще без учета затрат, понесенных государством на бесплатное образование, здравоохранение, детские пособия и т. п. Просто прямые потери.

Сколько в год погибает детей? Скольким из них из-за пережитого насилия, боли, страха, токсичного стресса не удастся полностью реализовать свой человеческий потенциал? Умножьте. И получите сотни миллионов долларов. Так выделите вы эти деньги сейчас, даже не все, сотую долю! Все равно же потеря, так или иначе. На достойное содержание Общенациональной детской линии. А мы добавим — на развитие. И на то же строительство Национального центра по защите детей, пускай не запланированного в 2200 м², как наш серый кубик (указывает на 3D-макет здания, висящий на стене), а хотя бы в минимальном объеме — 400 м².

О Национальном центре защиты детей

— Как идет реализация вашего проекта, когда и почему приняли решение строить Учебный и сервисный медицинский центр защиты детей?

— Решение о строительстве центра мы приняли еще в 2011-м, когда впервые попали в Национальный центр защиты детей от насилия в США. С тех пор мы работали не просто над адаптацией к местным условиям «западной» модели. Мы изучили целый ряд моделей, работающих в мире. После того мы составили свою технологическую цепочку помощи, соответствующую условиям и ресурсам небогатой страны, тем не менее имеющей сильно недооцененный HDI=54… И то, что наш HDI (Индекс человеческого развития. — Прим. TUT.BY) сильно-таки недооценен, подтвердила не только Нобелевская премия белорусскому писателю Светлане Алексиевич, но и наша посконная практика. Созданная нами Единая модель (объединяет все механизмы — от превенции, интервенции и расследования до оказания услуг по лечению и реабилитации — защиты ребенка в одну систему на базе Центра. — Прим. TUT.BY) защиты детей от насилия, была на ура принята в самых развитых странах мира. И была отмечена двумя престижными международными наградами. Пока двумя. Так как вслед за нами по пути концентрации сервисов идут флагманы — США, Исландия, Норвегия, Польша, активно присматриваются страны региона — Украина, Молдова, Грузия, Россия. И по мере развития этого процесса приходят новые подтверждения нашей правоты. Только вот незадача… У нас это осталось на бумаге — в проекте и 3D-макете… Да в двух красивых грамотах на стене, полученных из рук японской принцессы. А у них — «в железе» — все построено и работает. У нас денег нет.

— Это как-то связано с вашим статусом НГО? Политическая причина?

— Нет. И то, что мы на американские или другие западные деньги собираемся строить, тоже никого не смущает, потому что у нас уже давно нет необходимости доказывать профессиональную состоятельность и патриотизм. Проблема в том, что международные доноры видят все глазами ЮНИСЕФа, а тот говорит, «тупиковая страна», «невозможно в ней работать», «нет структур гражданского общества», «правительство имеет иные, отличные от международных обязательств приоритеты»… Какой серьезный донор сюда пойдет? Те, кто нас знает лично, только если. Но таких немного. И, как правило, — это операционные средства. Так что с политикой все спокойно. Бюджет, о структуре которого мы будем вести речь только с серьезным и проверенным донором (чтоб не вышло, як тады, — доклад сделали, грамоту на стенку, обед в гостинице «Пекин» и «до свидания»), — 17 млн. USD. И когда эти деньги мы изыщем, то вещь эта будет работать вечно. Вечный двигатель. С небольшой подпиткой от нашей пассионарности (улыбается). Я, кстати, внимательно смотрю на Аню Горчакову (директор Белорусского детского хосписа. — Прим. TUT.BY). Ей только за ее кампанию по сбору средств надо золотой бюст героя ставить, а за стройку — второй. Все будет — дело времени.

Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01

Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия — 8 029 610-83-55

Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11

Теги: Минск