"Мой сыночек, мой самый родной человечек". Письма отцов, которые не могут воспитывать своих детей

Источник материала:

После статей о спорах родителей Наталья Поспелова получила много писем от разведенных пап, которые тщетно добиваются равного с мамами порядка участия в воспитании детей. Письма стали приходить уже после первой публикации на эту болезненную тему. Спустя два месяца очередная статья вызвала ответный резонанс. И в каждом письме — боль и отчаяние.

В споре о детях нельзя становиться на сторону ни одного взрослого. В этой категории споров всегда надо быть только на стороне ребенка. Поэтому папам предложили высказать свои чувства … в письмах к своим детям. Даже если исходить из предположения, что никакие статьи не смогут пошатнуть устоявшиеся стереотипы, все равно нужно оставлять место для надежды. Эта надежда — в обращениях пап к своим детям. Эта надежда — в разъяснении губительных для развития детей последствиях отстранения отцов от их воспитания. Все истории в этом материале — реальные, но имена героев изменены.

Письмо сыночку.

Здравствуй, мой самый дорогой и любимый человечек! Мой сыночек! Это письмо тебе пишет твой родной папа. Жизнь так сложилась, что мы с твоей мамой не живем вместе, и у меня нет возможности растить тебя, за что я хочу перед тобой извиниться. Мне бесконечно жаль, что все так вышло, и я себе этого никогда не прощу. Верю, ты когда-нибудь поймешь, что по-другому было нельзя, и простишь меня.

Тебе еще всего лишь годик с небольшим, и ты, конечно же, не сможешь сейчас прочесть и понять смысл моего письма. Но я надеюсь, что спустя время ты увидишь мое послание и поймешь, что во всем белом свете для меня не было ближе и дороже человека, чем ты! Сейчас в моей жизни непростой период, но несмотря на множество невзгод и злоключений, все мои мысли посвящены тебе!

Видеть, как ты делаешь первые шажочки, пытаешься разговаривать или стучишь кастрюлями — бесценно! А первый твой танец под Imagine Dragons (Thunder) я не забуду никогда! Чего скрывать, я твой главный фанат: мой телефон и компьютер забиты под завязку твоими фотографиями и видео. Время, проведенное рядом с тобой, очень важно для меня.

Я не знаю, как жизнь пойдет дальше, что тебе будут говорить обо мне в твоем окружении, знай — ты всегда будешь в моем сердце! И я приложу максимум усилий, чтобы быть с тобой рядом и участвовать в твоей жизни. Ты всегда сможешь обратиться ко мне за помощью или советом.

Мой Савенок! Ты у меня самый лучший, и я тебя очень сильно люблю! Помни это всегда!

Твой любящий папа Андрей.

Проблемы расторжения брака и споров о воспитании детей объединяют многих родителей. А поскольку развиваются все ситуации в одном и том же правовом поле, то и результат предугадать, в общем-то, не сложно. Несколько историй — тому подтверждение.

Между Минском и Римом

Алексей и Рита поженились в 2003, у них дочь (ей почти 13), и девятилетний сын. В прошлом году пара развелась. В начале этого года мама обратилась в суд об определении места жительства детей с матерью. Алексей не возражал, однако тут же подал иск об установлении порядка участия в воспитании детей. Рита на заседания суда не являлась, после очередной, четвертой по счету неявки, суд наложил ограничение на выезд детей из Беларуси. После этого адвокат Риты, действующий в ее интересах, и Алексей достигли мирового соглашения, по условиям которого отец получил желаемый порядок участия в воспитании своих детей и общения с ними. Следствием мирового соглашения стало снятие запрета на выезд детей за пределы страны. Не спросив разрешения у отца детей и не поставив его в известность, Рита выехала с детьми на ПМЖ в Италию. Шифруется, адрес нахождения детей никому из близких не сообщает. Алексей подал иск об определении места жительства детей с отцом, обратился в милицию с заявлением о розыске детей. Однако результат розыскных мероприятий предугадать нетрудно.

Витторио и Марина поженились в Италии в 2010 году. В конце 2011 у супругов родился сын. А в 2014-м мама, не предупредив отца, уехала с ребенком в Беларусь. Витторио очень болезненно переносит разлуку с сыном, несколько раз в год он предлагает Марине оплатить отдых у моря, чтобы получить возможность видеться с малышом. Эудженио (можно просто Женя) не говорит по-итальянски, да и по-русски он с трудом объясняется. У мальчика серьезные речевые проблемы, расстройства поведения и эмоциональной сферы. Эти новости о своем сыне Витторио узнал в ходе судебных заседаний по иску о передаче ребенка ему на воспитание. Разумеется, в удовлетворении исковых требований было отказано на районном, а потом и на областном уровне, с уникальной и патриотичной формулировкой «потому что ребенок является гражданином Республики Беларусь». В общем, мы своих не отдаем, если что. И не важно, что Женя такой же гражданин Италии, как и Беларуси. Факт нарушения права ребенка получать заботу от отца, а не только от матери, остался без внимания. Зато у ребенка есть все необходимое: и логопедическая группа в детском саду, и календарь прививочных мероприятий матерью соблюдается, «также у несовершеннолетнего имеется отдельная кровать, место для игр с хорошей освещенностью, на день рождения ему будет подарен кот» (цитата из акта обследования жилищно-бытовых условий жизни Жени). Отец ребенку зачем, если кот у него будет…

Марина исключила все контакты с Витторио: на звонки и электронные письма не отвечает. Разумеется, шестилетний Женя даже не догадывается, что папа хочет его видеть. У Витторио осталась одна надежда: он хочет обратиться за помощью к правительству Италии. Ему кажется, если на высоком уровне узнают о его ситуации, что-то сдвинется с «мертвой точки». Могу предположить, что в Италии может что-то и сдвинется, а вот в Беларуси — вряд ли. Признание за отцом права если не растить, так участвовать в жизни своего ребенка и попытки сделать это участие наиболее полноценным и паритетным требуют глобального разрыва шаблона, ломки культурной матрицы у мужчин и женщин, которые принимают решения в нашей стране. А разрывы и ломки — это всегда процедуры болезненные, потому их принято избегать. Скорее всего, дальше обещаний дело не пойдет, ведь «ребенку с матерью хорошо, и ничего не угрожает».

Рита и Марина, две не знакомые друг с другом взрослые женщины и мамы, демонстрируют аналогичные и типичные модели поведения, свойственные девочкам из неблагополучных семей: «убежать» (одна бежит на Родину, другая — из нее же) и «замолчать» (обе «молчат» одинаковыми способами, обрубая все контакты с отцами детей). Не удивительно: в семьях, где росли девочки, уважать пап и считаться с ними было не принято, чего уж теперь миндальничать «с этими». «Плотно сжав губы», как когда-то их мамы, вырастившие дочерей «в гордом одиночестве», наши женщины противопоставляют себя интересам собственных детей.

Норма о равенстве родителей красива, но декларативна

Классические и очевидные случаи похищения детей остаются в нашей стране без надлежащей правовой оценки. А сдобренные к тому же порцией псевдопатриотизма, они существенно отдаляют наше общество от понимания безусловности права ребенка получать заботу от обоих родителей.

И действительно, с безусловностью этого права, или, выражаясь терминологией семейного законодательства — с равенством прав и обязанностей обоих родителей в отношении своих детей — у нас не очень. Норма о равенстве родителей красива, но декларативна. Рекомендации судьям, рассматривающим споры о воспитании детей, даже не содержат упоминания об этом самом равенстве как факте. Зато вдоволь советов о необходимости учитывать «материально-бытовые условия, санитарное состояние жилых помещений».

А еще суду надлежит учитывать «привязанность ребенка к каждому из родителей». Тут, конечно, без эмпирики школьных психологов не обойтись: можно подсчитать, сколько раз в рассказе «Как я провел лето» мальчик упоминает маму, а сколько раз — папу, а можно пригласить в свидетели медсестер и участкового врача — они докажут, что с простуженным ребенком мама на больничном сидела, и на основе этой «доказательной базы» делать судьбоносные заключения о том, что привязанность ребенка к маме крепчайшая, а к отцу — поверхностная и неубедительная. Ну, или наоборот, как карта ляжет.

Санитарное состояние помещений — важный показатель для суда, а нетерпимость одного родителя к другому в вопросах общения либо контактов ребенка с другим родителем судом вовсе не оценивается. А между тем по общему мнению психологов ребенок тогда развивается эмоционально и интеллектуально нормально, когда он исключен из проблем своих родителей и занимает заданное природой детское место в системе семейных отношений. Это место определяет его право на заботу как от матери (эта забота позволяет ему выжить), так и от отца (эта забота позволяет ему повзрослеть и вырасти). И, в общем-то, глупо рассуждать «кто на свете всех милее» для ребенка. Оба родителя ему жизненно необходимы. В развитых странах при рассмотрении подобных случаев суды и социальные службы исходят из того, что каждый родитель обязан демонстрировать уважительное отношение к другому родителю: в противном случае будет зафиксировано неуважение к ребенку и его правам. У нас же ребенок годами терзается в судебных заседаниях, мучается на психолого-педагогических и психолого-психиатрических экспертизах, его сознанием манипулируют, его веру в своих взрослых унижают. После этого мы хотим, чтобы из горнила разборок и очернительства самых близких ребенок вышел достойным «семьянином, гражданином и тружеником»?! Напрасные иллюзии.

Ошибки, которые делаем мы, взрослые, выпихивая друг друга из круга семейной заботы о детях, обходятся им очень дорого: до сих пор слышать об успешном взрослении ребенка-жертвы спора родителей не приходилось. Как только ребенок становится ареной битвы родителей — его развитие идет наперекосяк. Да ладно бы только развитие! Вся судьба ребенка — под откос.

Дети, выросшие без отца, инфантильны и беспомощны

С 3-летнего возраста Даша была втянута в спор родителей о праве на ее воспитание. По решению суда девочка должна была жить с мамой. Папа несколько лет спорил за участие в воспитании дочери. Но мать доказала суду, что их общение противоречит интересам ребенка. Доказательства тлетворного влияния отца на Дашу, любовно собранные мамой-доктором, не вызывали сомнений: отец явно разрушал неокрепшую психику дочери, потому как после встреч с ним у девочки активизировалась неврологическая симптоматика: нарушался сон, мучили кошмары, снижался познавательный интерес, возобновлялся энурез, начинались сложности в учебе и в отношениях со сверстниками. На основе красноречивых заключений педагогов-психологов и тщательно наблюдающих ребенка медиков (психиатров, неврологов) суд принял решение о прекращении общения отца с дочерью.

В 10-летнем возрасте Даша в суде заседаний совершенно понятно, пусть и несколько невнятно, полушепотом и со слезами на глазах, сформулировала, что и сама она с отцом общаться не желает. Это заявление полностью дезориентировало папу и более он не пытался реализовать свое право на участие в воспитании дочери: ребенок ведь высказал однозначное мнение!

Вступив в переходный возраст, Даша пустилась во все тяжкие. К своим 14 годам имела «послужной список», в котором беспорядочные половые связи были просто цветочками по сравнению со стойкой наркозависимостью и развившимся откуда не возьмись синдромом бродяжничества. К 16-ти ее годам мама, которой от рук дочери все чаще доставалось, сама нашла отца ребенка, упала в ноги и умоляла «сделать хоть что-нибудь», «забрать к себе на какое-то время, потому что это невозможно терпеть». Отец не успел ничего предпринять. Девочка покончила жизнь самоубийством с помощью передозировки.

Есть мнение, что неудачная и горестная судьба детей из спорящих семей — это судьба так и не повзрослевших детей. А не повзрослели они потому, что родитель, чья главная функция — обеспечить ребенку взросление, был отстранен от заботы о нем. Дети, выросшие без отца, одновременно инфантильны, беспомощны и живут в противопоставлении с окружающими, по-детски пытаясь заявить о себе, нередко — противоправным и отклоняющимся поведением. Маме удалось оградить детей от плохого отца, а теперь дети платят немыслимую цену за мамину победу.

«Ты мне всю жизнь сломала»

Чтобы понять, что происходит в душе ребенка, чьи родители не в ладу между собой до степени спора в суде, в зарубежной практике применяется несколько травматичное, зато показательное упражнение. Представьте, вы все втроем (мама, папа и ребенок) находитесь в горах, вдруг землетрясение, обрушение скалы, и ребенок один остается на опоре, держа за руки своих родителей, повисших над пропастью. Долго так не простоишь, надо выбирать, какую руку разжать, чтобы спастись самому и спасти кого-то одного из своих взрослых. Кого выбрать? Отчаянное «уж лучше всем погибнуть!» — не проходит, ребенку придется сделать выбор. И он его делает: спасает маму.

Что чувствует ребенок по отношению к тому, кого не удалось спасти? Вину. А что чувствует к спасенному? Ненависть.

В этом месте многие взрослые скажут: «Да ладно! Ну какая там ненависть?! Живут мамы без отцов, деток растят, обычная жизнь!». Психологи утверждают, что такое сильное и негативное чувство как ненависть к источнику жизни — маме — определяется детским сознанием как запретное, потому глубоко скрывается, блокируется, табуируется. Спустя время ребенок учится контролировать это чувство, глубже «вшивая» его на подсознательный уровень. Возможно, напрямую к матери это чувство никогда им не будет выказано (хотя и не факт). Зато оно может проявиться в саморазрушении, зависимостях, во всем том, что принято считать пренебрежением, наплевательским отношением, нелюбовью к самому себе.

… Молодой человек, родители которого развелись, когда ему было 4 годика, сегодня говорит: «Я помню, что такое счастье. Оно было у меня до 4 лет, а потом больше не повторилось».

Ребенок должен быть верен заботящемуся о нем: это залог его выживания. Но в душе он все равно за отвергнутого. Парадокс, с которым многие мамы, отбившие в судебных спорах практически единоличное право на воспитание своих детей, все чаще встречаются по мере их взросления. И вот уже «да она вся в своего отца — такая же рохля и неумека!», или «сын — ну копия этого урода, даже губами шлепает также». Позже мамы удивляются сплошь неудачным и спонтанным выборам спутников жизни своими чуть повзрослевшими дочерьми. Давно замечено, что девочке достаточно прожить во внимании и заботе отца хотя бы до 5−6 лет и первые встречные-поперечные ее интересовать не будут. А вот если девочка была лишена отцовского внимания, то существенно повышаются риски, когда недополученную в дошкольном возрасте папину любовь она наверстает так, что не обрадуетесь.

Мальчишки, которых мамы оградили от пап, нередко лишаются жизненного стержня, проваливаются в зависимости, в это нынче массовое и популярное «мне ничего не надо, уйдите все и оставьте мне в покое, я ничего не хочу». Многие не могут найти свое место в жизни, сидят на шеях мам, которые когда-то их с отспорили. А в семейных разборках в лицо постаревшим своим мамам выкрикивают высоким срывающимся голосом: «Ты мне всю жизнь сломала! Это ты отца выгнала/сделала пьяницей/из-за тебя он от нас ушел»…

Общим для подавляющего большинства споров является возраст детей. Как правило, родители наиболее активно спорят о дошколятах. «Мамино время» (воспитание малыша до 3 лет) позади, ребенок постигает мир, и вот тут-то ему жизненно необходимо внимание не только того, кто укутает мягким одеялом своей заботы, но и того, кто смело поведет вперед, поддерживая и подстраховывая. А если такого смельчака рядом нет? Посмотрите вокруг: так много взрослых, до конца не повзрослевших, дающих обещания и не сдерживающих их; постоянно лгущих, хватающихся за массу дел и не доводящих их до конца. Эта ненадежность — признак недопрожитого детства, не наступившей взрослости. Потому как во взрослость повести некому было.

В традициях рассмотрения длящихся годами споров родителей о воспитании детей — ожидание взрослыми чуда в виде наступления 10-летнего возраста ребенка, за участие в судьбе которого идет борьба. Методические указания судьям так и указывают «ребенок, достигший десяти лет, вправе сам выбрать, с кем из родителей он будет проживать». Эта «демократичная» установка — попытка взрослых спихнуть ответственность за принятое решение на ребенка. А он не должен выбирать, он не умеет, он не справится. Его детское место обусловливает единственную модель его отношения к родителям: безоценочную и безусловную любовь к ним обоим.

Есть подлецы, а есть отцы

Какие сценарии борьбы за права своих детей предпринимают папы? Разные, на самом деле. Кто-то, как наивный Витторио, верит в судьбоносное вмешательство в его ситуацию высокопоставленных людей из правительственных кругов. Кто-то переходит к радикальным мерам. Известны случаи, когда такие дошедшие до отчаяния папы годами держат в треморе всю социальную инфраструктуру населенных пунктов: забрасывают жалобами исполкомы и облисполкомы, органы опеки, комиссии по делам несовершеннолетних, требуют признать своих детей находящимися в СОП, воюют с районными отделами по чрезвычайным ситуациям с требованиями установить автономные пожарные извещатели в комнатах своих детей, судятся за клевету и брань с бывшими женами и т.п. А не надо удивляться: невнимательное, умозрительное и унизительное отношение к отцам как людям низкого сорта, второй, а иногда — третьей очереди (после бабушек-дедушек по материнской линии) в воспитании своих детей, даром не проходит. Оно формирует вот такие вывернутые формы взаимодействия пап с окружающим миром.

Кто-то из отцов вымученно принимает свое соломоново решение: «Я решил ждать. Просто тупо ждать, когда сын подрастет. На мой взгляд, это правильное решение. Нелегко оно мне дается, конечно, но я к нему склоняюсь. Сын меня потихоньку забывает. Я чувствую, что он привык. Он не знает другой сознательной жизни, только без папы. Я стараюсь его травмировать как можно меньше. К ней домой решил пореже ходить, для меня пытка там находиться. Стараюсь ей поменьше звонить, т.к. она все равно снимает трубку 1 раз из 10-ти. И сама никогда не перезванивает — корона упадет. Я приготовился ждать 6 лет. Самые трудные 20% этого пути я уже прошёл. Полтора года без сына».

Проблема заключается не только в устойчивости стереотипа «ребенку с мамой хорошо и она его „вытянет“ в обстоятельствах безотцовщины», сколько в практически тотальной убежденности лиц, принимающих решения в ситуациях споров родителей о воспитании детей, что мужчинам дети вообще-то не нужны. «Насмотревшись всякого от этих отцов» специалистки по опеке, должностные (преимущественно — женские) лица комиссий по делам несовершеннолетних, женщины-судьи и женщины-прокурорские работницы, убежденные (в т.ч. — на личном опыте), что мужчины больше самцы, чем отцы, — с единодушием и безоглядностью встают на сторону несчастной женщины-матери, отделяя своими решениями детей от отцов. Без обобщений: люди бывают разными. Есть подлецы, есть отцы. Есть те, кто вообще затрудняется сказать, сколько у него детей, а есть те, для кого отцовство — всерьез и навсегда. К счастью, число ответственных пап в нашем обществе увеличивается. Но пониманию катастрофических последствий для детей феномена искусственной, лучше сказать — организованной безотцовщины это, к сожалению, не способствует.

А как у них: презумпция родительской ответственности

Урсула изучала философию в Московском государственном университете. Там она познакомилась с будущим мужем. Вернувшись с Игорем в Швецию, она одного за другим родилиа двоих сыновей. Спустя 11 лет брак дал серьезную трещину. Родители развелись, необходимо было решить, как теперь будут жить дети, поскольку родители уже не вместе.

Шведский суд не переживал о санитарном состоянии занимаемых родителями помещений и не измерял привязанность пацанов к каждому из родителей. В основу принятия решения был положен безусловный принцип — равенство прав родителей в воспитании детей. Если внимательно вникнуть в предписания шведского суда родителям, можно заметить еще одно глубокое разительное отличие от наших подходов. Белорусский суд при рассмотрении вопросов о том, с кем, где и как после развода родителей будут жить дети, пытается учитывать такие неопределенные и размытые критерии, как «степень заботы и внимания, проявляемых к ребенку со стороны родителей с учетом их рода деятельности и режима работы». Шведский суд исходит из того, что родители — это такие особенные люди, которые безусловно желают своим детям добра. А если так, то эти особенные люди вывернутся наизнанку, наступят на горло своим профессиональным, личным и иным интересам, лишь бы не утратить прежние связи со своими детьми. Можно назвать это презумпцией родительской ответственности. Эта презумпция априори определяет каждого родителя как ответственного, любящего и заботливого, если, конечно, не представлено доказательств обратного. А значит, если таких любящих двое — все в отношении их детей нужно делить поровну.

Урсуле и Игорю было предписано обустроить свое жилье на расстоянии не далее чем 2 км. от школы, которую посещали дети. Одну учебную/каникулярную неделю дети жили в семье мамы, вторую — в семье отца. Поначалу все шло нелегко, но потом сложности были преодолены. С детьми три месяца работал муниципальный детский психолог, с родителями — семейный.

Родители подчинили свои профессиональные планы предложенной судом схеме: даже в командировки в нашу страну Урсула приезжала аккурат в ту неделю, когда ее мальчики жили в семье отца. Отец вскоре женился, у него родился третий ребенок. В отличие от устойчивых стереотипов белорусских специалистов, делящих детей после расторжения браков, данный факт не стал основанием для сокращения контактов детей с отцом. В наших же судебных заседаниях нередко на полном серьезе обсуждается вопрос, что женитьба или новые отношения одного из бывших супругов являются препятствием для контактов детей с этим родителем.

Сегодня сыновья Урсулы и Игоря уже студенты. Ничего паталогического Урсула в такой схеме воспитания не видит: оба родителя сообща решали и продолжают решать все вопросы, связанные с жизнеобеспечением своих детей. Зато никто не крал детей друг у друга, не настроивал против другого родителя и не скандалил.

Любви много не бывает?

Один папа в сердцах пишет: «Жена моя, ее мать и бабушка были замужем не один раз. И мне кажется, что у них уже на психологическом уровне какая-то проблема. Они считают, что отец и не нужен (нужны только его деньги!), а если речь о дочери, они говорят, что „мы поднимем ее сами“. У них нет никаких семейных ценностей! Чему смогут научить три разведенные женщины мою дочь? Стать четвертой несчастной женщиной в их компании?!»

Всемогущих матерей, которые одним движением ресниц могут возвысить и унизить своих детей, нелегко переубедить в необходимости посмотреть на ситуацию с иной стороны, со стороны уважения к своим же детям. Но спросите себя, уважаемые женщины: плохо ли, что на свете кроме вас есть еще кто-то, кто заботится и любит вашего ребенка? Достаточно ли вашей детке только вашей любви, или любви много не бывает? В конце-концов: как удобнее, безопаснее и легче стоять: на одной, или на двух ногах?! И почему за ваше неумение строить отношения с мужчиной, которого вы выбрали и назначили на роль отца своих детей, ваши с ним дети должны платить такую цену? Почему они должны испытывать отчаяние, страх, неуверенность, — только потому, что вы упрямы, не мудры и плохо воспитаны?

И как быть, когда ребенок, горько рыдая и задыхаясь, шепчет:

«Только не говорите моей маме: я папу тоже сильно люблю»…

Мой Дорогой Сын!

Я тебе пишу это письмо потому, что хочу, чтобы ты знал, что ты — мой самый родной и близкий человек! Я хочу тебе сказать, как всегда делаю это на прощание после недолгих встреч, что я тебя очень люблю и сильно скучаю по тебе. Может, у кого-то со временем проходят эти чувства, но я просто не привык жить без большой части меня, которая и есть ты в моей жизни.

Мы с мамой не смогли подружиться, хотя она тоже тебя очень любит, ты для нее тоже самый любимый человек. Но иногда взрослым кажется, что правильным будет не жить вместе, поэтому они расстаются.

Я бы хотел видеть тебя как можно чаще и очень надеюсь, что ты тоже этого захочешь, когда еще немножко подрастешь.

А пока я буду стараться сделать так, чтобы ты мог гордиться своим папой. Я очень этого хочу, потому что ты — мой самый лучший сын! Я это понимаю, когда даю тебе «бусла» на прощание в любимую щечку, когда прошу тебя спрятаться, а ты закрываешь ручками глазки или когда ты пугаешься грома, бежишь ко мне, чтобы нам вместе было страшно и спрашиваешь: «Пааап, а что это гремит? А почему оно гремит? А где оно гремит? А это далеко, да?..»

И еще я хочу, чтобы ты знал, что мои двери для тебя всегда открыты, потому что я тебя очень жду дома!.. Иногда мне кажется, что до этого момента еще очень долго и я не смогу его дождаться, но я вспоминаю тебя и откуда-то берутся силы. Я дождусь тебя, потому что для этого и живу.

Твой папа.