«Меня не воспринимали всерьез». Истории матерей, которые добились оправдания для своих сыновей

Источник материала:

Девять лет назад в поселке Привольный под Минском убили директора автохауса. Обвинение спустя несколько лет предъявили бывшим работникам фирмы Ивану Полоневичу и Максиму Дышлевичу, причем Полоневич на тот момент уже погиб. Мать Ивана с обвинением не согласилась, она добилась, чтобы было начато новое расследование. Мать Максима каждый день ходила в суд и отправляла в Следственный комитет все нестыковки по делу. Дышлевича и Полоневича в итоге оправдали — редкий случай для нашего правосудия. Сегодня обе матери и Максим добиваются, чтобы им выплатили компенсацию и чтобы виновных в том, что дело дошло до суда, привлекли к ответственности. Но пока повсюду получают отказ.

Эта история началась в октябре 2010 года. Владимир Кузнецов работал в фирме «ГлобалАвтоСити», которая занималась перепродажей авто. Накануне убийства в сейфе оставалось 40 тысяч долларов, сдать деньги в банк, как отмечали сотрудники, не успели, поэтому за сторожа в Привольном остался Владимир. По версии следствия, в два часа ночи мужчину убили выстрелом в голову. Из его кабинета вынесли сейф с деньгами, пытались его вскрыть, но так и не смогли подобрать код, а потому выбросили ящик по дороге. Убитого завернули в плед и оставили на территории предприятия. Утром труп обнаружил заместитель директора, он и позвонил в милицию. Иван Полоневич и Максим Дышлевич на тот момент сотрудниками фирмы не являлись, уволились за несколько месяцев до того. Максим жил в Привольном, где моментально разнеслась новость о преступлении. Говорит, изначально даже не знал, кого именно убили.

«Адвоката не нанимайте, все равно ничем не поможет»

Ивана и Максима как бывших работников опросили как свидетелей и даже не задерживали. За Дышлевичем впервые пришли в 2011-м, Полоневич на тот момент уже погиб — разбился на мотоцикле.

— Когда первый раз задерживали, оперативники спрашивали у меня: «Ты чего смеешься? Понимаешь, что тебя подозревают?» — вспоминает Максим. — А мне что, если я знаю, что ничего не делал. Чего бояться?

Два года он действительно ничего не боялся, пока за ним не пришли еще раз, в 2013 году. Из материалов дела видно, что 10, 17 и 19 сентября он говорит, что не причастен к убийству и ничего не знает. 20 сентября его берут под стражу — в СИЗО, через четыре дня он говорит, что был свидетелем того, как Иван убивал Кузнецова, что под страхом расправы согласился вынести сейф с деньгами. 30 сентября его отпускают домой. Что происходило с ним в изоляторе эти 20 дней?

— Два раза в день ко мне в ИВС приходили оперуполномоченные, — вспоминает собеседник. — Сначала разговор был такой, мол, у них есть неоспоримые доказательства, что убийство совершил я. По факту нашли следы эпителия на сейфе, но я во время работы, как и другие сотрудники, передвигал его. Однако меня убеждали оперативники: «Технологии продвинулись до такого уровня, что против тебя есть неопровержимые доказательства». Когда сказали, что мои следы нашли на патронах, я выпал в осадок, понял, что меня пытаются посадить — и все. Когда меня перевезли на Володарку, начал приходить уже один оперуполномоченный, он конкретно сказал: «Оговори Полоневича, покойнику ничего не будет, тебя не посадят, и дело закроют. Откажешься — следователь намерен тебя засадить однозначно». Параллельно велись разговоры в камере, так называемые смотрящий убеждал, что мне нужно согласиться на их условия, иначе посадят, мол, все, кто попадают на Володарку, на свободу уже не выходят. Я был молодой, не знал, как это все происходит, с законом никогда проблем не было. С адвокатом мне пообщаться не давали, хотя я хотел спросить, что мне может быть за то, что я оговорю Ивана. Но адвокат пришел где-то на половине допроса, когда я уже сказал все, что от меня хотели. За это с меня сняли все обвинения, осталось только недонесение о преступлении — мол, видел, как убивают, но не позвонил в милицию.

В разговор вступает мама Максима, Ольга Дышлевич:

— Мне сын тогда писал: «Мама, адвоката не нанимайте, все равно ничем не поможет, не тратьте деньги». И мы послушались. Был назначенный адвокат. Это была наша ошибка, но поняли мы это гораздо позже.

Максим вспоминает, что несколько дней на него давили психологически, чтобы он дал «нужные» показания:

— Говорили, что вызовут жену на допрос, а она тогда беременная была, и оперативники, конечно, об этом знали. Так мне и говорили: смотри, чтобы не было выкидыша, чтобы ребенок не родился уродом. Давление было очень серьезное — обещали на 20 лет отправить за решетку.

Спустя два месяца после признаний дело в отношении Полоневича (за убийство и грабеж) прекратили в связи со смертью обвиняемого, дело в отношении Дышлевича (за недонесение) прекратили в связи с истечением срока давности. В газете «СБ.Беларусь сегодня» даже вышла статья, как следователи по крупицам раскрыли громкое уголовное дело. Оно могло бы считаться раскрытым, если бы Лариса Полоневич, мать Ивана, не проявила принципиальность — она решила добиваться оправдания сына, посмертно.

«Один день на ознакомление и нельзя ничего записывать»

Сначала Лариса Ивановна добивалась, чтобы ей как представителю сына позволили ознакомиться с материалами дела. Она хотела знать, какие доказательства подтверждают вину Ивана.

Обвинение базировалось на пяти ключевых тезисах: у Полоневича и Дышлевича не было алиби на момент убийства Кузнецова, на удостоверении убитого был обнаружен след пальца Ивана Полоневича, Полоневич знал, что Кузнецов в тот день выгодно продал авто, на сейфе найдены следы эпителия Дышлевича, Дышлевич на следствии признал вину и рассказал, как Полоневич убил Кузнецова.

— Но мне пришел ответ, что мой сын был совершеннолетним и дееспособным человеком, поэтому я не имею права знакомиться с материалами дела, — говорит собеседница. — Тогда я пошла в суд — и снова получила отказ.

Но в 2014 году было разъяснение Конституционного суда, что родственники могут отстаивать право на доброе имя умершего. Мать Ивана добилась своего — она обратилась в прокуратуру с жалобой, постановление о прекращении уголовного дела было отменено и началось новое расследование.

— Мне отвечали из Следственного комитета, что у них собраны все доказательства, а фактически против моего сына был один-единственный отпечаток пальца на документе. За два с половиной месяца до убийства он уволился, но по данным экспертов, отпечатки до 30 лет могут держаться на бумажном носителе. Также в деле была психолого-лингвистическая экспертиза, где эксперт, ознакомившись с письменными показаниями сына, пришел к выводу, что Иван виновен. И были противоречивые показания Дышлевича. Вот что собрало следствие против моего сына. Я вообще не понимаю, как дело дошло до суда.

Почему Дышлевича и Полоневича оправдали?

Орудие преступления так и не было обнаружено. При обыске дома у обвиняемых не нашли ни одного предмета, который бы указывал, что они причастны к совершению преступления. На удостоверении, где нашли отпечатки Полоневича, были обнаружены отпечатки и других сотрудников фирмы — бывших и нынешних. То же и по обнаруженным отпечаткам Дышлевича: на сейфе нашли следы и сотрудников компании, и неустановленных лиц. На покрывале, в которое был замотан труп, а также на перчатках найдены следы «неустановленных лиц», однако эксперты однозначно утверждают, что эти следы не принадлежат ни Полоневичу, ни Дышлевичу. Алиби было у обоих фигурантов Максим был с друзьями сначала был в районе ночного клуба, потом поехал к девушке домой, Иван в ночь убийства был вместе со своей девушкой (подтверждается GPS). 13 свидетелей в суде заявили, что на них давили во время следствия. Дышлевич в суде вину не признал, рассказал, что во время следствия на него давили, заставляли оговорить Полоневича. В показаниях Максима, которые он дал на этапе предварительного следствия, масса противоречий: он указал, что видел труп в здании фирмы, однако выводы экспертов говорят о том, что тело убитого там находиться не могло; следователям заявлял, что зашел на территорию через открытые ворота, которые на самом деле были заперты на навесной замок; указывал, что видел кровь на стене, но следы крови по факту были в другом месте; говорил, что приехал с Полоневичем на «Мазде СХ7», однако было установлено, что такой машиной Иван никогда не управлял; на допросах вспоминал, что держал сейф снизу, хотя его следы были обнаружены в другом месте. Кузнецов был убит из охотничьего оружия, однако ни Дышлевич, ни Полоневич к охоте интереса никогда не проявляли, ни у одного, ни у другого зарегистрированного оружия не было, как и у их родственников.

— Мой сын умер через семь месяцев после того, как было совершено убийство, — говорит Лариса Ивановна. — За это время его не задерживали, ему не предъявляли обвинения, его вообще не трогали. Но я так понимаю, когда Иван умер, стало удобно повесить на него убийство. Я решила бороться, потому что считаю, что лучше сделать и жалеть, чем ничего не делать.

Адвоката Лариса Ивановна не нанимала, решила, что справится сама. Получив статус представителя сына, отправилась знакомится с материалами дела.

— Думаю, меня не воспринимали всерьез. Решили, ну, раз такая настойчивая, пусть изучает 24 тома, что она там поймет? Тем более, поставили условие: один день на ознакомление и нельзя ничего записывать. Вывалили мне 24 тома в насмешку — и все. Меня интересовало, что есть против моего сына. Если бы я увидела, что там есть серьезные доказательства, я бы отступила — я адекватный человек. Но следователь вел себя очень странно, кричал: «Я знаю, кто вас консультирует из Следственного комитета!» Он не мог понять, что меня никто не крышует и не консультирует. Но по его реакции я сразу поняла, что-то в этом деле не так.

Мать Ивана вспоминает, что пока изучала материалы, ей неоднократно говорили: «Откажитесь от этого дела, вас не будут трогать. Зачем вам это надо? Подумайте!»

— Человек из следственной группы заявил: «Если вы ни в чем не виноваты, это говорит о том, что мы плохо работаем». Мне стало все понятно. Тогда я ответила: «На войне, как на войне — будем сражаться». Я понимала, что если проиграю, на меня лягут судебные издержки, придется отдать, все, что есть, в пользу потерпевшего. И в определенный момент мне стало жаль Дышлевича, я поняла, что сейчас всех собак спустят на него, он пострадает из-за меня. Но дело все-таки дошло до суда. Нужно было бороться — и мне, и семье Максима.

«Надежды на оправдательный приговор не было»

После того, как в 2018 году расследование возобновилось, за Максимом Дышлевичем пришли в третий раз. Сначала он подтвердил показания, которые вписывались в версию следствия, но на этот раз решил все-таки проконсультироваться с адвокатом.

— Прошло пять лет с момент прошлого задержания, — вспоминает Максим. — Все мои друзья и родные знали, что я оговорил Ивана, я не скрывал, что мне пришлось это сделать. Почему не заявил в прокуратуру? Так ведь назначенный адвокат советовал не высовываться и молчать. Я так понимаю, ему самому было невыгодно, чтобы все всплыло, он ведь тоже был замешан. Он, к сожалению, умер, и его уже нельзя не спросить ни о чем, не предъявить ничего. С новым адвокатом, Алексеем Андриевичем, мы все обговорили, и стало понятно, что нет смысла врать: если дело дойдет до суда, я просто запутаюсь, а там ведь не дураки сидят. Так оно и вышло. Хотя опер перед следственным экспериментом говорил мне, как я должен на следственном эксперименте все рассказывать, в итоге я все перепутал, потому что не было меня на месте преступления, понимаете? И на суде это все увидели.

— Я как мать понимаю Ларису Ивановну, — говорит Ольга Дышлевич. —  Неправильно это было. Надо было сразу рассказать правду, обратиться в прокуратуру. Но Максим боялся. Ведь даже мне он не рассказывал всех подробностей, как над ним издевались. Я только в суде это услышала и не знала, как пережить!

Когда Максима вызвали второй раз на допрос, он, наконец, сказал: оговорил Полоневича, потому что надавил следователь и оперуполномоченный.

— Следователь вывел из кабинета, потому что там все записывается, и сказал: «Вы понимаете, что первое подозрение падает на вас?» — вспоминает Максим. — Сразу стало понятно, что меня задержат. Я надеялся, что дело развалится и до суда не дойдет, но дошло. На этот раз оперативник приходил ко мне один раз, пока я лежал в Новинках, говорил, что мне нужно вернуться к старым показаниям. Помню, он такую фразу произнес: «На тебя ничего нет, но по моему внутреннему убеждению, ты причастен».

Девять месяцев я просидел в СИЗО. Сокамерники снова уговаривали взять вину на себя: «Тебя все равно посадят и дадут 15 лет, а признаешься — 10 лет».

В суде Максима обвиняли в соучастии в убийстве при отягчающих обстоятельствах и грабеже. Это обвинение очень сильно отличалось от того, что ему предложили в 2013 — недонесение, которое закрыли за истечением срока давности. При этом никаких новых обстоятельств в материалах дела не было. Доказательства одни, а трактовки такие разные. Во время судебного разбирательства из обвинения исключили статью об убийстве, оставив грабеж. Гособвинитель просила отправить Дышлевича на восемь лет в колонию, Полоневича — посмертно признать виновным в убийстве.

— У меня не было ни единого процента надежды на оправдательный приговор, — вспоминает Лариса Полоневич. — Потому что обвинение поддержала Генпрокуратура, и я думала, суд против этого не пойдет. Но случилось чудо.

Ольга Васильевна говорит, что вместе с невесткой каждый день ходили в суд, записывали каждое выступление, расшифровывали его и один за другим отправляли письма в Следственный комитет, указывая все нестыковки.

— Мы дошли до заместителя Генпрокурора, до председателя Следственного комитета, — говорит Ольга Дышлевич. — Все, о чем мы просили: изучите дело, там не доказательств против Ивана и Максима. Я им всем говорила: не должно быть так, чтобы были осуждены невиновные люди. Я говорила это в прокуратуре и Следственном комитете: если вы осудите моего сына, я не буду объявлять голодовку, я напишу все ваши фамилии на плакате, и сожгу себя вместе с этим плакатом. Потому что так не должно быть! У меня был крик души, я просто не знала, как до них докричаться.

— Минский областной суд все разложил по полочкам, а Верховный суд подтвердил оправдательный приговор, — говорит Лариса Ивановна. — Суд прошел очень грамотно, профессионально. Я даже удивилась и написала благодарственное письмо.

«Хочу, чтобы, наконец, нашли реального убийцу«

Обе матери говорят, что благодарны суду, но ставить точку в этой не готовы. По закону, обвиняемый, которого оправдали, имеет право получить компенсацию — материальную и моральную. Соответствующее постановление должен принять Следственный комитет. Но следователь Вальдемар Базиляускас (он последним расследовал дело в 2018 году), отказывает и Дышлевичам, и Полоневичам.

В ответе следователя говорится, что Максим Дышлевич добровольно себя оговорил, а значит, по закону, компенсация ему не положена (ч.2 ст. 461 УПК). Хотя в определении Верховного суда отмечено, что Дышлевич в апреле 2018 года заявил, что «оговорил Полоневича в связи с оказанным на него сотрудниками милиции психологическим давлением». В СК также заявляют, что проводили проверку в отношении следователя Владимира Новикевича и оперуполномоченного Артема Круглика (они работали по делу в 2013 году), но в их действиях не обнаружили состав преступления, поэтому в возбуждении уголовного дела отказано. Что касается заключения эксперта Сергея Лебединского, который по письменным показаниям Дышлевича и Полоневича пришел к выводу об их причастности к убийству, то нарушений в его действиях также не обнаружили, хотя в определении Верховного суда указано, что Лебединский фактически разрешает правовые вопросы по делу, что не входит в его компетенцию. Специалисты Государственного комитета судебных экспертиз, кстати, отказались проводить такое исследование, поскольку психолингвистическая экспертиза как вид вообще отсутсвует в перечне.

Ивану Полоневичу, как указывает следователь Базиляускас, обвинение было предъявлено посмертно, соответственно, он не содержался в СИЗО, поэтому права на компенсацию тоже нет. Мать Ивана настаивает, что пять лет борьбы за честное имя сына принесли страдания ей, поэтому намерена подать гражданский иск в суд — о возмещении морального вреда.

— Компенсация — это вопрос вторичный, — говорит Лариса Ивановна. — Я бы хотела, чтобы провели проверку и привлекли к ответственности следователей, оперуполномоченных, прокуроров, специалиста-лингвиста, которые работали по этому делу, в случае, если они умышленно нарушили закон. Я решила довести это дело до конца, потому что меня бесит этот беспредел. Должное расследование по делу не было проведено. Мне было стыдно за наше государство. Столько нестыковок в деле, а прокуратура передает его в суд. Что вы делаете? Вы же профи, вы же все понимаете и сознательно это делаете! После совещания президента с силовиками наше дело показали в главных новостях по телевидению как пример нарушения закона. И Лукашенко справедливо критиковал следствие, прокуратуру. Но пока мы не видим, чтобы по нашему делу принимались конкретные действия. Перед нами даже никто не извинился. Мне ответили в Следственном комитете, что мнение следствия и суда просто разошлись. Одно дело, если действительно разные трактовки, другое дело, если отправили в суд дело с обвинением по «расстрельной» статье, а все основано на догадках. Где железные доказательства?

Максим Дышлевич продолжает бороться, чтобы в том числе, подтвердить свою невиновность:

— Уже столько было примеров, когда людей оправдывают, а потом опять начинают обвинять «по вновь открывшимся обстоятельствам».

— Я боюсь за сына, но молчать не могу, — говорит его мать.

— Я хочу, чтобы, наконец, нашли реального убийцу, потому что это особо тяжкое преступление, и где-то ходит один или даже несколько очень опасных людей, — добавляет Лариса Полоневич.

В июле ей ответили в СК, что по делу об убийстве в поселке Привольном снова начато предварительное расследование.

Читайте также