«Били и спрашивали, что нам не нравится в стране». Что рассказывают выходящие из ЦИП на Окрестина

Источник материала:

Ане 19 лет, увидев среди ожидающих маму, она бросается ей в объятья и еще долго они стоят молча, со слезами на глазах. Девушку задержали 12 августа недалеко от дома в районе ТЦ «Рига». ОМОН схватил Аню, когда она возвращалась домой. Увидела впереди колону автозаков, решила подождать, пока она проедет.

— Из двора выехал автозак и по нам стали стрелять резиновыми пулями. По людям, которые просто стояли, — девушка до сих пор дрожит от этих воспоминаний. — Я стала убегать, они выстрелили в спину, упала и прямо возле моего лица проехал автозак. Как-то поднялась, побежала в кусты, там ОМОН меня и достал. Протащил по асфальту, так я оказалась в автозаке с мужчинами. Их очень сильно избили. А когда нас возле стелы пересаживали в автобус, всех выстроили в шеренгу и каждого били палкой. Это было ужасно.

Как рассказывает Аня, в первый день их вообще не кормили. Потом давали воду и немного хлеб, это вся еда. Она, как и многие другие подтверждает: по ночам мужчин избивают.

— Крики стоят всю ночь. Это невозможно… И это самое тяжелое. Мужчины лежали во дворе на холоде, их обливали ледяной водой и били. Если тут (в изоляторе) сотрудники еще более или менее, то омоновцы приезжают, такое чувство, что под чем-то, — говорит девушка, а ее родители с ужасом слушают этот рассказ. — В камере на четыре человека нас было 30. Спали на кровати, под кроватью, на столе и под столом. А первый день вообще ночевали на улице на бетоне.

Аню судили прямо в ЦИП, фамилию судьи она не помнит.

— Мне зачитали какие-то там права, место задержания, где меня вообще не было. Якобы я была Пушкинской, размахивала светящимися палочками и кричала «Стоп таракан!». Протокол я не подписала — дали 11 суток, — так Аня описывает судебный процесс.

Каждый день родители искали дочку на Окрестина, ездили в изолятор Жодино. Все, что через сутки смогли сказать в милиции: Аня задержана, но где — такой информации близким не предоставили.

— Нам не давали звонить, говорили: «Идите на хер, ничего вам не дадим», — так сотрудники ЦИП реагировали на просьбу позвонить домой.

В четверг вечером женщин, которые были в Аниной камере, вывели, сказали, «нужно что-то пересмотреть». Девушка в двух кабинетах рассказывала, как ее задерживали, и в 20.30 ей разрешили позвонить родным. Так семья оказалась на Окрестина. Обняв Аню, родители посадили ее в машину и увезли домой.

«Били и спрашивали, что нам не нравится в стране»

Если до часа ночи мужчин выпускали по трое-четверо, то после они стали выходить небольшими группами. У одного на рубашке нет рукава, у другого синяк под глазом. Парень, на вид лет 16−18, выглядит растерянным, из близких на Окрестина никого, к нему тут же подбегает волонтер и протягивает телефон. Он делает звонок. От предложения поговорить сразу отказывается. Как и многие взрослые мужчины.

— Вас били?

— А вы как думаете? — и, глядя на него, понимаешь: били и били сильно.

О насилии говорить не хотят многие, они запуганы. И, если знать подробности всех издевательств, это поведение объяснимо. Мужчин избивали, угрожали уголовными делами, над ними насмехались и издевались. Два друга, которые не хотели бы представляться в СМИ и показывать свои лица, но готовы показать следы от электрошокера и побои, говорят: «их дубасили».

— В среду вечером мы были в Заводском районе, сели в машину, отъехали, но люди в касках пригрозили оружием, пришлось остановиться. Нас вытащили из салона и погрузили в бусик, — рассказывает TUT.BY парень, он прихрамывает, говорит, завтра нужно пойти на рентген. Что с ногой, непонятно, а еще протягивает опухшую от избиения руку.

— Где вас били?

— Сразу в машине, дубинками, руками, применяли электрошокер. Показать? — парень поднимает майку вверх, а там следы от разряда. Потом поворачивается к нам спиной, приподнимает шорты, а там черно-синие следы. От многочисленных ударов.

— Вам эти люди что-то говорили, когда наносили удары?

— Спрашивали, что нам не нравится в стране, какие перемены хотим. Специально отбивали колени, локти и плечи.

Сколько длилось избиение, друзья точно сказать не могут: «Били, пока не побьют». Удары наносили шесть человек. Уже потом, в изоляторе, друзья увидели протокол. По словам молодых людей, у многих он был с одной и той же формулировкой. Они отказались его подписать. Но их заставили подписать документ: если они еще раз будут участвовать в акции — это уже уголовное дело.

— Вам объяснили, почему отпускают?

— Говорили, что приезжал министр внутренних дел. Мы его не видели.

Вадим, 32 года. Он из тех, кто вышел из здания ЦИП после часа ночи, хотя время в этом месте, кажется, уже не имеет никакого смысла. Когда мы знакомимся, он уже сидит у ворот центра на бордюре в окружении волонтеров и чьих-то родных. Тонкими, длинными пальцами молодой человек держит стаканчик с теплым чаем. Позже он расскажет, что его задержали в ночь с 9 на 10 августа. До ночи с 13 на 14 он ничего не ел. Парень не объявлял голодовку, он отказался от еды. Хотел, чтобы ему стало плохо, и скорая вывезла его с территории ЦИП. Но организм выдержал.

Вадим сам хочет поговорить с журналистами, хочет, но очень боится. Боятся общаться многие, кто выходит из здания центра. «Лучше нужно», «Я бы с удовольствием, но нельзя», — в эту ночь такие ответы мы с коллегой слышим раз за разом. «Почему нельзя?», «Кто запретил?» — уточняем мы, в ответ тишина, уставшие глаза и один раз — улыбка.

— Давайте не будем здесь говорить, — потеряно обращается ко мне Вадим, когда я сажусь рядом. — Я сейчас отойду, а вы — за мной, а то тут камеры.

Мы отходим на несколько метров. Вадим рассказывает, что задержали его на улице, когда они с друзьями гуляли.

— Вы можете меня прикрыть, — в растерянности прерывает он нашу беседу и обращается к молодым людям, что стоят рядом. — Станьте к нам спиной, чтобы я не попал на камеры.

За 17 минут интервью он еще не раз передернется от ощущения, что за ним могут следить.

— Когда нас привезли в ЦИП и открылась дверь автозака, омоновцы стояли рядочком. Вы бежите колонной, и вас просто слева и справа бьют. Это у них забава такая, — рассказывает молодой человек, заменяя «мы» на «вы», словно хочет быть подальше от всей этой истории. — Орут: «Давай быстрей, б…». Атмосфера такая, словно агрессивный пьяный мужик начинает избивать в квартире [родных]. Потом нас поставили возле стены, и где-то часа 2−3 мы стояли в полуприседе. Почему мы стояли долго? Потому что, как я понимаю, были забиты места. Потом нас поместили в" отстойник" - это четыре стены и решетка. Это было часа в три ночи.

По словам Вадима, на любые требования в ЦИП отвечали агрессией и физическим насилием.

— Если ты начинаешь от них что-то требовать, они начинают бить, — рассказывает Вадим. Он молчал, его не трогали. — Но это человеческие требования. Первых двое суток нас не кормили, люди кричали: «Я хочу поесть». У кого-то в соседней камере после двух суток, видимо, сдали нервы. Они настойчиво постучали: «Пустите, мы хотим есть». Потом мы слышали, как их били. В моей камере все сидели тихо. Это были взрослые люди, кому-то под 50, они не страдали юношеским максимализмом.

Жизнь в камере, продолжает собеседник, можно описать четырьмя словами: «просто сидишь и ждёшь. Из-за заполненности «ты не можешь ни поспать, ни полежать».

— В какой-то момент к нам привели человека [Вадим понял, что это кто-то из вновь прибывших], у него джинсы были в крови. Он сказал, что это кровь его избитого друга. Второй человек, которого к нам посадили, отхаркивался кровью, — рассказывает Вадим.

— У вас был суд?

— Меня вообще здесь, считай не было, — отвечает собеседник. — Ни суда, ничего не было. Меня завели, закрыли и сейчас выпустили.

— Может вас отвезти домой? — предложили Вадиму помощь.

Он отказался. Сказал, что хочет еще побыть возле здания ЦИП, с теми, кто здесь стоит.