В АПРЕЛЕ 1991 ГОДА...

Обычно 25 марта каждого года (в так называемый День Воли) наша отечественная оппозиция обращается к общественности с посланием Urbi et Orbi («Городу и миру»), напоминая, что она еще не сдохла. В этом году она, скажем честно, не выглядела внушительно. Это дает мне право вспомнить о самой грандиозной антиправительственной акции протеста в истории нашей столицы. Она состоялась 3—4 апреля 1991 года.
Именно в эти дни Президент СССР Михаил Горбачев по инициативе только что назначенного премьер-министра Валентина Павлова подписал указ об обмене в трехдневный срок 50- и 100-рублевых купюр образца 1961 года и о замораживании вкладов граждан в сберкассах.
Реформа ударила по людям, державшим рубли и «в чулке». Рухнули состояния в 15—30 тысяч, копившиеся десятилетиями. За 1985—1991 годы розничные цены выросли примерно в 3 раза. Денежный механизм СССР функционировал в условиях падения производства. В это время на территории СССР имели хождение безналичный рубль, наличный внутренний рубль, наличный инвалютный рубль (в 4,6 раза больше внутреннего рубля), переводной рубль системы СЭВ, сертификатные рубли Внешэкономбанка, боны союзного Минморфлота. Hа рубеже 1990-х годов внутренний рубль стоил всего 42 копейки 1961 года.
Валентин Павлов стал председателем Госкомитета СССР по ценам в 1986 году. Он, несомненно, относился к числу реформаторов. Розничные цены постоянно повышались, происходило вымывание из ассортимента дешевых товаров. Актуальность предстоящей реформы цен была общепризнанной. В основу перестройки системы цено-образования была положена идея повышения цен с учетом себестоимости. Издержки производства предлагалось считать общественно необходимыми затратами.
Летом 1990 года министр финансов Валентин Павлов секретной запиской довел до сведения президента СССР Михаила Горбачева и председателя Совета Министров СССР Hиколая Рыжкова свои соображения в пользу обмена 50- и 100-рублевых купюр образца 1961 года. По его сведениям, крупнокупюрные советские денежные знаки в большом количестве сконцентрировались за рубежом и в руках теневого капитала.
Валентин Павлов сменил на посту премьера Hиколая Рыжкова 14 января 1991 года. Председатель правления Госбанка СССР Виктор Геращенко публично опровергал слухи о предстоящей реформе. Тем не менее 22 января 1991 года указом Михаила Горбачева обращение 50- и 100-рублевых купюр образца 1961 года прекратилось. Выдача наличности со вкладов граждан в сберкассах ограничивалась 500 рублями. Обмен денег проводился в очень сжатые сроки, и в сберкассах моментально выстроились длинные очереди. Обмен осуществлялся также по месту работы граждан и на почте. Итогом нескольких дней паники явилось изъятие из оборота небольшого количества банкнот. После завершения обмена крупных денег Валентин Павлов выступил в печати с обвинениями в адрес западных банков в скоординированной деятельности по дезорганизации денежного обращения в СССР. В конце декабря 1991 года указом «О либерализации внешнеэкономической деятельности на территории РСФСР» фактически была введена внутренняя конвертация рубля. Вводился официальный курс рубля — 99 рублей за доллар США. Hа валютных биржах курс подскочил до 340 рублей за доллар. Оба курса явились результатом ажиотажного спроса населения после повышения цен. Hачалась гиперинфляция.
Признаюсь честно, лично у меня ни 50-, ни 100-рублевых купюр не было. Их обмен меня не волновал, хотя, работая вторым секретарем Минского горкома партии, я не считал себя самым низкооплачиваемым горожанином. Ну меняют и пусть себе меняют... Однако рабочий класс, как оказалось, думал по-другому!
3 апреля 1991 года забастовали минские автомобильный, тракторный заводы, завод автоматических линий и электромеханический завод им. Козлова.
Звонок начальника городской милиции сорвал меня (тогда второго секретаря горкома КПБ) с места. Впрыгнув в служебную машину, я мигом домчался до кинотеатра «Смена», где дорогу мне преградила мощная колонна протестующего рабочего класса, интересы которого я, как партиец, обязан был защищать. Поэтому, отпустив водителя, я двинулся по пешеходному тротуару параллельно колонне протестующих.
— Мужики, — спросил я, — чего вы добиваетесь?
— Понимаешь, теперь я не могу своей внучке конфет купить. Ну там «Мишку на севере» или «Ромашку», — ответил мне детина, явно ничего, кроме продукции в стеклянной таре, в жизни не покупавший.
Поняв, что диалог бессмыслен, я двинулся дальше. Забавно было видеть, как разбегались прохожие, увидев колонну людей в рабочих спецовках и башмаках на толстых подошвах. Именно в тот день я убедился, что К. Маркс, назвавший рабочий класс гегемоном, был, безусловно, прав.
Дойдя до площади Ленина по обез-людевшему проспекту, я вернулся в горком, где меня ждал вызов в ЦК КПБ.
— Слова на митинге нам, естественно, не дадут, — сказал ответственный цековец, вручая мне карту площади, — поэтому твоя задача — расставить на каждом квадратном метре площади им. Ленина наших людей, которые вели бы разъяснительную работу с митингующими.
Сказано — сделано. Расстановку идеологического актива города на площади я спланировал, участников предстоящего мероприятия обзвонил...
Однако утром, подойдя к Мингор-исполкому, я обнаружил, что нахожусь в гордом одиночестве. Соратники по партии дружно дезертировали.
— С работы снимут, — подумал я и обреченно двинулся в толпу митингующих, бесновавшихся на площади Ленина... Идти, признаюсь, было страшно, но куда же денешься! Успокоился, лишь увидев своих заводчан, группу сборщиц Минского часового завода, приведенных туда заводским профкомом по приказу директора (мол, раз все бастуют, то и нам отсиживаться не надо). У меня были хорошие отношения с работницами сборочного производства. Мы тепло встретились и разговорились. Достаточно громко.
— Спадарынi, вы мешаете выступать Зенону Станиславовичу Позняку, — сурово предупредила нас подошедшая депутатка Семдянова.
— Успокойся! Дай нам пообщаться с нашим секретарем парткома. Пусть даже с бывшем, — возмутились мои заводчанки. Семдянова исчезла, но через пару минут появилась опять. На этот раз она принесла с собой «скрыню» — плексигласовый ящик для сбора пожертвований.
— Калi спадар Чыкiн з такой вялiкай павагай ставiцца да працоўных, няхай ён ахвяруе грошы стачкаму! — потребовала она.
Меня, признаюсь, бросило в холодный пот. Да если я хоть рубль в эту «скрыню» брошу, то меня не только с работы снимут, но еще и из партии исключат. Что же делать?!
И тут я заметил, что «скрыня» опечатана полоской бумаги, на которой стоит печать «Сойм БНФ».
— Смотрите, люди добрые, — возопил я. — Вам говорят, что деньги собирают для стачкома, а на самом деле для БНФ и Позняка!
— У-уу! — взвыли мои заводчанки, и депутатка испарилась. Я решил, что одержал выдающуюся победу, но не тут-то было.
— По многочисленным просьбам работниц МЧЗ слово предоставляется бывшему секретарю парткома завода, а ныне второму секретарю горкома партии Чикину, — объявил ведущий митинга (по-моему, Наумчик).
Я в очередной раз выпал в осадок. «О чем мне говорить, ведь к выступлению я не готовился», — подумал я и на ватных ногах медленно двинулся к грузовой машине, на которой была организована импровизированная трибуна. По дороге я вспомнил, что недавно в газете «Правда» у меня вышла статья, которую я и решил пересказать собравшемуся на площади пролетариату.
Сказано — сделано. Меня терпели минут десять.
— Регламент! — зычно заорал ведущий, — спадар, имейте совесть!
— Люди добрые, — возмутился я, — слова я не просил, выступать меня заставили, а теперь кричат «регламент».
— Пусть выступает! — отреагировала толпа, и я продолжил. Завершив выступление, с чувством выполненного долга вернулся в горком партии.
Практически мгновенно раздался телефонный звонок от моей хорошей знакомой :
— Виктор, ты сегодня выступал перед самой большой аудиторией в своей жизни! — сказала она, — я слышала тебя по Би-Би-Си (а может, по «Голосу Америки», не помню). Включив радио, я узнал, что в Минске якобы проходит антиправительственный митинг, на котором собралось более двух миллионов человек.
— Так в городе всего 1,7 миллиона жителей, — возмутился я и вернулся на площадь. Разыскав представителей силовых структур и рассказав им о данных «голосов», я поинтересовался, как подсчитать количество людей, собравшихся на площади.
— С помощью аэрофотосъемки, — ответил мне представитель военной разведки.
Минут через сорок над площадью пролетел вертолет, а к концу дня у меня на столе лежали фотоснимки. Подсчитав количество голов на 1 кв. м площади им. Ленина и перемножив их на общую площадь «пляцоўки», я выяснил, что «стачкам» вместе с БНФ вывели в тот день 86 тысяч минчан. Это был самый многочисленный оппозиционный митинг в истории столицы.

Виктор ЧИКИН