Жестокие игры

Источник материала:

ПЕПЕЛЯЕВ Валентин

Купаловский театр закрыл сезон дорогой и... безжалостной драмой на тему гений и безумие

Тема судьбы художника, человека творческого в этом сезоне в Национальном академическом театре оказалась ключевой. Мы переживали за скитания Сымона в «Сымоне–музыке», увлеченно расследовали с ученым–фольклористом Андреем Белорецким тайну дикой охоты в «Дикой охоте короля Стаха», посетили вместе с молодым странником самую большую каторгу царской России — остров Сахалин в одноименном моноспектакле шведского режиссера Александра Нордштрема. Новая премьера театра — спектакль «Маэстро» по пьесе украинского драматурга Марии Ладо в постановке Александра Гарцуева доводит тему конфликта художника и среды, его заедающей, до кульминационной точки.

Вопреки долетавшим слухам, что в спектакле будут Моцарт, Сальери и симфонический оркестр, и рождавшимся из этих слухов предположениям, «Маэстро» оказался вполне современной драмой. Хотя и Моцарт здесь действительно есть. Но сами герои носят джинсики, пиджаки, а некоторые даже мини–юбки. Только в финале по замыслу действия произойдет смена одежд. Действие происходит в режиме реального времени наподобие «Репетиции оркестра» Феллини. Кстати, именно так обозначен сам жанр спектакля.

Фабула проста: некий провинциальный оркестр напряженно ожидает прибытия маэстро с мировым именем, конечно же, опаздывающим уже на несколько часов. Но вот он появляется — резвый, молодой, безумный, в легком свитере. (Роль по очереди играют Роман Подоляко и Александр Молчанов.) Этакий Теодор Курентзис. Стиль его работы, само поведение, манеры столь экспрессивны, что неизбежно рождают конфликт с консервативным коллективом, не желающим выходить из своей профессиональной «скорлупы», в которой уже много лет тепло и уютно. Тем не менее уже скоро почти все музыканты, кроме антагониста Валуева в исполнении Игоря Денисова (он–то и окажется духовным наследником Сальери), подпадают под безумные чары этого странного гражданина, использующего вместо дирижерской палочки зеленую веточку. Он — почти юродивый, дервиш, трубадур, живущий ради одного бога, — музыки. Немного смахивает на Раскольникова. Может во время репетиции пригубить с литавристом рюмочку и захмелеть.

Перед премьерой режиссер Гарцуев говорил, что для главной роли ему нужен был фанатик. Потому что только фанатик может вытянуть такую роль, потому что и сам Моцарт был фанатиком. Именно такими, по его мнению, в театре являются молодые актеры Роман Подоляко и Александр Молчанов.

Драматург, а вслед за ним и режиссер, как мне кажется, задают нам, зрителям, простой вопрос: может, время фанатиков искусства давно прошло и они сегодня уже никому не нужны? Однако, ослепленные вспышкой чужого безумия, герои этой психологической драмы вдруг осознают бессмысленность такого существования. Осознают, но вот переменят ли ее? Не ясно. Потому как гений и безумие — это практически такая же «сладкая парочка», как любовь и разлука.

Жаль, что на этом пьеса, собственно, и заканчивается. Дальше ничего не происходит. Уголек конфликта затух, лишь начав тлеть. Словно бы сам автор пал жертвой собственной интриги, не представляя, куда вести героев дальше. Молодому гению посимпатизировали и... отправили с Богом на скотобойню.

Двадцать шесть исполнителей спектакля — это, конечно, «фишка». Однако, как выясняется, многие из них в этом, видимо, очень дорогом спектакле произносят всего несколько фраз. Стоило ли драматургу вводить такое количество действующих лиц?

Складывается впечатление, что Ладо своего героя совсем не жалко, потому как находятся они по разные стороны социальных и мировоззренческих баррикад. Она там, где благонадежные и добросовестные ремесленники, уверовавшие в то, что право заниматься искусством можно получить по наследству. Сам взгляд на героя у Марии получается какой–то медицинский, отстраненный, нежели сочувствующий. «Вот какие чудаки, оказывается, бывают», — так и прочитывается между строк пьесы. Ведь его родословная вряд ли благородна. Так что сам Бог велел сдать зарвавшегося босяка в «поликлинику для опытов», как советовал поступать с бездомными дворняжками кот Матроскин. Хотя, чтобы услышать такой вердикт, совершенно не обязательно идти в театр, который по старинке еще представляешь последним пристанищем гуманизма.