Последний из князей Мстиславских и Заславских

Источник материала:

Поводы для знакомства
Наша первая встреча состоялась в Лондоне осенью 1982 года, когда мне по линии ЮНЕСКО предоставили научную командировку в Англию для поисков белорусских рукописных материалов. Среди включенных в предварительную программу 20 пунктов значились и поиски личного архива белорусского, русского и польского поэта второй половины ХIХ века Янки Лучины (Яна Неслуховского). Документы могли попасть в Великобританию в начале Второй мировой войны. Отправным моментом здесь послужила публикация 1932 года в виленском журнале «Нёман», где автор, литературовед Ромуальд Земкевич (а он многое знал и видел), утверждал, что после смерти поэта его рукописи перешли к племяннице, вышедшей замуж за минчанина Владислава Рачкевича, ставшего впоследствии, в межвоенный период, виленским воеводой, не отличавшимся симпатией к белорусам. Его взгляды, очевидно, разделяла и жена. Во всяком случае, когда к ней обратились (скорее всего, сам Земкевич) с просьбой предоставить для напечатания неопубликованные белорусские стихотворения Лучины, она категорически отказала.

В сентябре 1939 года, когда фашистская Германия напала на Польшу, Рачкевичи успели выехать на Запад и поселились в Лондоне. Вскоре бывший виленский воевода стал президентом Речи Посполитой в изгнании, значит, фигурой очень заметной. В 1982 году мне было известно, что его уже нет в живых. Но, возможно, остались жена или дети? Может, у них оказались, если были вывезены, рукописи Лучины? Однако просмотр английских справочников ничего не дал. Поиски зашли в тупик.

И тут мне посоветовали обратиться к князю Мстиславскому и Заславскому, доктору искусствоведения Анджею Цехановецкому, мол, он знает польскую аристократическую элиту как никто другой. Владеет картинной «Хайм-галлери» в престижном районе Лондона, где выставляются (в том числе и для продажи) произведения славянского искусства прошлых столетий.

Нашу встречу облегчало то обстоятельство, что у меня уже была книга Анджея Цехановецкого «Михал Казимир Огиньский и его «усадьба муз» в Слониме», изданная на немецком языке в 1961 году в Кельне и присланная мне берлинскими коллегами. В основу ее легла докторская диссертация автора. Книга уникальная как по использованному архивному материалу, так и по выводам. Ученый убедительно доказал, что Слонимский театр, где профессиональные и крепостные актеры участвовали в операх, балетах и драмах, во второй половине XVIII века был по значению вторым (после Мангейма) в Европе. Некоторые оперы итальянских и французских композиторов ставились здесь раньше, чем на родине их авторов. Богатым был репертуар театра (в него входили четыре оперы самого гетмана ВКЛ Огиньского), высоким мастерство исполнения. Помещение театра вмещало до 2 тысяч зрителей, а здание было оборудовано лучше, чем в Варшаве и даже в Мангейме, где паркетные полы не натирались парафином, а в Слониме натирались. Мелочь, а приятно! Исследование Анджея Цехановецкого, красноречиво свидетельствующее, что и тогда белорусские земли были в Европе, я цитировал в своих книгах, а одну из них решил взять на встречу.

Пан Анджей обрадовался моему звонку, кажется, первому от жителя советской тогда Беларуси. Прежде всего я сказал, что у меня уже есть его книга, что я ссылаюсь на нее. И мы легко договорились о месте встречи. Первым на ней прозвучал вопрос: а бывал ли я в Бочейково под Витебском, усадьбе его ближайших предков? На это я ответил, что только проездом, но статьи о бочейковском дворце и парке мне встречались в белорусских справочно-энциклопедических изданиях. Они есть в Белорусской библиотеке имени Франциска Скорины в Лондоне, и я легко могу сделать для него соответствующие ксерокопии. Затем изложил свою просьбу, касающуюся рукописей Лучины. В ответ получил обещание сделать все возможное для их поиска.

Анджей Цехановецкий наводил справки в архивохранилищах местной польской эмиграции, но рукописей Лучины там не оказалось. Может, впопыхах Рачкевичи не взяли их с собой? Может, уничтожили? Но не исключено, что они еще всплывут. В Лондоне или в Вильно.

На прощание я, смущаясь, задал неудобный вопрос:

- Скажите, пане Анджею, правда ли то, что, как утверждают некоторые лондонские белорусы, вы как наследник князей Мстиславских и Заславских претендуете на некий «белорусский престол»? И даже летали в Нью-Йорк к одному из князей Романовых, чтобы предупредить: нечего ему рассчитывать на белорусские территории...

Ответ прозвучал некатегорично. В нем не было ни утверждения, ни отрицания:

- Понимаете, такие претензии способствуют мне в контактах с различными коронованными и некоронованными особами. Помогают творить добрые дела для моей и большой, и малой родины... Хотел бы я хоть раз в жизни ее увидеть...

Вокруг Бочейково...
На прощание Анджей Цехановецкий подарил мне издания, касающиеся его рода, широко разветвленного на Витебщине и Могилевщине. Из них я узнал, что отец нынешнего лондонского мецената, хозяйствовавший в Бочейково нынешнего Бешенковичского района, в связи с военными событиями и революциями переехал в Варшаву, где в 1924 году у его жены Матильды из Осетимских-Чапских родился сын Анджей. Детство последнего прошло в Будапеште, куда отца направили на работу как дипломата. Во время нацистской оккупации юноша участвовал вместе с матерью в Варшавском восстании. После войны изучал историю искусств в Ягеллонском университете в Кракове. Во времена Берута был незаконно арестован, но затем реабилитирован. В 1958 году уехал из Польши, учился и преподавал в Германии, США, Португалии. В Тюбингенском университете защитил докторскую диссертацию - как раз о Слонимском театре. Наконец осел в Лондоне, где организовывал художественные выставки, издавал их каталоги. Создал Фундацию имени Цехановецких при восстанавливаемом королевском замке в Варшаве, которому подарил около 100 произведений искусства (спустя годы мне посчастливилось там присутствовать на вручении пану Анджею высокой польской награды). Не обошли вниманием общественно-культурную деятельность мецената и другие страны. У него есть итальянская, французская, ватиканская, шведская, австрийская награды, знаки внимания Мальтийского ордена, кавалером которого он является. Из белорусских же отличий - медаль Франциска Скорины, почетное гражданство Заславля, почетное членство в Международной ассоциации белорусистов. А в 1993 году ему торжественно надели мантию почетного доктора Белорусского государственного университета.

Однако я уже забежал на десять лет вперед. Отступлю в 1982 год. Возвратившись в Минск, я рассказал в обществе «Радзiма» о давнишнем желании Анджея Цехановецкого хоть раз побывать на земле предков, подарить одному из белорусских музеев слуцкий пояс, другие ценности. Долгожданная поездка состоялась в 1988 году. Посещения Бочейково, Могилева, Мстиславля произвели на гостя неизгладимое впечатление.

В Минске пан Анджей встретился с исследователем белорусско-немецких культурных связей и литератором Владимиром Соколовским, который взялся переводить на белорусский язык монографию о слонимской «усадьбе муз». Я взялся написать предисловие к переводу. Книга выдержала два издания (Минск, 1993, 2006), получила хорошие отклики в печати.