Когда в 1986 году на четвертом энергоблоке атомной электростанции в Чернобыле прогремел взрыв, в Южночешском крае, в 25 км к северу от города Ческе-Будеёвице, шло строительство крупнейшей АЭС Темелин.
Беларусь, наиболее пострадавшая от чернобыльской радиации, сегодня сама строит атомную станцию. Быть может, именно поэтому книга известного чешского писателя Иржи Гаичка «Рыбіна кроў», которую на днях автор представил в минской книгарне «Логвінаў» в рамках «Чешских вечеров», может показаться нам такой до боли близкой.
«Рыбіна кроў» — это история разрушения семьи в период великих социалистических перемен конца ХХ века, а также история разрушения деревни, которая стала жертвой строительства атомной электростанции. В 2013 году роман получил престижную чешскую премию Magnesia Litera как лучшая книга предыдущего года», — рассказал куратор «Чэшскай Калекцыі», в которую вошел белорусский перевод произведения, Сергей Смотриченко.
«Когда читаешь оригинал, понимаешь, что происходило в Чехии во время строительства АЭС и после, а также с чем столкнулись в этот период местные жители. Листая страницы белорусского издания, осознаешь, что достаточно изменить имена героев — и вот вам книга как будто бы про нас», — отметил куратор.
В том, что произведение, которое на белорусский язык перевела Светлана Рогач, найдет отклик у местных читателей, не сомневается и сам автор романа.
«Регион Южной Чехии, в котором я вырос, соседствует с Австрией. Мы ловили австрийское телевидение и там следили за тем, куда двигается чернобыльское облако. Видели, что в Австрии не пасут коров, потому что боятся радиоактивных осадков, в то время как наши СМИ молчали, а главный санитарный врач ЧСР в своем заявлении сказал, что ничего не происходит, — вспоминает Иржи Гаичек. — Таким образом, в процесс, который сам по себе был очень болезненным для людей, вмешивались политика и пропаганда. Люди были, действительно, в ужасе, потому что знали: в строившейся на тот момент уже несколько лет Темелинской АЭС предполагаются такие же реакторы, как в Чернобыле».
Тем не менее, говоря о своем романе, автор подчеркивает, что его книга не о строительстве Темелина, а именно о судьбах тех людей, чьи деревни были уничтожены во имя атомной станции.
Территория АЭС рассматривалась, как охраняемая зона, поэтому вблизи нее не должно было быть никаких населенных пунктов. Людям предложили покинуть их деревни. Многие не хотели, забаррикадировались в своих домах, из которых их выводили насильно.
На месте некоторых населенных пунктов, в среднем течении реки Влтавы, сделали водохранилище. Когда река вышла из берегов, от бывших деревень не осталось и следа. Всего было уничтожено 7 деревень. Уничтожение началось в середине 80-х годов, а последние деревни были разрушены в середине 90-х.
На какое-то время строительство АЭС приостановили, но потом, несмотря на смену режима, решили довести реализацию проекта до конца.
«Некоторые истории, которые описаны в моей книге, я услышал от самих людей, которые там жили, кроме того, я много работал с документами, читал документальную литературу на эту тему, что и послужило основой сюжета романа» — закончил свой рассказ автор и предложил гостям презентации задавать вопросы.
— Были ли какие-то прототипы у героев произведения?
— Основа и само действие романа построены на фактах, но в нем много вымышленных героев, которые, правда, появились, благодаря реальным прототипам.
Некоторые герои — аутентичные, например, образ старого деревенского летописца, который в конце 80-х годов предпринимал очень много усилий, чтобы его деревню не разрушили. Тем не менее, выселили и его. По иронии судьбы, его городская квартира находилась на шестом этаже дома, откуда потом была видна охлаждающая башня электростанции.
Любопытно, что летописец забрал в новый дом свою хронику и после еще очень долгое время поддерживал отношения с бывшими односельчанами — знал, кто и куда переехал, потому что все они разъехались по разным местам, интересовался, кто женился, у кого родились дети. Может быть, сейчас это звучит несколько абсурдно, однако он продолжал вести хронику деревни, которая больше не существовала.
— Это не первая ваша книга на деревенскую тематику, что очень сближает вас с авторами белорусской литературы 80-90-х годов, в чьих произведениях она была, по сути, центральной. Многих ли современных чешских авторов вдохновляет деревня?
— В современной чешской литературе не так много авторов, которые пишут о ней, однако я сам родом оттуда, жил там долгое время, ни про что другое не могу писать, для меня такая тема — просто неизбежность.
— Строить станцию в Чехии начали при социализме, после строительство было заморожено, решался вопрос — продолжать или нет, но потом, хоть и пришли новые порядки, решили достраивать. Как вы считаете, если вдруг в Беларуси поменяются порядки, будут ли достраивать АЭС в Островце?
— Если говорить про изменения, которые произошли в Чехии в конце 80-х, то они сначала вызвали в обществе подъем и надежду, но потом — принесли много разочарований.
Вдобавок, значительную роль сыграло и то, что в разрушенных в процессе деревнях существовала такая система: чем старше был дом — тем меньше он стоил. Во время принятия решения — продолжать строительство или нет — некоторые политики приезжали к людям и обещали, что строительство будет заморожено, а потом сами же вынуждали сельчан уезжать, и деревни сносились. Таким образом, у людей затаилась сильная обида на государство.
— Пережив это и написав книгу, вы можете ответить на вопрос, очень важный для Беларуси: строить станцию или искать какие-то новые источники?
— Строительство началось в середине 80-х, закончилось в конце 90-х. Во время работы над романом мое мнение менялось от противоречивого непринятия до смирения с действительностью. Но я понимаю, что если бы там строили даже не атомную электростанцию, а, например, ветряную, и если бы из-за этого разрушали деревни, люди, которые там жили, были бы все равно против. Так что у меня нет такого определенного взгляда на эту проблему, и когда меня спрашивают, то обычно отвечаю: мой роман про разрушение деревень, а не про «атом — да, или атом — нет».
— Вы рассказывали про летописца — героя книги, у которого есть реальный прототип, который в 1979 году должен был переехать из своей деревни. Понятно, что для людей того поколения — это очень большая травма. Есть ли какое-то лекарство от этого и как вы, переехав в детстве с родителями из деревни в город, смотрели или смотрите теперь на такие перемены?
— Само собой, что для младших поколений эта история уже не являлась большой трагедией. Многие из них нашли работу в городе, некоторые и так уже там работали.
Что касается старшего поколения, то накануне моего приезда в Беларусь у меня состоялись авторские чтения, на которые пришли несколько жителей разрушенных деревень. Это был очень интересный опыт, обмен мнениями. Я могу сказать, что даже через 30 лет после тех событий они держат обиду в том числе и на то, что их вводили в заблуждение, преподнося информацию по-разному.
Вдобавок я знаю, что рядом с появившемся в тех местах водохранилищем, на пустом берегу, где совсем ничего больше нет, стоит часовенка в память об одной из разрушенных деревень. Каждый год ее бывшие жители встречаются там, привозят своих детей и внуков. Можно сказать, что подобные встречи — это тоже своеобразная терапия, хотя, замечу, такие часовенки есть не везде.
В общем, мне кажется, чтобы раны полностью залечились, нужна определенная смена поколений...
— А почему вы не написали роман о тех, кто был рад переменам? Новая жизнь! Город! Работа! Почему вы пишите о грустном?
— Ну, наверное, многих авторов тянет писать о грустном, хотя, понимаете, чехи — это народ, который на всё придумывает какой-нибудь анекдот. В романе есть сцена, когда герои сидят в корчме в скором времени после взрыва в Чернобыле и обсуждают последние новости. «Яблоки из Чернобыля целиком безопасные: их можно есть, но огрызки надо закапывать в землю» — печально шутит один из них. Так что какой-то юмор есть и тут.
— Почему роман называется «Рыбіна кроў»?
— Так говорят о южных чехах. Существует стереотип, что они холодные, сдержанные и молчаливые, поэтому такая метафора и прижилась, хотя не знаю, можно ли обозначать всех общим штампом.
— Вы такой же?
— Некоторые черты есть, хотя не ощущаю себя типичным в этом плане. Один из героев романа имеет прототип моего дяди, который больше подходит к этому типу.
— Роман написан от женского имени и построен на воспоминаниях молодости героини, которая потом покинет Чехию, а вернется спустя 15 лет, будучи 40-летней женщиной. Как писалось от женского лица?
— Мне часто задают этот вопрос (смеется). Но вообще многие авторы ведут свои рассказы от женского лица. Вначале я писал его от мужского, но потом стал замечать, что герой начинает быть похожим на многих персонажей моих предыдущих романов. Повторяться не хотелось, поэтому решил остановиться на образе молодой девушки, которая рассказывает историю о распаде своей семьи в контексте главной темы. В принципе, на мой взгляд, женщины более чувствительны к таким вещам и взаимоотношениям, чем и объясняю свое решение.
— Если говорить не только об этом романе, но и о других ваших книгах, вы пишете о реальности, что не часто встречается в современной чешской литературе. Не тянет ли попробовать написать что-то менее реалистичное?
— Многие меня критикуют из-за того, что я такой реалист, держусь за действительность, не стремлюсь куда-то выше, хотя, как читатель, я люблю прозу другого типа. Например, книги Иржи Кратохвила, который пишет более абстрактно (презентация белорусского перевода одной из его книг состоится в Минске в феврале. — Naviny.by). Также мне нравятся произведения Габриэля Гарсии Маркеса. Сам так не пишу, потому что не умею. Я стараюсь держаться того, что у меня хорошо получается.
— Расскажите о дальнейшей судьбе своего романа.
— Одна киностудия уже выкупила права на его экранизацию и теперь проводится какая-то работа. Но, насколько знаю, сам процесс стоит больших денег — понимаете, я пишу про уничтожение деревень. Надо подготовить сценарий, сделать все, как следует — это дорого, шансов — 50 на 50.
***
После прогулки с Иржи Гаичком по Минску, корреспондент Naviny.by спросила у него, что чувствует гражданин Чехии, приехав в город, который пострадал как во время Второй мировой войны, так и от рук современных архитекторов?
— Для нас, чехов, это достаточно странные ощущения, потому что наши города были основаны, как минимум, в средние века, — ответил Иржи Гаичек. — У нас есть и готические, и ренессансные, и барочные здания. Город Ческе-Будеёвице, откуда я родом, недавно отпраздновал 750-летие.
Разрушить старое, чтобы построить новое? Для нас это не настолько актуальное явление, хотя что-то похожее иногда случается. Например, время от времени могут разрушить каменный дом XIX века, чтобы на его месте появилось что-то современное. Но, в общем, в Чехии правила охраны памятников иногда даже чересчур суровые, что приводит к конфликтам между инвесторами и специальной комиссией по этим вопросам. В действительности, чтобы получить в Чехии разрешение на уничтожение исторического здания, нужно очень сильно постараться.
«Яблоки из Чернобыля безопасные: их можно есть, но огрызки надо закапывать в землю…». Так печально шутили жители Южной Чехии, где тоже строилась АЭС...
Главная
Гороскопы
