Минчанин, чьи рассказы изучают в колледже США: "Мою последнюю книгу редактор не смог дочитать"

Источник материала:

Книги минчанина Андрея Диченко вошли в обязательную программу американского Swarthmore College в разделе «русская и восточноевропейская научная фантастика». Рядом с его именем в списке Виктор Пелевин, братья Стругацкие, Станислав Лем, Карел Чапек и даже Достоевский.

Андрею Диченко 27 лет, он написал несколько книг в жанре фантастики и реализма, первая из которых вышла, когда автор еще учился в университете. Писатель родился в Калининграде, затем вместе с родителями переехал в Вилейку, поступил на исторический факультет педуниверситета. Сейчас живет в Минске.

Свои первые произведения Андрей судит строго:

— Когда я читаю свои тексты, возникает желание вырвать себе глаза. Там все линейно, нелепо и примитивно. Что еще ожидать от 19-летнего парня, который возомнил себя способным составлять текстовые конструкции. Я бы уже и не подписался под своими ранними произведениями. Сейчас я пишу так, как думаю, и не ориентируюсь на чье-то мнение.

Андрей считает, что его ранние тексты могут быть интересны только подросткам. Сам он рекомендует знакомиться с его творчеством по сборнику «Ты — меня» и «Плиты и провалы». Как раз оттуда и взяты три рассказа, которые теперь изучают в американском колледже.

При этом сам Андрей считает последнюю книгу нечитаемой: «Ее не смогла осилить даже моя мама, а редактор перед публикацией не дочитал четыре страницы до конца со словами „Извини, я больше не могу“. Она настолько психоделична и тяжело пробиваема, что, возможно, и я вряд ли взялся бы ее перечитывать».

Андрей уточняет, что пишет не в жанре научной фантастики, а в жанре посткиберпанк. Он мыслит в контексте реального мира, но доводит до абсурда будущее, которое никогда не наступит, и события, которые никогда не произойдут.

— Наиболее четкое определение жанра, в котором я пишу, шаманская метафизика.

«Моя фамилия рядом с такими писателями — как египтянин рядом с богом Ра»

История попадания в один список с маститыми фантастами кажется простой. Переводчица с Аляски Андреа Грегович знакома с белорусским русскоязычным писателем Владимиром Козловым и перевела несколько его рассказов. Козлов по просьбе переводчицы отправил ей тексты других авторов, и среди всех ей приглянулись рассказы Андрея.

После на конференции переводчиков Грегович показала свои тексты коллеге. Перевод рассказов Андрея так понравился, что их решили включить в курс литературы колледжа, «чтобы у людей в Америке было представление о том, что Восточная Европа — это не только Россия, но и Украина, Беларусь и другие постсоветские страны».

Андрей скромно отмечает, что заслуга такого признания в США вовсе не его, а переводчицы: «Грегович перевела мои рассказы даже лучше, чем я их написал. Я критично к себе отношусь и стараюсь не зазнаваться, иначе перестанешь писать».

Соседство с признанными фантастами его скорее пугает, потому что этих писателей он читал еще в школе. «Футурологический конгресс» Лема и вовсе была его настольной книгой.

— Видеть свое имя рядом с их фамилиями — это как если бы рядовой древний египтянин попал в одну компанию с богом Ра. Я ремесленник, а они гении, своими книгами меняли мир, мировоззрение.

При этом Андрей отмечает акцент, который делают в колледже при изучении его произведений. Американские студенты на курсах разбирают сходство текстов Диченко с текстами Замятина, рассуждают, почему его рассказы относятся к фантастике, какие черты советского прошлого проявляются в повседневности. Например, в рассказе «Комитет по расстрелу поэтов» американцы видят прошлое — сталинские репрессии. Андрей утверждает, что имел в виду репрессии, которые должны начаться в будущем.

— Но они не живут здесь и не понимают, что наша история циклична, и на смену одному тирану приходит другой. Но тем более интересна их трактовка, я не могу указывать им, как воспринимать мой текст.

«Пока существует уголовный кодекс и ПДД, значит, с нашей цивилизацией не все в порядке»

Последняя книга Диченко посвящена насилию. Ему всегда были интересы человеческие характеры и их уродство. Андрей, по его словам, пытается понять, как обуздать это зло.

— Ни про одного конкретного человека мы не скажем, что он злодей, но то, что мы делаем сообща, носит негативный характер, начиная от экологии заканчивая нашим отношением друг к другу. Пока существует уголовный кодекс и ПДД, с нашей цивилизацией не все в порядке. С другой стороны, в человеке всегда есть что-то светлое, но почему-то он тянется ко злу.

Андрей вспоминает, что в школе в Вилейке учился хуже всех, в его дневнике была печать «на особом контроле». Потом он встретил талантливого учителя Александра Кнебелева, который никогда не получал педагогическое образование. Он старался к каждому найти подход и тогда же посоветовал Андрею писать.

— Если бы не этот человек, я бы никогда не узнал, что надо вычитывать в книгах Платонова, что смотреть и слушать. Александра Михайловича уже нет в живых, но на его стене «Вконтакте» каждый день кто-то из учеников оставляет ему сообщение. Он появился в тот момент, когда всем нам светило не самое лучшее будущее…

В старших классах Андрей открыл для себя издательства двух подвижников, как он их называет, — «Ультра.Культура» Ильи Кормильцева и «Kolonna publications» Дмитрия Волчека.

Автор отмечает, что у него нет потребности в понимании, так как он не верит в книгу для широкого круга читателей и считает, что тиражи бумажной книги будут сокращаться:

— Сейчас людей, которые пишут, мне кажется, больше, чем тех, кто читает. Мои старые друзья детства вообще не видели мои тексты. Но за последнее время появилось много людей, которые познакомились со мной, потому что когда-то читали меня.

Публиковаться в Беларуси, по словам Андрея, — не проблема. Он не вспомнил ни одного государственного или негосударственного издания, где ему бы отказали из-за того, что он «какой-то не такой», а не по причине слабых текстов.

— Я бы не сказал, что писатели в Беларуси не нужны, скорее здесь не столько ценителей этого продукта, сколько людей, которые его делают. Меня читают в основном в России. Но и сама литература уже устарела как форма жеста. Классическое искусство уже никогда не сотворит революцию, шанс что-то заявить через художественный жест есть у акционистов, таких как Павленский. Литература — консервативный пласт, не способный на революцию, какую в свое время совершило «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева или манифесты Кропоткина.

— В ранних рассказах вы писали, что население Беларуси похоже на серую стену одного из домов, упоминали «рабское сознание большинства» и «прогнивший реальный мир». Мир, который вы наблюдаете, вам нравится или нет?

— Мои ранние рассказы написаны в то время, когда я был меньше и инфантильнее. Мне хотелось революции и перемен. Сейчас не хочется. Я стараюсь обращать внимание на другие детали и меньше соприкасаться в повествовании с реальным миром. В юности стараешься опираться на то, что видишь и чувствуешь, а чувства с годами меняются, как и отношение к предметам. Реальность не выбирают, она не может быть приятной или неприятной. Но можно выйти за ее пределы через медитацию и поиск себя, пытаясь найти ответ на какие-то вопросы.

Я люблю сидеть один в лесу. Вокруг все искусственно и мертво, и панельки, в которых мы живем, тоже. А в лесу все живое, каждое дерево и травинка. Разжигаешь костер, и вместе с дымом крутятся мысли.

Личный топ-5 книг автора, которые он рекомендует обязательно стоит прочесть

1. Юрий Мамлеев «Шатуны» («Книга, которая просто въелась в меня и стала частью меня. Я прочел ее в 18 лет и потом еще раз шесть»).

2. Егор Радов «Суть» («Это один из самых ярких российских писателей, который непосредственно повлиял на меня. Его книга «Суть» хороша тем, что невозможно пересказать ее сюжет).

3. Татьяна Замировская «Жизнь без шума и боли» («У ее стиля нет аналога даже среди российских и зарубежных авторов. Она как ледокол — сама по себе в своем пространстве»).

4. Пьер Гийота «Могила для пятисот тысяч солдат» («Лучшая книга о том, почему империализм — это уродливо»).

5. Юрий Станкевич «Любіць ноч — права пацукоў» («Не разделяю взгляды автора, но художественная ценность этого произведения от этого не страдает. Я не знал белорусский, пока не начал читать Станкевича, фактически он мой учитель белорусского языка»).

Теги: Минск