"Меня выдвинули на госпремию, а я их послал". Художник о жизни в детдоме и порче имущества БАТЭ

Источник материала:

Когда белорусу Николаю Исаенку исполнилось 33 года, его картины купила Третьяковская галерея. Но свою персональную выставку он организовал лишь через 17 лет. На что художник потратил вырученные деньги, как убедил в своей благонадежности КГБ и почему московский коллекционер помог ему построить дом под Минском, Николай Иосифович рассказал в интервью TUT.BY.

Довоенный дом с паркетом, детдом в шестом классе и йога на заводе

Истоки интереса Исаенка к живописи — в детском доме. Туда его сдала мать, когда будущий художник учился в шестом классе.

По признанию пейзажиста, детство у него было не очень радужное и богатое. Николай родился в деревне Черневичи под Борисовом. Отец Исаенка участвовал почти во всех войнах молодого советского государства: Польской, Финской, Отечественной. «С одной войны приходил, на другую уходил», — делится воспоминаниями художник. Отец был по профессии плотником, все дома в деревне построены его руками. А в жилище будущего художника и вовсе лежали паркетные полы (дом сгорел во время войны).

На фронте Исаенок-старший был ранен. У него хотели отнять руку и поставить протез. Но он отказался, хотя и обещали оперировать под наркозом. «Если вы это сделаете, я покончу с собой», — ответил глава семейства с тремя детьми. Со временем на раненой руке появилась гангрена, и мужчину стали отправлять на реабилитацию. В семье его стали видеть все реже, хотя он и старался все свободное время благоустраивать жилище: разбил сады, поставил пчелиные ульи и очень любил мастерить и разукрашивать рамки. Однако послевоенный дом отстраивала уже мать Исаенка. Эту историю почти через 40 лет художник передаст на холсте в картине «Солдатки». Тогда же он напишет еще одно произведение, связанное со своей матерью, — «Одна». Образ станет символом забытых деревень.

К концу 1950-х отцу становилось все хуже. На матери было все хозяйство, а детей уже стало четверо.

— Среди них я был самый неуправляемый. Меня били, но я все равно делал то, что хотел. Мать не выдержала и перед шестым классом сдала меня в детдом.

Тогда Николай очень любил технику, мастерил приемники. Но больше всего ему нравилось делать рогатки, пистолеты и самопалы.

— Наверное, бандитом был, — смеется художник. — Я всегда гулял, гонял голубей. Меня в детдоме называли квартирантом. Но когда я смотрел, что кто-то рисует, у меня дух захватывало.

Сначала маленький Николай посещал авиамодельный кружок. Потом начал ходить в скульптурный. И наконец ему захотелось красок.

— Краски были дорогие. Я приходил в магазин и просто смотрел на них. Вскоре я додумался зайти в оформительскую мастерскую. А там ребята пили вино и рисовали огромные агитплакаты. Я попросил красок. И один мужик привез меня к себе домой и надавал кучу тюбиков и кисточек. Тогда я впервые натянул холстик и сделал копию картины Левитана «За околицей».

Процесс так увлек беспокойного мальчишку, что его тут же приняли в изостудию.

После детдома юный художник устроился токарем на завод БАТЭ.

— Под меня сделали самый маленький станок. Но и там я был неуправляемым. Я научился выводить из строя этот станок. И пока его делали, я уходил на чердак и занимался там йогой.

Денег на борисовском предприятии молодому специалисту платили немного, поэтому летом Исаенок занимался художественным оформлением загородных дач. Позже его забрали в армию, где он служил в оперативном полку МВД. Там живописец четыре года занимался боксом и «художничал» в выделенной для него мастерской.

Когда заводские и армейские мытарства закончились, Исаенок с третьего раза поступил в художественное училище. Все это время художник жил в чулане и писал картины, рвал их, портил и снова писал. Тогда же он влюбился в музыку литовского гения Микалоюса Чюрлениса, сочетавшего в себе талант художника и композитора. Борисовский живописец начал коллекционировать классическую музыку. «Ходил голодным, но покупал книги и пластинки. Потом начал писать портреты композиторов и абстракцию под музыку. Но написав один пейзажный этюд, понял, что это мое», — объясняет Исаенок.

«Когда мой сосед сбежал, за мной тогда начал следить КГБ»

В театрально-художественный институт (теперь Академия искусств) Исаенка приняли только с третьей попытки. Но художник признается, что сейчас он этому рад. Шесть лет академического образования ему заменили годы творчества в деревне.

— Просто я любил свою деревню, любил это состояние. Можно сказать, что хмызняк был второй мастерской. А там был классический пейзаж — смешанный лес. Тогда у меня состоялся период камерного пейзажа и эпического.

Вскоре художнику выдали комнату во Дворце водного спорта. Там он прожил 13 лет. Как вспоминает Исаенок, ему давали талоны на питание, а взамен приходилось писать плакаты к соревнованиям и расписывать стены.

В 1978 году в Минск приехали московские искусствоведы, которые отбирали работы на всесоюзную молодежную выставку. Друзья молодого пейзажиста привели московскую комиссию к нему в комнату, и те забрали несколько картин. Сразу после выставки из столицы Союза стали приходить госзаказы, и живописца начали печатать в престижном «Огоньке».

А вскоре к художнику пришла всесоюзная слава. В 1980 году его полотно «Лен белорусский» за 5 тысяч рублей купила Третьяковская галерея. «Музей — это единственное место, в котором есть искусство. Но это одновременно и кладбище искусства», — считает Исаенок.

На деньги, полученные от Третьяковки, художник начал строить дом в родной деревне, куда позже перевез мать. Сейчас Исаенок бывает там часто: на малой родине ему лучше пишется. У пейзажиста более тысячи картин, и половина из них написана именно на просторах Борисовщины.

— Многие восхищаются моими цветами и сельскими пейзажами. А потом я привожу «поклонников» в деревню, и они не могут найти тех мест, что им так понравились на моих картинах, — улыбается живописец. — Все видят эти цветы, но не все видят в этом произведения. Обычные люди смотрят на эти цветы как потребители. Для меня как художника важно увидеть и остановить это мгновение.

Первую персональную выставку Исаенок организовал только в 50 лет. С тех пор у него было четыре вернисажа в Национальном художественном музее. За рубежом борисовский живописец ценится не меньше. В начале 1990-х в течение четырех лет он организовал шесть выставок в Италии, одна из которых проходила в резиденции итальянских королей в Парме.

Пейзажисту нравится приезжать за границу, но он не чувствует там вдохновения. Все картины, что ему удаются за рубежом, Исаенок там же и дарит местным коллекционерам. По словам художника, он слишком любит свою родину, чтобы с тем же чувством писать чужую.

— Я бы не смог сейчас жить в Италии, Германии или Франции. В 20 лет — да, а сейчас — нет. Обо мне даже друзья говорят: «Исаенку завяжи глаза — он через океан придет домой». Однажды, еще в советское время, я отправился в Париж в составе делегации. Когда мой сосед сбежал, я был очень возмущен: как он там смог остаться?! За мной тогда начал следить КГБ. Думали, что я тоже сбегу. Мы же в той делегации были самыми молодыми. И меня долго прощупывали, но потом поняли, что никуда я не сбегу.

10−12 часов работы подряд — и жена гонит палкой от холста

Исаенок сравнивает искусство с работой стоматолога: тот сверлит зубы и не всегда знает, когда дойдет до нерва. Но когда находит его, пациенту (если, разумеется, он не попросил о заморозке) сразу становится больно.

— Так и в искусстве мы пытаемся затронуть нерв, и мы не знаем, когда дотронемся. А зрители знают.

Свои картины Исаенок пишет за два-три часа, чему не верят даже его друзья. Но, по признанию живописца, основная работа происходит еще задолго до первого прикосновения кисти к холсту: разработка образа, эмоциональное наполнение картины, подготовка экспозиции, холста и подкладок — все это может длиться несколько дней. А в деревне борисовский художник пишет несколько картин в день по 10−12 часов подряд и пьет только воду. Тогда его жене приходится гнать вдохновленного творца «палкой от холста».

— Есть такие работы, которые пишешь и думаешь: «Ух, шедевр!». А потом ставишь на полку — и все плохо, все не так. А бывает, наоборот, пишешь и уже думаешь, что все плохо. Тогда жена у меня отбирает кисти, чтобы я ничего не испортил: важно остановиться и уловить суть, — замечает живописец. — И спустя пару дней я смотрю на ту картину, над которой меня остановили, и вижу, что все-таки работа получилась.

Исаенок считает, что в материальном плане у него все есть. Но настоящий шедевр еще не написан.

— Многие считают мой «Лен белорусский» шедевром, потому что он в Третьяковке. Но у меня есть куча маленьких этюдов, которые не хуже этого «Льна».

К слову, рамки для каждой картины он делает сам. Мэтр очень любит работать с деревом и не приветствует слишком дорогих материалов для своих произведений.

Живописец ориентируется на Поля Сезанна и Пабло Пикассо. Не в плане творчества, а в смысле подхода к нему. Пикассо близок белорусскому художнику как свободная личность: оба всю жизнь делали только то, что хотели. А Сезанн привлекает Исаенка своим синтезом ума и чувств.

Самого мэтра критики часто сравнивают с другим отечественным живописцем — Витольдом Бялыницким-Бирулей. Исаенку это не льстит, он соглашается, что не хуже своего исторического товарища по искусству.

— Если у художника случились 3−4 работы, он состоялся. В мире все уже было, никого ничем не удивишь. Надо просто любить то, что ты делаешь, и не ждать наград и признания.

Самого художника дважды выдвигали на госпремию, но он отказался.

— Я сижу в деревне, пишу свои цветы, а мне звонят: «Коля, давай, мы тебя на госпремию выдвинули. Только за 4 дня нужно оформить все документы». А я их послал. Зачем мне бросать свою работу? Чтобы лизать кому-то ботинки, а меня потом кинули? — задается вопросом художник. — Да и звание народного мне не надо. Ван Гог или Сезанн не были народными. В нормальных странах уже нет этих званий.

«Меня называют художник-наркобарон»

По мнению Исаенка, искусство — это самый надежный капитал. В прошлом году работу Клода Моне «Стог сена» продали более чем за 80 миллионов долларов. Как признается сам пейзажист, его картины тоже стоят недешево, но ни одна не переваливала за пятизначную сумму.

— Есть люди, которые подсаживаются на меня, как на наркотик. Меня даже называют «художник-наркобарон». Не было такого, чтобы человек купил только одну картину. Я ему говорю: если не понравится, верну деньги. А то один, то второй покупатель приходят еще за одной, — шутливо недоумевает живописец.

К слову, некоторые работы пейзажиста уже подделывают. По его словам, иногда ему звонят знакомые и говорят, что его картины продают в Москве или Петербурге.

У борисовского художника много покупателей из-за рубежа. Однажды посол из Эстонии купил серию картин «Времена года», а недавно несколько работ приобрел китайский бизнесмен. А более десяти лет назад одна московская женщина-коллекционер заставила перешептываться все художественное сообщество: она выкупила несколько десятков пейзажей Исаенка. В благодарность за это она частично профинансировала строительство его дома под Минском.

— Она сначала предлагала купить квартиру. Но я и так достаточно пожил в каморках. Потом предложила купить дом. Я отказался. Но она не отступала и решила просто помочь мне со строительством. Ну я и подумал: пусть помогает.

Но, по его словам, так везет раз-два в жизни. Главное, чтобы на хлеб и краски хватало.

Многие свои работы Исаенок принципиально не хочет продавать при жизни. Но при этом он подарил около 30 работ Национальному художественному музею.

— Я хочу, чтобы они оставались в моей стране. Да, приезжают иностранцы и покупают работы. Но я эти деньги съел, а картина уехала. Мне много не надо. Поэтому я чаще продаю тем людям, которые по-настоящему ценят искусство и оставляют за мной право брать эти работы на выставку.

По мнению живописца, искусство — это элитарное явление, которому необходимо учить.

— У нас повсюду строят ледовые арены, а я бы построил галереи в каждом районном городке. Обратите внимание: у стран с высочайшим уровнем искусства и культурного интеллекта соответственно развита экономика.

Теги: Минск