Бездарные годы ожидания: как Беларусь пасует перед вызовами и упускает возможности

Источник материала:

Разрастающийся в Беларуси экономический кризис вызвал широкую дискуссию о путях выхода из него. Пять лет, прошедших после вступления кризиса в острую фазу в 2011 году были нами бездарно потрачены. На то, что ожидали. То ли того, что американцы сами разрешат мировой кризис, то ли того, что марсиане вмешаются. И, не известно откуда, опять появится спрос на продукцию наших предприятий. Нельзя же всерьез воспринимать указания продавать сахар ложками и трактора поштучно как путь выхода из кризиса.

А модель жива

Пять лет прошло, в долги залезли, а кризис — только углубился. Да еще и кредиторы пристают с требованиями реформ. Приходится на что-то решаться.

А поскольку на что именно решиться — даже мыслей нет, остается любимая тактика наших чиновников — имитация реформ. Отсюда — «жесткая кредитно-денежная политика» «от Ермаковой», продолженная ее последователями, и Директива № 4, и почти либеральные поползновения наших младореформаторов во власти. Как будто не ясно, что, при сохранении «белорусской модели», никакие рыночные механизмы работать не будут.

Сейчас усилия правительства направлены на «либерализацию хозяйственной деятельности». В духе требований МВФ, ЕБР и наших либералов. С одним нюансом: сохранением «белорусской модели» с ее всевластием «вертикали» и отсутствием структурных реформ.

Однако сама по себе такая либерализация, безусловно, необходима, но не достаточна. Кто хозяйствовать будет? Анализируя нынешний кризис в России, академик РАН А. Некипелов заявил: «…представления о сути перехода к рыночной экономике были — не только у нас — достаточно примитивными. Мы придавали особое значение процессу либерализации хозяйственной деятельности и при этом не понимали важности вопроса формирования агентов, адекватных рыночной экономике». Заметим, не столько рыночной экономике в целом, сколько реально сложившейся экономической ситуации.

Конечно, в сфере услуг и в мелком производстве под местный рынок частник оказался вполне эффективен и жизнеспособен. Но основу его успехов везде составляет большой ненасыщеный совокупный спрос, в котором он в состоянии найти себе нишу. В части производства товаров потребления и услуг — ему нужны большие зарплаты населения, в части промышленной кооперации — рост объемов производства и стабильное финансовое состояние потребителей, для маневра — доступность кредита. Но, при отсутствии доступа к капиталу, существенный рост объемов производства для мелких фирм — задача нерешаемая.

А ведь основу советского наследства на всем постсоветском пространстве составляли крупные производственные комплексы. И всюду, за исключением добычи природных ископаемых и их первичной переработки да оборонного комплекса, они так и не вписались в мировую экономику. Никто так и не сумел ни модернизировать производство до конкурентоспособного уровня, ни занять и контролировать свою нишу на мировых рынках, ни даже стать мало-мальски значимым звеном в составе транснациональной корпорации.

Причем варианты их трансформации были опробованы все возможные: акционирование в России, прямой захват олигархами на Украине, продажа «стратегическому инвестору» в Венгрии, постепенная трансформация под контролем государства в Польше, сохранение полного контроля государства в Беларуси. В ряде других постсоциалистических странах их просто бросили на произвол судьбы, и они умирали мучительно.

Показателен опыт ФРГ, где крупные производственные комплексы ГДР, несмотря на то, что самые разные авторитетные инжиниринговые и консалтинговые фирмы пытались их трансформировать и модернизировать, так и не стали самостоятельными игроками рынка. Мало помогла и их распродажа. В Китае новая современная экономика была выстроена рядом с остатками старой, которая частично выживает только благодаря огромным размерам внутреннего, хорошо защищенного рынка.

В агрессивной среде

Не секрет, что структура экономики социалистических стран воспроизводила структуру западной экономики конца 60-х. С той экономикой наши крупные производственные комплексы конкурировать как-то могли. Но мир ушел далеко вперед. «Памятником» индустрии того периода остались и «ржавый пояс» Америки, и масса пустующих производственных корпусов и в ФРГ, и в Великобритании. Новая индустрия возникала не из модернизации старой, а путем ее формирования на новом месте, включая вынос производства по аутсорсингу. На «пустом» месте формировали свой производственный потенциал и «драконы ЮВА». Мы же, в рамках «белорусской модели», отчаянно цепляемся за предприятия, сформированные под советскую структуру экономики 70-х годов.

Заметим, что структурные реформы, приведшие к формированию современной индустрии, на Западе шли в рамках плановой стратегии крупных корпораций, где внутрифирменное планирование заменило устаревшее планирование госплановского типа. Сам размер корпораций, надежность контроля ими своего сегмента рынка, отлаженная процедура частно-государственного партнерства, очевидная согласованность политики корпораций в рамках олигополий позволяли обеспечить и высокую эффективность такого планирования. А уж под потребности крупных корпораций подстраивался средний и мелкий бизнес, действующий в жесткой конкурентной среде.

Смешно, когда «ультралибералы» предают анафеме любое планирование. В наше время крупные корпорации не ищут ниши на рынке, они их создают. И под них планируют инвестиции. Например, недавно «Самсунг» вложил в новый модуль по производству микросхем 14,7 млрд долларов. В основном — кредитных. Не имея плана по использованию этой продукции, и уверенности, что этот план будет реализован, банки ему этих денег не дали бы. Или другой пример: средний срок создания производства машиностроительного профиля — 10 лет. Нужна уверенность, что ситуацию на рынке под него удастся проконтролировать. Не случайно накануне кризиса прошла волна слияний и поглощений: корпорации пытались укрепить контроль над своими сегментами рынка.

Свое место занимает и государственное планирование. Отнюдь не в госплановском виде доведения до предприятий «показателей». Однако без мер государственного планирования были бы невозможны, например, ветровая энергетика или сланцевая нефть.

Ну, а небольшие экономики, если им не удалось создать что-то типа корейских чеболей, в рамках экономических союзов (НАФТА, ЕС) получили доступ на рынки экономик крупных, и, средствами государственной промышленной политики отвоевывали себе место на этом «празднике жизни». Как, например, Австрия или Дания.

А для постсоциалистических стран, для удобства «освоения» их рынков Западом, на разработку промышленной политики было наложено «табу». Даже разговоры о ней считались признаком ретроградства. Потребовался мировой кризис перепроизводства, чтобы проблема ее разработки вновь стала на повестку дня. Причем во всех странах. Включая США, ЕС, Великобританию. Только время для тех, кто верил в спасительную силу «невидимой руки рынка» уже упущено. Китайский лидер лишь озвучил реальную практику всех крупных экономик: действие «невидимой руки» рынка должно быть дополнено действием «видимой руки» государства.

Но, по мнению российского экономиста Александра Лякина, «возможности государства в области промышленной политики с каждым годом сокращаются, а ее стоимость возрастает. Если в начале этого столетия нужно было создать условия, чтобы выжившие предприятия начали расширяться, и речь шла о традиционных инструментах промышленной политики — налоговых льготах, государственном заказе, экспортных субсидиях и так далее, — то сейчас необходима масштабная программа создания новых отраслей, перевооружения промышленного производства, подготовки кадров. Масштаб проблемы сопоставим с советским проектом индустриализации».

Думаю, и это мнение излишне оптимистично. Поддержка выживших предприятий, без существенной модернизации их технической базы, лишь откладывала их кончину. Для Беларуси это очень знакомо. А вот без программы создания новых мощностей просто денежные госинвестиции действительно бессмысленны.

Даже для России, с ее непрерывным притоком природной ренты, задача реиндустриализации выглядит непосильной. Да, там есть деньги (уже сильно меньше, чем требуется, но есть), есть научный потенциал, есть (относительно нас) емкий внутренний рынок. Но нет ни самой разработанной политики, ни инструментов для ее проведения, ни политической воли ее разрабатывать и реализовывать.

Для Беларуси ситуация намного хуже. Нет не только мало-мальски приемлемой идеологии разработки такой политики (не говоря уже о самой разработке), нет денег на ее реализацию, нет емкого внутреннего рынка, где можно было бы обкатать те или иные решения. Если в России, в рамках промышленной политики (если бы она была), можно формировать проекты то ли под внутренний рынок, то ли под потребности гособоронзаказа, то ли под потребности монополий, для Беларуси таких возможностей нет. Нам приходится сразу рассчитывать на конкурентную среду на российском и мировом рынках. Причем, учитывая агрессивность конкурентов и с Запада, и с Востока на российском рынке, разница между этими рынками уже не очень существенна.

Время идет, потери растут

Ситуация усугубляется прогрессирующей потерей конкурентоспособности значительной части нашего экспорта. По сути, пока еще держатся как-то наши экспортеры, нужно успеть выстроить новую экономику, продукция которой заместит падение старой. А тут пока — ничего не ясно: что нужно производить, для каких рынков, где брать ресурсы для инвестиций. Одно ясно: в ближайшие десятилетия у государства не будет ресурсов, чтобы профинансировать модернизацию промышленности. Дай Бог ему справиться с финансированием общегосударственных расходов и социальной сферы. Нужно искать партнеров.

Если без инвестиций наша экономика тихо умирает, а у государства денег на инвестиции нет, и не будет — политика государства должна быть выстроена на поиске и привлечении партнеров, формировании взаимного интереса в сотрудничестве. С учетом того, что за инвестора сегодня — конкуренция, которую мы пока тоже проигрываем.

За период независимости мы умудрились упустить несколько шансов выбрать новую специализацию для экономики страны. Так, еще в начале 90-х, согласно анализа немецких специалистов, постсоветские экономики на мировых рынках могли быть особенно конкурентны в производстве электробытовой техники и автомобильных запчастей. Мы и шага в этом направлении не сделали. По электробытовой технике — провалили организацию сбыта. Даже в России. По автозапчастям — не сумели организовать конкурентное производство. Хотя тот же «Форд» предлагал в этом свою помощь. Сегодня эта ниша прочно занята китайцами.

В 2000-х, на волне моды на Западе на аутсорсинг, могли зацепиться за европейский рынок промежуточной комплектации. Проворонили. А китайцы — массой скупали б\у станки, создавали промышленную инфраструктуру. Сегодня они, как и австрийцы, хорваты, чехи доминируют на этом рынке. Нам там делать уже нечего. Тем более, что Запад аутсорсинг сворачивает.

Сегодня в мире (а в России, Иране — особенно, чуть позже — будет нарастать и в Китае) огромный спрос на инжиниринг. У нас здесь были неплохие школы, есть и наработки. Частники потихоньку шевелятся, но не имеют ресурсов, чтобы закрепиться на рынках, работают на случайных темах. Госсектор сидит на неиспользуемых мощностях и ждет, что какой-то дядя ему и заказы принесет, и производство поставит. Опять упускаем.

Да и дома есть потребность. Г-н Рогозин привозил в Минск список комплектации для оборонки, производство которой было бы желательно освоить. Не сумели. Некому было даже провести инженерную проработку. И здесь упускаем.

И еще. Каждый год, проведенный в ожидании (как 2013−15г.г.) увеличивает потребность страны в инвестициях для выхода из кризиса на 3−5 млрд долларов. Сейчас не до политиканства и идеологии, нужны прагматичные решения, подготовленные специалистами. Любой национальности. Важны только результаты. А идеология… Еще Петр I говорил: «Люди нужны практические, от богословия вши заели!»

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции

Теги: Минск