Маяковский – не просто литературный факт, он – часть нашей биографии

Источник материала:

В июле исполнилось 120 лет со дня рождения Владимира Маяковского, составившего отдельную, самобытную и яркую эпоху в русской поэзии.

Этого поэта называли трибуном и певцом революции – «Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер!..» Его, Маяковского, строки. «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо», – тоже его, Маяковского. После 1917 года в России забыли, что этот поэт получил известность как тонкий, проникновенный лирик, и поэма «Облако в штанах» когда-то была не менее популярна, чем все его революционные марши. Он был противоречив и велик в своих противоречиях.

Вот что пишет о нем в предисловии к своей нашумевшей книге «Воскрешение Маяковского», увидевшей свет в 1988 году на Западе, известный писатель Юрий Карабчиевский:

Маяковского сегодня лучше не трогать. Потому что все про него понятно, потому что ничего про него не понятно. Что ни скажешь о Маяковском, как ни оценишь: возвеличишь, низвергнешь, поместишь в середину – ощущение, что ломишься в открытую дверь, а вломившись, хватаешь руками воздух. Бесконечно размноженный, он всюду с нами, тот или иной – у всех на слуху. Но любая попытка сказать и назвать – кончается крахом, потому что всегда остается чувство, что упущено главное. Маяковского лучше не трогать, так спокойней, так безопасней. Но тронув, вспомнив, заговорив – пусть случайно, в разговоре о другом, мимоходом, – чувствуешь каждый раз необходимость хоть какую-то мысль довести до точки, хоть какому-то суждению об этом поэте придать полноту и определенность, достаточную если не для общего пользования, то для собственного душевного равновесия. Это чувство и вынуждает рискнуть.

Но уж если решиться говорить о Маяковском, то только будучи абсолютно уверенным в своей в данный момент беспристрастности. Главное – это не быть предвзятым. Не искать подтверждений – вот что главное. Не иметь никаких предварительных мнений, никакого счета не предъявлять, а открыть и читать стих за стихом, как читают неизвестного ранее поэта, выстраивая тот мир и тот образ автора, какие выстроятся сами собой. Так бы требовалось, но так невозможно, к чему притворяться. Маяковский – это не просто литературный факт, это часть нашей повседневной жизни, нашей, как принято говорить, биографии. И поскольку мы родились не сегодня, то могли бы сказать его же словами, что стихи его изучали – не по Маяковскому.

Мы изучали их по воспитательнице в детском саду, по учительнице в классе, по вожатой в лагере. Мы изучали их по голосу актера и диктора, по заголовку газетной статьи, по транспаранту в цехе родного завода и по плакату в паспортном отделе милиции. И заметим, что никогда, ни в какие годы наше отношение к этим источникам не вступало в противоречие со смыслом стихов. Не было необходимости умолчания, не требовалось круто оборвать цитату, чтоб ограничить ее содержание тем, что полезно вожатой или милиции. В газетах цитируют ведь и Блока. «О доблестях, о подвигах, о славе» – стандартный заголовок. Тоже надо было заработать, дается не всякому.

И однако именно это – не Блок. Потому что соответствующая строчка Блока, хоть и состоит из тех же слов, означает иное и звучит иначе. Потому что она – часть иного целого, и уже следующая строка, необходимо и естественно ее продолжающая, губительна для газетного заголовка. С Маяковским такого не происходит. Он весь – предшествие и продолжение не столько даже собственных строк, сколько цитат, из них извлекаемых. Можем ли мы об этом забыть, приступая к чтению?

Сформулируем самую беспристрастную версию, наиболее популярный портрет героя. Молодой блестящий поэт, человек большого таланта, новатор и реформатор стиха, бунтарь и романтик, увидел в Революции сначала также романтику, затем – объективную необходимость и самоотверженно бросился к ней в услужение. Постепенно он втягивается в ее круговерть, становится глашатаем насилия и демагогии и служит уже не Революции, а власти. Здесь он растрачивает всю свою энергию и весь свой талант, попадает в тиски цензуры и бюрократии, видит несостоятельность тех идеалов, которым служил, мучается совестью, мучается раскаянием, обо всем сожалеет и в полном отчаянии кончает жизнь самоубийством. Еще одна жертва, скажем, сталинских лет...

У этой картинки странное свойство. В общем, она как будто бесспорна, однако в отдельности каждый пункт, каждая ее деталь под вопросом. Вопрос не обязательно выражает сомнение, он может лишь требовать разъяснений, но так или иначе все утверждения колеблются и слегка расплываются, и каждый отдельный вопрос еще разветвляется и порождает другие, побочные, любой из которых может, как знать, обернуться главным. Нет смысла пытаться ответить на них по порядку. Почитаем, подумаем, поговорим – авось что-то и прояснится.